Братик

Естественно, существует легенда и о старшем брате Ивана — Георгии. В 1526 году Великий князь Василий решил развестись с бесплодной Соломонией Сабуровой и жениться на полюбившейся ему юной хохотушке Елене Глинской. С огромным трудом и даже карательными мерами великому князю удалось получить согласие духовенства и думы на развод и постриг первой жены. Соломония сопротивлялась пострижению, драку в Кремле устроила. Когда же её заточили в Покровский монастырь в Суздале, распространился слух, будто она родила сына.

Возможно ли такое, что это не слух. Да, а каков шанс увидеть инопланетянина на Красной площади? Пятьдесят процентов. Почему? Ну, можно увидеть, а можно и не увидеть. Вот так и в этом случае. Могла, попив каких-то травок, а Соломония их богато пивала, взять и забеременеть. А могла и придумать. Тем более, что Глинская по другим слухам не от Василя понесла, а от своего молодого любовника Ивана Телепнёва-Оболенского. И дальнейший ход истории, когда этот товарищ несколько лет Россией рулил, льёт воду на эту мельницу. Возможно, бесплодным был именно Василий.

Так вот, по этой легенде братец их старший Георгий, коего сразу после рождения вывезли из монастыря в Керженские леса, где тайно воспитывали в лесных скитах, станет известным разбойником Кудеяром. Или уже стал? Ему должно быть восемнадцать лет? Или около того.

Но не о старшем братце речь, а о младшем — двоюродном. Ему сейчас в районе десяти лет. Но держится как взрослый, настропалили воспитатели, что равный он Ивану и Юрию.

Принесли мёда. Жалко, что ли?! Иван в него палец сунул и облизал. Юрию интересно стало, что это за «его» мёд и тоже палец в него макнул. Мёд как мёд, ну наверное это и есть тот самый гречишный. Коричневый. Присутствует небольшая терпкость, которая щекочет горло и оставляет легкое послевкусие, сопровождаемое неким першением в горле.

— Это дядька Иван колоды с пчёлами на гречишном поле выставил, — похвастался Владимир. Иван проартикулировал, но, видя намощенный лоб Юрия, потом ещё и на листке написал.

— На гречишном поле? А где сейчас тот дядька Иван? — сразу загорелся Боровой. Он ведь где-то видел информацию, что братик их пчёлками будет заниматься. Оказывается, вот это откуда пошло. И почему никто столетиями его опыт не размножил? Скоро ведь англичане приплывут за воском и мёдом в обмен на селитру и порох с качественным железом. Да нужно бросить все дела и лететь в Старицу, посмотреть, как устроена первая пасека в России, а возможно и во всём мире.

Оказалось, что дядька Иван — это бортник и он сейчас здесь на Москве приехал вместе с князем Старицким продавать первый скаченный в этом году мёд. Сейчас на Пожаре, видимо, торгует. Договорились, что сегодня вечером Владимир свет Андреевич приведёт этого самого дядьку Ивана к Юрию в хоромы, чтобы тот ему о своём способе добычи мёда поведал. И ещё об одном договорились. Поедет в Кондырево вместе с Юрием и двоюродный братец со свитой потренироваться вместе с потешным войском и посмотреть, как строят новую крепость.

А чего, парень, видно, что высокий вырастет. Только хилый какой-то — узкоплечий. Пусть к зиме сил наберётся, чуть расправит плечи свои.

Глава 22

Событие шестьдесят четвёртое

Дожидаться в Москве, когда мастер оружейник Василий Ломов изготовит ему трубку для стеклодувов Юрий Васильевич не стал. Он договорился с митрополитом Макарием, что тот заберёт готовые изделия и отправит с гонцом в Кондырево. Радостный, что Макарий пообещал ещё и поторопить кузнеца и отправку прямо срочную организовать, Боровой прошёл к себе в опочивальню, где очнулся после попадания в это тело несчастного мальчика, и на пороге себя по лбу хлопнул.

«Доннер веттер» (Donor wetter). Вроде молодой, а уже склероз! — Юрий Васильевич ещё раз себе по лбу заехал. Он, перепираясь с кузнецом и выкруживая быстрейшее изготовление трубки, совершенно забыл про самогонный аппарат и про змеевик, который хотел заказать мастеру вместе со стеклодувной трубкой.

