Братство Астарты

— Что-то уж больно мрачная картина! Тура воевала всегда — от первых царей до рассвета империи — и ничего, как видите, стоит, грозная и непобедимая, как и тысячу лет назад.

Губы Прокопия тронула легкая улыбка снисходительности жизненного опыта к горячности молодости:

— Огромное дерево стоит столетиями и не боится ни короедов, ни древесных жуков, пока сердцевина его крепка, но когда в центре останется лишь гниль да труха, то оно рухнет от первого же серьезного порыва ветра.

Вдуматься в слова своего учителя Иоанну не позволил громкий голос Велия, ворвавшийся в тесный мирок кареты, как раскат грома:

— Мой цезарь, кажется, у нас возникли проблемы, требующие вашего вмешательства.

Первым, разумеется, отреагировал патрикий:

— Что случилось? Объясните толком!

Лука нагнулся к маленькому окошку:

— Нас не пускают за периметр имперских легионов.

— Кто не пускает? Как смеют!

Возмущено ворча, Прокопий рванул дверцу кареты и спрыгнул на утоптанную землю. Иоанн последовал за ним к воротам полевого лагеря.

Лагерь имперской пехоты соответствовал всем канонам, сохранившимся еще с первых завоеваний древней Туры. Ров, вал, невысокий, до груди, частокол по вершине вала. Четыре деревянные вышки по углам и две воротные башни из добротных бревен у фронтальной стены.

Иоанн подошел, когда разгорячившийся Прокопий уже изливал свой гнев на голову невозмутимо стоящего центуриона. Тот выслушивал гневные тирады патрикия с каменным лицом, лишь изредка вставляя:

— Это не моя прихоть, благородный патрикий, это приказ самого императора. Лагерь переполнен, приказано никого за периметр не пускать!

Его непоколебимое спокойствие только бесило Прокопия, и он все больше горячился:

— Ты хоть понимаешь, кому преградил дорогу?!

— Не мое дело! Сейчас подойдет комендант лагеря — с ним и разбирайтесь.

Появление сухого старика с аскетическим лицом ситуацию никак не изменило. Представившись комендантом, тот занял ту же позицию, что и центурион:

— Что вы так нервничаете, патрикий? Поищите лучше место выше по склону. Вы еще мне спасибо скажите, ведь в лагере и правда яблоку некуда упасть, палатка на палатке стоит!

Прокопий обессилено взглянул на своего воспитанника:

— Что будем делать? Надо срочно искать место для стоянки — скоро смеркаться начнет.

Иоанн закрутил головой, но вокруг, насколько хватало глаз, все было забито шатрами, навесами и коновязями. Вот к чему он не был готов в данную минуту, так это к решению организационных вопросов. Его взгляд заметался в поисках того, кто всегда лучше всех справлялся с таким делами.

— А где Лука?

Теперь и Прокопий заметил отсутствующего комита, что никак не улучшило его настроения:

— Ну конечно, как только он понадобился, так его и след простыл! Это возмутительно!

Комит появился так же внезапно, как и пропал. Невозмутимо выслушивая льющийся на него поток недовольства, он деловито раздавал команды:

— Разворачивайте телеги и карету! Всем спешиться! Придется поднапрячься, ребятки!

Когда караван развернулся, а запас претензий у патрикия иссяк, Велий наконец ответил на вопросительный взгляд Иоанна:

— Выше по склону есть отличное место, но затащить туда карету и телеги будет нелегко. Думаю, по этой причине оно до сих пор и свободно.

Цезарю было все равно куда — лишь бы какое-то решение. Он лишь спросил:

— Люди устали. Справятся?

В глазах Велия блеснула бесовская искра:

— Справятся, куда им деваться! Пусть разомнутся, зато там есть родник, а в таких условиях чистая вода дороже золота.

Глава 22

Лагерь ставили почти в темноте. Телеги и карету затаскивали по одной усилиями всего каравана, волокли практически на себе, но люди все равно были довольны. Родник с чистой водой и отсутствие неприятного соседства компенсировали любые усилия. Большинство слуг цезаря были из простых крестьян, и они попросту побаивались того огромного количества вооруженных варваров, что осталось внизу. Уж лучше попотеем сейчас, говорили они себе, но зато будем подальше от этих чертовых дикарей!

Первым поставили шатер цезаря, и он, зайдя вовнутрь, тяжело опустился на стул. Прикрыв глаза, Иоанн ждал, пока слуги закончат заносить его личные вещи и походную мебель. За столько дней дороги он соскучился по одиночеству. Больше всего на свете ему хотелось сейчас спокойно посидеть с книгой и насладиться чтением, но те немногие книги, что он взял с собой, остались где-то на дне сундуков, разбирать которые решили только завтра с утра, поэтому он просто ждал, когда закончится вся эта суета и он сможет хотя бы бездумно полежать в темноте.

Наконец, оставив свечу у разложенной кровати, удалился последний слуга, и цезарь уже собрался вытянуться на ней во весь рост, когда полог вновь колыхнулся. Иоанн недовольно обернулся, но гневный окрик так и не сорвался с его губ. В проеме стояла Зара. Он не видел ее с прошлой ночи и изменения были разительные. Короткая стрижка шла ей, подчеркивая чуть вытянутый овал лица и выразительные зеленые глаза. Сейчас она вообще выглядела по-другому, не имея ничего общего с той пугающей ведьмой. В своей короткой белой тунике, открывающей стройные ноги и точеный изгиб шеи, она смотрелась совсем юной и непростительно обворожительной. Накрашенные ресницы и подведенные черной тушью глаза придавали ее лицу загадочно-восточный оттенок, словно приоткрывая другую, совершенно незнакомую ему часть этой таинственной девушки.

Иоанн застыл, не зная, как себя с ней вести, а она, поставив медный таз и кувшин на столик, улыбнулась, приоткрывая белые ровные зубы:

— Я принесла вам теплой воды, цезарь.

Его всегдашняя стеснительность в общении с противоположным полом сказалась и здесь, вылившись в дурацкий вопрос:

— Зачем?

— Вам надо умыться и подготовиться к завтрашней встрече. Не может же цезарь Иоанн прийти ко двору с покрытыми пылью ногами.

«В этом она права», — мелькнуло в голове Иоанна.

— Хорошо, оставь все на столе. Спасибо!

Зара, опустив на походный столик умывальные принадлежности, вместо того чтобы уйти, подошла к стулу, на котором только что сидел цезарь, и демонстративно передвинула его к столику.

— Садитесь, цезарь!

Несмотря на то, что ее слова прозвучали почти как приказ, Иоанн не смог найти в них ничего обидного или умаляющего его достоинства. Ее загадочная улыбка словно предлагала ему присоединиться к увлекательной игре, о правилах которой он мог только догадываться.

Присев на стул, цезарь выпрямился и непроизвольно напрягся, когда тонкие изящные пальцы, развязав пояс, прошлись вверх и спустили далматику с его плеч. Он сидел перед ней, обнаженный по пояс, и чувствовал возбуждающее волнение от каждого прикосновения ее рук.

Смоченная водой губка скользила по плечам и спине, смывая дневную пыль, а ощущение близкого горячего тела прокатывалось адреналином, прогоняя усталость. Он не видел ее сейчас, стоящую у него за спиной, но ощущал аромат ее тела, и каждое как бы случайное прикосновение ее груди или бедра будило в нем откровенные видения и нарастающее желание помимо его воли. Теперь ему приходилось уже сдерживать себя, чтобы не обернуться или не поймать ласкающую ладонь, и это давалась ему все труднее и труднее.