Братство Астарты

Патрикий уклонился от столкновения с двумя неприятными субъектами в волчьих шапках и пробурчал, пропуская комита вперед:

— Охрану мы явно взяли не зря.

Иоанн тоже ошарашенно закрутил головой:

— Как здесь вообще можно хоть что-то найти?

Мягко отодвинув стоящего на пути торговца с корзиной на голове, Лука повернулся к цезарю:

— Мой господин, это только первое впечатление. Через неделю вы привыкнете и сможете разглядеть четкий порядок, различия и иерархию.

— Возможно. Если за эту неделю мы не помрем от этой вонищи. — Прокопий брезгливо сморщил нос: — Вонь такая, кажется, ее пощупать можно. И не говорите мне, что к этому я тоже привыкну, не поверю.

Лука и Иоанн одновременно с сочувствием взглянули на патрикия. Учитывая разницу в росте, получилось немного комично, и они рассмеялись. Патрикий, дабы пресечь всякое продолжение, сделал вид, что рассердился:

— Побольше почтения к возрасту, молодые люди, побольше почтения!

–

Стратилат великой армии Наврус Фесалиец был личностью неординарной, и только лишь осознание этого ему было явно недостаточно! Наврусу необходимо было демонстрировать свое превосходство каждый день и над каждым, кто находился с ним рядом. Это здорово бесило окружающих, поэтому друзей у него было, мягко говоря, мало, и даже базилевс, его патрон и защитник, человек вытащивший его с самых низов, предпочитал встречаться с ним как можно реже. Хотя, скорее всего, он делал это для безопасности самого Фесалийца, поскольку в гневе император бывал скор на руку, а довести до такого состояния Наврус мог любого и в кратчайший срок. При дворе ходила легенда, что евнух Наврус был подавальщиком ночной вазы императора, и как-то с утра он споткнулся и опрокинул содержимое вазы на завтрак базилевса. На этом не только карьера, но и жизнь юного скопца, вероятно, закончилась бы, не присутствуй при утреннем туалете государя глава канцелярии Варсаний Сцинарион. Он заметил, как вино, на которое упали капли мочи, изменило цвет, и заподозрил неладное. Подозрения подтвердились — вино оказалось отравленным. В тот день умерло много людей, но не евнух Наврус! Более того, в тот день при Туринском дворе зажглась новая звезда — Наврус Фесалиец, — но зажег ее вовсе не император. Сам Константин тут же забыл о евнухе, посчитав, что, сохранив тому жизнь, и так сделал для него слишком много. Толчок ему дал Варсаний, которого позабавил такой поворот судьбы, и он сделал невольного спасителя базилевса главным над всеми выносителями горшков во дворце. Дальше Фесалиец карабкался сам, полагаясь только на свой интеллект, природную интуицию и невероятную удачливость. Когда Наврус в ночных коридорах набрал такую силу, что стал выглядеть в глазах Варсания опасным, тот не нашел ничего лучше, как отправить евнуха куда-нибудь подальше от дворца. Армия показалась мстительному царедворцу самым забавным местом, но боги опять доказали всесильному логофету, что лучше них никто смеяться не умеет. Крошечный гарнизон, которым сослали командовать Фесалийца, встал на пути огромной орды варваров. Город ждала незавидная судьба — штурм, грабеж и резня. Пока жители оплакивали свою судьбу, а Наврус потел от страха на городской стене, один из вождей герулов получил радостную весть — у него родился сын. Недолго думая вождь собрал своих соплеменников и увел их домой праздновать рождение наследника. Остальные варвары, озадаченные таким поступком, долго спорили, перессорились друг с другом и разбрелись кто куда по своим лесам, так что в скором времени, к вящему удивлению и радости жителей, под стенами города не осталось ни одного врага. Главным героем, естественно, стал Фесалиец. Удачливость — вот, что выше всего ценят туринские легионеры в своих командирах, и за это они могут простить им все что угодно! Именно это неожиданно для себя узнал Варсаний Сцинарион, когда из властителя ночных горшков Наврус Фесалиец вдруг превратился в любимца армии и императора.

Взмокшие Иоанн и Прокопий вошли в полосатый шатер стратилата, вернее, в первую, приемную его часть, оставив Луку и охрану потеть снаружи в компании таких же бедолаг. Приемная была полна народу. Военные чины от легатов до варварских вождей, интенданты, местные купцы — все ждали приема командующего. На вновь прибывших, казалось, никто не обратил внимания, продолжая шептаться и издавая гул, как рой насекомых. Патрикий, не обнаружив никакой реакции на их появление, раздраженно засопел и, буркнув про себя стандартное: «Зажрались, гады!», — попытался сделать вид, что толкаться с другими потными мужиками — предел его мечтаний.

Первое впечатление оказалось обманчивым. Адъютант командующего в другом конце шатра, на мгновение оторвавшись от своих дел, приподнял голову и, оценив взглядом вошедших, сказал: «Цезарь, проходите, стратилат вас примет», — а затем вновь уткнулся в бумаги.

Пройдя в кабинет командующего, Иоанн увидел невысокого пузатого крепыша с копной курчавых волос и приплюснутым носом. Более плебейской наружности невозможно было представить, и Иоанн невольно улыбнулся, но тут же одернул себя и вскинул сжатую в кулак правую руку:

— Цезарь Северии приветствует стратилата Великой армии.

Чего-чего, а внимания он этим добился. Фесалиец удивленно поднял взгляд.