И не бросишься к кузнецу опять. И без того на него уже косо поглядывают. Как на императора Димитрия будут скоро бочку катить, что ненастоящий. Сейчас послеобеденное время и нужно ложиться спать, а не по кузнецам бегать, тем более, возможно, и сам кузнец почивает.

Лёг на кровать поверх перин и одеял, думал полежать часик о планах на будущее подумать, и даже не заметил, как и на самом деле уснул.

И проснулся только к вечерней. Теперь уже не отопрёшься, что болезный, и нельзя идти вместе со всеми в храм. Воевать можно? Бегать и висеть на турнике можно? А в церкву нельзя?! Шалишь.

Пришлось выстоять час целый в Архангельском соборе в первых рядах вместе с обоими братьями. Во время богослужения вспоминал сон, что приснился сегодня. А приснилась склока, которая началась с Европейцами, когда они не захотели отдавать в Крымский музей скифское золото. Интересно ведь. Не, не то, что все общечеловеки сволочи, а то, что он знает, где точно зарыты десятки кладов. Более того, он всё знает про гробницу Тутанхамона и про Трою, которую Шлиман ещё не раскопал. Да даже прадедушка того Шлимана ещё не родился. И он знает историю кюре Беранжера Соньера который в своём приходе в деревеньке Ренн-ле-Шато нашёл клад Тамплиеров.

Правда, не всё так просто. Троя и гробница Тутанхамона сейчас на территории Османской империи, и интересно было бы посмотреть на русского, который там раскопки устроит. А вот Франция? Лангедок? Там сейчас чего? А чёрт его знает. Так точно историю Европы он не знал. Франция воюет сейчас и с Испанией, и с Англией. Нет туда сейчас тоже не вариант соваться. И в Крым не поедешь курганы копать. Вот ведь как получается — он знает про кучу кладов и не может ни один из них выкопать.

Иван подтолкнул его. Задумался настолько, что и не заметил, как богослужение кончилось. Срочно нужно бежать к мастеру оружейнику Василию и рассказывать тому про самогонный аппарат, а то ведь на завтра на раннее утро намечен уже выезд в Калугу.

Перед отъездом после заутрени к Юрию подошёл митрополит Макарий и сунул ему какой-то предмет, завёрнутый в серо-чёрную тряпицу ветхую. Такое ощущение, что помер кто из стариков монахов в одном из монастырей и из его драной древней рясы её вырезали. Юрий хотел развернуть и посмотреть, чего там такое под тряпицей, на книгу похоже, но митрополит ему не дал. Руки свои наложил на руки Юрия Васильевича, как бы останавливая, и потом перекрестил и рукою отпустил.

Боровой передал свёрток брату Михаилу и пошёл с Иваном прощаться. Там же обнимашки и целовашки будут. Теперь до осени не приедет. Ну, по крайней мере, не планировал, как судьба ляжет… Его в эту командировку Иван отпустил только до осени, не сказал до какого числа или даже месяца, но если честно, то Юрий, зимой там отрезанный от мира в лесах, и не собирался находиться. Тут в Кремле есть чем заняться зимой. Нужно готовить реформы, помогая литвину Пересветову Ивану Семёновичу. Они ведь не за горами. Тем более, кое-какие можно и ускорить, например, создание первого стрелецкого полка. У него и человек есть на место полковника. Ляпунов, тот который с ним весною уезжал из Москвы, и Тимофей Михайлович сегодня — это разные люди. А до октября, например, он его ещё и по наукам подтянет и по разумению того, чем должны стрельцы в полку заниматься, кроме как лавки на торгу заводить.

На первом привале Юрий вспомнил, о свёртке, что ему передал митрополит. Подошёл к монаху и руку протянул, дескать, давай. А тот в неё кусок хлеба, подогретого на костре, и солью посыпанного, сунул. Нет, оно конечно — это вкусно, и даже отказываться не стал Боровой, но хотел-то другое получить. Но рот уже занят был и пришлось сначала прожевать.

— Что владыко Макарий дал? Где это? — разделавшись с приличной краюхой вкусного белого хлеба, всё ещё с набитым ртом, спросил у Брата Михаила Юрий Васильевич.