Братик

— Бей! — вторая стрела летит в щиты.

Юрий Васильевич их поставил как на соревнованиях где-то по телеку виденных, таким треугольником, для устойчивости. Расстояние метров тридцать. В центре нарисован черный круг с голову человека. Потом белой глиной кольцо сантиметров двадцать в ширину.

— Бей.

Естественно, команд Ляпунова Юрий не слышит. Он смотрит на него, а тот при команде ещё и руку сверху вниз кидает. Словно оторвать хочет. Пять стрел нужно выпустить по мишени, а потом подойти выдернуть стрелы и посчитать баллы. Центр один бал. Белый круг два. В щит, но не в белый круг три, не попал в щит — четыре бала. Чем меньше сумму из пяти стрел наберёшь, тем лучше стреляешь. Почему не как положено десятка там, девятка и так далее. А потому что пацаны неграмотные поголовно прибыли. Это раз, а во-вторых, никаких семёрок и пятёрок нет. Зачем тогда усложнять сущности?!

После стрельбы из лука не кашу трескать потешные пойдут. Нет. Пойдут делать то, зачем их и набрали, а именно — гранату кидать. И там целых два упражнения. Первое самое обычное берёшь лимонку такую железную в ладонь и швыряешь. Второе сложнее. Гранату кидают пацаны с помощью пращи. Если в первом случае тридцать пять метров Пятьдесят шагов преодолеть пока не получается, то с пращой даже пацаны в район семидесяти метров (ста шагов) болванку закидывают. Попробовали и взрослые вои. Там рекорд в районе сто метром. Можно подумать и о более тяжёлой гранате. Насколько помнил Боровой молот весит в районе семи кило, а его за восемьдесят метров кидают. Если отлить гранату побольше, в районе этих семи кило вместе с порохом, то взрыв за восемьдесят метров среди атакующей конницы всю атаку сорвёт. А два десятка таких взрывов. А со стены сто метров не предел. Главное — научиться кидать этот молот, как его кидают спортсмены, раскручиваясь.

А артиллерия? Где восемьдесят да даже сто метров, и где гораздо большее ядро, заброшенное на сотни и сотни метров? Ну, вот будет артиллерия, тогда и нужно о ней думать. А пока её нет. В смысле у Юрия Васильевича нет. Зимой вернётся в Москву и проинспектирует пушечный приказ. Возможно, там уже подмастерьем и Андрей Чохов трудится. А рулит там сейчас кто? Нет, не вспомнить, но возможно кто-то из итальянцев. Крутится имя в голове, но не даётся.

— Бей! — всё пятая стрела улетела в щит, теперь нужно бегом туда, посмотреть на результат, вчера было хуже всех.

Глава 20

Событие пятьдесят восьмое

Чем бы дитя не тешилось… Это так, наверное, про князя Углицкого окружающие судачили. Все, от бояр в Москве и до последнего оборванного холопа в Кондырево. Но он истинную цель своего кирпичного производства никому кроме Петра Малого не раскрывал. Кирпичи вещь полезная. Можно храм из них сложить. Пусть так и думают. Не красные кирпичи, ну, а чего Москва вон тоже белокаменная была. Кирпичи получились всё же не белые. Какая-то реакция произошла, возможно в глине железа немного присутствовало, и они получились бледно-жёлтые. Ну, насколько помнил Артемий Васильевич, и в будущем шамотный кирпич жёлтого цвета. Гораздо более насыщенного, но тоже жёлтые. Конечно у него не шамотный кирпич получился, там и состав и технология другая, но чего-то огнеупорно должно получиться. Плавят же сейчас железо в горшках, а там полторы тысячи градусов потребны.

Пора было строить цеха по производству стекла, а в них печи из полученного огнеупорного кирпича. Напрашивались и стены у зданий кирпичные, а то температуры там приличные, и сооруди их из дерева, так рано или поздно пожар неминуем. И вот тут желание разбивалось о возможности. Цех. Это пространства, а значит стены большие, а большие стены складывают из большого количества кирпича. Да ещё, если кладку делать в пару кирпичей, то при его кустарном производстве — это несколько лет уйдет. Между прочим, фрязин Малой так и предлагал. Мол, ну, и чего, через год или два построим. Понятно почему у них Кёльнский собор тысячу лет воздвигали. Никто никуда не торопился. (На самом деле 630 лет с 1248 по 1880гг).