— Вы, цезарь, там на своем севере голову себе отморозили, что ли? Что это вы руками машете и орете как резаный? — Наврус положил ладони на стол. — Не вздумайте выкинуть что-либо подобное при вашем дяде — император терпеть не может все эти старые республиканские штучки. Сейчас в ходу больше поклоны. — Стратилат иронично ухмыльнулся: — Поклоны и еще более глубокие поклоны! Вы, цезарь, потренируйтесь там у себя. Без гибкости позвоночника сегодня при дворе никуда — пропадете!

Иоанн оценил хорошее настроение Фесалийца:

— Именно из-за отсутствия необходимых навыков я и не планировал надолго задерживаться при дворе.

— А придется, Иоанн, придется. Он приказал! — При этих словах Наврус многозначительно поднял указательный палец. — Приказал вас вызвать, а зачем, почему — никто, кроме него, не знает, и как вы понимаете, спрашивать не собирается. — Фесалиец развел руки и закатил глаза: — Вот такие дела. Я хорошо к вам отношусь, цезарь, поверьте. В отличие от всей вашей высокородной родни, вы ничего плохого мне не сделали, поэтому я позволю себе дать вам совет. Не высовывайтесь! Сейчас грозные времена, император не в настроении. Приказали быть в ставке — будьте, но так, чтобы вас было не видно и не слышно.

Иоанн грустно улыбнулся:

— Не видно и не слышно — это мое жизненное кредо.

Стратилат поднялся из-за стола.

— Ну вот и отлично. Я слышал, что вы очень толковый юноша. Пришло время убедится в этом самому. Будете при мне. Ну, скажем, моим адъютантом.

Иоанн вопросительно мотнул головой в сторону приемной:

— А этот?

— Да бросьте! — Фесалиец махнул рукой. — Вся родня жены у меня в адъютантах — одним больше, одним меньше. Вот этот в приемной, видели? Как не выйду, все время что-то пишет. А что? Боюсь даже спросить — чувствую, если узнаю, то выгоню к чертям, а это племянник жены. Нельзя. Крику будет… — Наврус суетливо зашарил по столу. — Где же мой доклад? А, вот он, слава богу! — Фесалиец подобрал упавший тубус с пергаментом. — Вот что, Иоанн, сейчас я иду к базилевсу, намечен большой совет. Вы пойдете со мной — и при деле будете, и императору покажу, что вы здесь. Как вам?

Несмотря на вопрос, мнение Иоанна стратилата совершенно не интересовало. Он вскочил и засеменил короткими ножками к выходу, полностью уверенный, что цезарь следует за ним.

Иоанн пожал плечами и зашагал вслед за Наврусом: все, что тот предложил, устраивало его как нельзя лучше.

В свите стратилата легко мог затеряться не только Иоанн со своими спутниками, но и весь его караван с лошадьми и верблюдами. Носилки, в которые торжественно водрузил свое тело Фесалиец, охрана, слуги, держатели опахала и еще толпа неизвестных людей — вся эта процессия медленно двинулась в сторону императорских шатров. Она степенно и уверенно плыла через лагерь, словно охапка ярких осенних листьев в мутном потоке полноводной реки, но, дойдя до первой линии охраны базилевса, растеклась и остановилась, наткнувшись на непреодолимое препятствие. За периметр, прошли только стратилат, его секретарь и Иоанн, ловко выцепленный из толпы взглядом Навруса.

Глава 24

Огромный шатер для торжественных церемоний был забит народом. По обе стороны пока еще пустующего трона стояли дети нынешней и предыдущей супруги императора. Как и в жизни, трон разделял два непримиримых лагеря. Справа возвышался старший сын и наследник деспот Василий, длинный, нескладный блондин со злыми голубыми глазами. По традиции наследник престола носил титул магистра эквитум, то есть командующего тяжелой панцирной конницы. Рядом с ним его родная сестра августа Зоя, и без того миниатюрная, казалась совсем ребенком, обряженным в тяжелое бархатное платье. Ее волосы, такие же светлые, как и у брата, убранные в жемчужную сетку, лишь добавляли кукольности ее образу. Они были детьми давно уже умершей Софии, прежней жены Константина II. Слева новую семью базилевса представлял цезарь Михаил, первенец царицы Феодоры. Две его сестры и младший брат остались вместе с матерью в Царском Городе — Феодора не выносила тягот путешествий.

На круглом столе в середине залы стоял искусно выполненный макет долины вместе с городом, рекой и осаждающей его армией. Толпа благоразумно расступилась, пропуская стратилата и его секретаря к столу. Иоанн, последовав недавнему совету своего нового командира, предпочел остаться в тени. Отсюда ему был хорошо виден Наврус, прохаживающийся вдоль стола, заложив руки за спину, и та нескрываемая ненависть во взгляде, которой его встретили императорские дети.

Неожиданно в шатре прогремело:

— Император!

Разговоры и перешептывания мгновенно стихли, наступила оглушающая тишина. Затем полог распахнулся и вошла охрана, занявшая места у входа и вокруг трона. Вслед за ними появился высокий крупный мужчина с жесткими цепкими глазами. Лицо Константина II несло уже нескрываемые следы старения и невоздержанности: одутловатое, с мешками под глазами и красным, несоразмерно большим носом с черными точками угрей. Базилевс, расположившись на троне, обвел всех присутствующих не сулящим им ничего хорошего взглядом. За троном тут же возник логофет двора Варсаний Сцинарион — Иоанн мог бы поклясться, что не видел, как тот вошел, хотя смотрел во все глаза.