Братство Астарты

Агриппа с ненавистью уставился на рыжую башку:

— Кто такой?

Башка мучительно напряглась и подняла мутные после ночной попойки голубые глаза.

— Ранди Дикий Кот, или просто Кот, десятник из сотни Лавы Быстрого… Но я ничего плохого не сделал, ведь я только что встал и… Или сделал?.. — Он вдруг осознал, что совсем ничего не помнит из прошедшей ночи. — Великие боги, простите меня, если я этой ночью убил кого или покалечил! Не со зла я…

— Заткнись! — побагровевший легат заорал от бешенства. — Мерзавца в яму, а вечером пусть Веригий всыплет дикарю тридцать ударов! Если выживет, то уж пить бросит точно. — Клавдий Агриппа ухмыльнулся собственной шутке, свита тоже загоготала, поддакивая командиру. Даже рыжий непонятно чему по-идиотски лыбился.

Стоявший рядом с легатом комит первой когорты ударил рукояткой меча варвара в живот:

— Чего скалишься!

От чудовищного удара дикарь согнулся пополам и словно в ответ выблевал содержимое своего желудка прямо под ноги легата. Конвой непроизвольно отшатнулся, выпуская рыжего из рук, а Клавдий застыл в пароксизме бешенства, наблюдая остекленевшими глазами, как слизь блевотины заливает блестящую бронзу его сандалий. Через секунду легионеры очнулись и, сжавшись под безумным взглядом легата, накинулись на лежащего венда, избивая его ногами. Яростью ударов они старались изо всех сил вымолить себе прощение командира. Все были так заняты, что не заметили подошедшего немолодого венда в сопровождении ординарца легата. Волосы варвара были коротко обрезаны за исключением тонкой длинной косички за правым ухом, говорившей посвященному об очень высоком племенном ранге.

Подошедший венд сплюнул сквозь зубы, увидев, кого с таким азартом пинают легионеры:

— Мать всех ветров!

После этого абсолютно бесстрастно, но выверено точным ударом в ухо отправил комита первой когорты на землю. Солдаты, бросив бить лежащего, оторопело вылупились на зарвавшегося варвара. Руки потянулись к оружию. Дикарь же, не обращая ни на кого внимания, повернулся к легату и, вскинув от груди сжатую в кулак правую руку, приветствовал Клавдия по имперскому обычаю:

— Командир первой вспомогательной кавалерийской схолы первого легиона Лава Быстрый! — Сделав паузу, но не давая реальной возможности вставить хоть слово, сотник браво заорал вновь: — Схола вчера вечером вернулась из рейда. Преследовали бегущих сардийцев. Сам великий логофет императорского двора Варсаний Сцинарион дал нам день отдыха и сказал дословно: «Молодцы венды, можете нажраться в хлам». Что мы в точности и сделали, исполняя волю наидобрейшего логофета.

Клавдий Агриппа, поморщившись, скрежетнул зубами. Мысли одна мрачнее другой забились в черепной коробке, грозя расколоть ее, как орех.

Поганый день. Поганый с самого утра. Варсаний, грязный ублюдок, боже как я ненавижу этого плебея… Отправить мою кавалерию в рейд, даже не уведомив меня. Неслыханно! Нельзя допустить, чтобы об этом узнали. Моя схола шлялась где-то две недели, а я даже не знал об этом. Никто не должен об этом разнюхать. Варвар ударил моего комита, но если я его арестую, вся армия узнает подробности. Сплетен не избежать. Агриппа потерял свою кавалерию. Позор! И потом, у них разрешение логофета, а ссориться с Варсанием сейчас нельзя. Никак нельзя, он сейчас силен как никогда.

Молчание затягивалось. Все напряженно всматривались в помертвевшее лицо легата, даже рыжий детина, вставший на ноги, мрачно смотрел ему в глаза. Клавдий лихорадочно искал выход, но в голову лезла лишь полная ерунда: господи, какой он огромный, этот рыжий! Сотник крепкий мужик, а рядом с ним — как подросток! Что же делать?

Неожиданно ему вспомнились слова отца и его довольный смех: «Если не знаешь, что сказать, не говори ничего. Нет слова — нет дела!» Видимо, последняя мысль принесла решение, и легат, не произнеся ни единого звука, с каменным лицом и впечатывая в землю каждый шаг прошел мимо варваров и двинулся дальше, в сторону белых палаток имперской пехоты. Свита также в полной тишине поплелась следом. Комит первой когорты, из уха которого тоненькой струйкой сочилась кровь, все еще буравил испепеляющим взглядом Лаву, но прославленная железная дисциплина имперской пехоты все же взяла верх, и он, сняв руку с рукояти меча и понурив голову, зашагал вслед за остальными.

Ранди провел рукой по ребрам и, морщась от боли, улыбнулся своему командиру:

— Хороший удар, Лава! Помнишь, года два назад на празднике весны ты таким же ударом свалил на спор годовалого бычка! — Сплюнув и посмотрев на кровавый сгусток у своих ног, рыжий изобразил глубокомысленный вздох: — Эх, и откуда у людей столько злобы?

В ответ Лава недобро ухмыльнулся:

— Видать, Кот, головой тебя хорошо приложили. Смотри, куда понесло — вопросы умные стал задавать! Может, тебя в сортир поразмышлять отправить? Ты там заодно и дерьмо все вычерпаешь. — Задумавшись и уже немного успокоившись, он добавил: — А удар да, знатный тогда получился!

Перекинувшись понимающими взглядами, они вдруг оба рассмеялись общим воспоминаниям. Ранди хотел еще что-то добавить, но резкий звук оборвал его на полуслове. Внезапно по всему лагерю трубы запели общий сбор.

Лава повернулся в сторону белых палаток императорской пехоты:

— Хотелось бы мне знать, по какому поводу столько шума?

Задавая вопрос, сотник и не думал получить вразумительный ответ от своего друга, да и Ранди никакого ответа давать не собирался — он лишь равнодушно пожал плечами и поморщился, перестав надеяться, что трубы когда-нибудь заткнутся.

В этот момент Лава подумал о том, что второй день его не покидает предчувствие беды. А предчувствиям своим он привык доверять. Вглядевшись в лицо Ранди, он произнес вслух, но опять же, скорее, для себя:

— Что-то мы с тобой, брат, явно пропустили. — И тут же, оставив панибратство, рявкнул: — Ну и что ты стоишь? Давай мухой сотню в седло!

Сотник для ускорения отвесил затрещину своему неадекватному подчиненному. Кот неодобрительно посмотрел сверху вниз на командира, но дожидаться продолжения не стал и бодренько потрусил к палаткам сотни.

Глава 26

Сотня вендов заходила на плац довольно ровным квадратом. Рядом строились такие же квадраты гавелинов и фаргов. Напротив, сверкая начищенным железом, уже замерли идеальные шеренги имперских легионов. Замолчали трубы, отрокотали барабаны. Трибуны отсчитали удары: ровно на триста одиннадцатом стройные линии туринских когорт были выстроены. Конница, конечно же, припозднилась, за что была награждена презрительными взглядами. Варвары есть варвары, что с них возьмешь!

Лава Быстрый никогда на это не обижался. Наоборот, когда его бойцы жаловались на чванство легионеров, он с усмешкой говаривал им: «Вы видели этих ребят в бою? Вот научитесь воевать так же, как они, тогда тоже сможете себе позволить глядеть на других свысока».

Заняв, как положено, свое место справа от выстроенной квадратом сотни, Лава расслабился в седле, зная, что это «веселье» быстро не закончится. Его прогноз оказался верным: минута шла за минутой, а ничего не менялось. Стоящие слева суровые неразговорчивые фарги терпеливо держали квадрат, тогда как строй гавелинов слева потихонечку начал рассыпаться, превращая квадрат в бесформенное пятно.

Войска томились в ожидании. Стоял самый разгар дня, и солнце палило немилосердно. Броня раскалилась, а пот из-под шлемов заливал глаза.

Лава еле слышно пробормотал, едва шевеля губами:

— По всему видать, завтра штурм.

Стоящий рядом Кот все же услышал:

— Ну и ладно. Не наше это дело. Пусть пехота разомнется, а то вон ряхи какие наела!

Снедаемый дурным предчувствием сотник вздохнул:

— Так-то оно так, да всяко бывает.

Наконец показались носилки стратилата. По когортам и схолам пронеслось: «Смирно!» Паланкин Навруса остановился у первого легиона. Фесалиец довольно бойко соскочил на землю и в сопровождении свиты двинулся вдоль строя, внимательно всматриваясь в выправку, обмундирование и выражение лиц легионеров. Гениальность Навруса заключалась в том, что многие свои недостатки он умел использовать как достоинства. Зная, что у него тонкий писклявый голос, он никогда не обращался к армии с трибуны — чем больше стараешься, тем смешнее выглядишь. Наврус не гнушался пройтись по рядам. С его исключительной памятью он помнил очень многих легионеров в лицо и по именам. Обращаясь к ветеранам, а именно они всегда стояли в первых шеренгах, он говорил тихо и отчетливо. Получалось очень уважительно. Маленький круглый человечек рядом с гигантом в броне — тут и тоненький голосок звучал абсолютно к месту. Армия уважение ценила. Ну а чтобы не забывались и помнили, кто есть кто, стратилат частенько, как и сегодня, заставлял их попотеть на плацу.