— Будем делать стену двухслойную. Внутреннюю из самана, а внешнюю из кирпича, — не согласился с мастером Юрий Васильевич. Он понимал, что ко взятию Казани нужно уже развернуться, а то история пойдёт по проложенному пути, Россия вляпается в бесконечную Ливонскую войну, к которой будет совершенно не готова. Ещё хорошо, что англичане заблудятся. Но до этого далеко. Вот бы к тому времени уже раскрутиться со стеклом.

Саман вещь несложная. Солома, глина и навоз. И глина огнеупорная не нужна, любая пойдёт. Такую нашли на противоположном берегу реки. Обычная рыжая глина. На саман её не жалко. Сделали десяток коробок — форм и всем-то кагалом, и пацанов, и крестьян присовокупив к полезному занятию, наделали десять тысяч больших саманных кирпичей. Даже погода решила товарищу Боровому помочь, так как весь июль стояла жара неимоверная и солнце каждый день пекло — сушило кирпичи. Смотрелись они так себе, но снаружи нормальными кирпичами прикрыта саманная стена будет, а внутри обмажут глиной аккуратно и известью побелят. Ну и не храм же строят, а цех.

Лезть в строительство князь Углицкий не стал, есть специалисты, пусть они и строят. Как сейчас делают фундаменты он не знал. Но ведь как-то делают. Стоит же Иван Великий в Москве. А Грановитой палате шесть сотен лет и тоже стоит.

Кондырево за эти три месяца разрослось и стало чуть не больше Калуги. Пусть пока под открытым небом, но стоят трубы известковых печей, в которых известняк обжигают. Целые две печи и работают почти круглые сутки. Известняк добывают неподалёку и тоже на нанятых лодьях привозят. Рядом стоит две печи по обжигу кирпича. При этом одну уже заменили. Первую-то из кирпича сырца складывали, не было ещё обожженного кирпича, вот она долго и не простояла. А теперь ещё и печь для стекла сложили. Стены уже будет Петро Малой вокруг возводить.

На берегу реки ещё одно производство организовано. Древесное стекло так потому и называется, что для производства поташа идёт зола от сгорания деревьев. Ну, это когда раскрутятся, а пока Юрий Васильевич организовал сбор «макулатуры». Почти. Во все окрестные сёла и починки с деревнями скатались вои Ляпунова и сообщили, чтобы все золу собирали в лари.

— А ежели не наберём? — булькнул какой-то дворянин в деревеньке неподалеку от Кондырево.

— Князь Углицкий сказал, что кто не наберёт, у того на полях мы учения устроим, и всю пшеничку вытопчем лошадьми.

Но в целом зола никому почти не нужна, так постирать да посуду помыть, а потому присланные лари быстро наполнялись. Их свозили в Кондырево и на берегу реки в больших котлах медных заливали золу водой и выпаривали поташ. Читал Боровой, что для приготовления килограмма поташа нужно истратить тонну древесины. Так они уже сотню кило поташа приготовили за лето. Это сколько леса не погубили?! Экономика должна быть экономной. Хороший ведь лозунг. Больше всего золы поставляла сама Калуга. Все же в посаде и близлежащих сёлах несколько сотен домов.

Так для всех этих производств нужны люди. Привезли из Москвы углежогов. Нанял и даже купил Юрий Васильевич людей на производство поташа. Увеличивалось всё время производство кирпича и туда людей дополнительно приходилось нанимать и покупать. Из той же Москвы переманили десяток людей с семьями, которые там известь обжигали. И что удивительно — каждый хотел где-то жить. И желательно в своём дому и баньку свою иметь. Так что новых домов в Кондырево уже под сотню и продолжают строиться. Бороздин оказался просто великолепным антикризисным менеджером. Летал туда-сюда по округе, скупал готовые срубы и по воде сплавлял их в Кондырево, да и тут организовал безотходное производство. Рубили лес, стволы шли на дома, а ветки и прочие обрезки свозили на берег. Там сжигали под котлами с поташем.

И тут в разгар всего этого строительства, с маленькими и не очень победами, прибыл из Москвы назначенный братом Васильевичем товарищ. Можно и ревизором назвать. В июне 1544 года углицким и калужским дворецким был назначен князь Петр Иванович Репнин. Приехал боярин в Калугу с десятком возов и сотней слуг и боевых холопов и первым делом решил сообщить эту радостную новость князю Углицкому. А тот в деревне, на природе. Собрался князь Репнин и до Кондырево в сопровождении свиты и воев прогулялся. Осмотрел всё и за пиром вечерним и говорит Юрию Васильевичу: