Братья Дуровы

няла мирное направление, и ему удалось достичь в том интерес¬

нейших результатов.

Мечтая о содружестве искусства и науки, Владимир Леонидович

Дуров искренно говорил: «Пусть помолчит моя сатира». Однако

время для того пока не приспело, враги со всех сторон наступали

на молодую Страну Советов, гражданская война была в разгаре.

Признанный народом король шутов, всегда живо откликавшийся

на общественные события, не мог оставаться в стороне от борьбы за

лучшие идеалы человечества. По-прежнему стремится он нести лю¬

дям радость смеха и разит бичом сатиры тех, кто мешает строить

новую жизнь.

И это, несмотря на то, что Уголок на Божедомке испытывает

нелегкие дци. Его четвероногие и крылатые обитатели холодают и

голодают из-за недостатка, а то и полного отсутствия топлива и

продовольствия. Даже неприхотливый верблюд Чижик, обгладав всю

кору с деревьев в саду Уголка, так отощал, что еле влачит ноги.

Общий любимец слон Бэби заболел, слег, и хотя с невероятными

усилиями удалось достать для него пуд моркови — целое богатство

по тем временам, он так и не поднялся. Обезьяны и попугаи, для

которых обычный рацион — бананы и апельсины, получают лишь

скудный паек из мороженых овощей.

Из-за бескормицы многих обитателей потерял Уголок... Но те,

кто остался в живых, из последних сил трудились вместе со своим

воспитателем. Когда не находилось другого транспорта, Чижика

впрягали в дровни, и он помогал доставлять «артистов» на концер¬

ты в клубы и на предприятия. Гонорар за выступления тогда пла¬

тили натурой: на конфетной фабрике давали немного сахара, на

мельничном комбинате мешочек муки, жмыхи... Как это помогало

перебиться, пережить разруху!

Вот гала-представление в Введенском народном доме. Заяц бара¬

банит на фоне плаката «Все на фронт!». Выбегает фокстерьер Пик-

ки. Дуров спрашивает его:

— Что ответили империалисты на наши мирные предложения?

Собака громко лает.

— Облаяли?!.. Ну, а теперь скажи, Никки, какую территорию

занимает рабоче-крестьянское государство?

Дуров раскладывает на эстраде карту, и Пикки указывает лапой

на большую часть карты.

На вопрос: «Где находится белая контрреволюционная ар¬

мия?»— собака выразительно подымает заднюю ногу над Крымом.

Потом выступает бычок — танцор, музыкант, певец. Он появ¬

ляется бурно: стреляет из пушки, вскакивает на бочку, вальсирует

на ней, дует в два музыкальных меха, аккомпанируя своему дрес¬

сировщику, играющему на дудочке.

Солист строго придерживается нот. Но прежде чем он промычит

«ре», Дуров просит музыканта сыграть на корнете звук «до».

— Благодарю вас! — обращается Дуров к музыканту и повора¬

чивается к «певцу».—А теперь вы, пожалуйста, продолжите...

Бычок громогласно мычит: «рре-еее!»

Подражая ему, Дуров мычит — «ми», бычок мощно продол¬

жает — «фа-аа!» И, наконец, во все горло завершает последним —

«сс-оо-ль!»

— Вот в этом-то и есть соль, что бычок берет ноту «соль», —

комментирует Дуров под хохот всего цирка.

Едва окончилась гражданская война, страна приступила к мир¬

ному созидательному труду. И дуровский Уголок получил возмож¬

ность восстановить свое пострадавшее в годы войны хозяйство,

расширить и углубить свою деятельность. Научная эксперименталь¬

ная работа теперь становится основой в жизни Уголка.

В одной из своих книг Владимир Леонидович рассказывает, что

побудило его целиком посвятцть себя изучению мира животных.

Искренние слова его похожи на исповедь, написанные в последние

годы жизни, они относятся ко времени, когда В. Дуров воспиты¬

вался в военной гимназии.

«У нас, воспитанников, была любимая собачка Жучка, с которой

мы ходили на стрельбу, играли на плацу и кормили ее, уделяя кое-

что из своего казенного стола. Дядька наш завел себе другую соба¬

ку, а нашу как-то обварил кипятком. Мы, воспитанники, в числе

восьми человек, собрались на совет, решили отомстить дядьке и

присудили принадлежавшую ему собаку к смертной казни через

повешение. Кинули между собой жребий, кому привести приговор

в исполнение. Жребий пал на меня.

Подманив предательски собаку к себе и накинув на нее петлю,

я повел ее в сарай. Собака, помахивая хвостом, доверчиво пошла

за мной. Перекинув конец веревки через балку, я стал ее тянуть.

Хрип собаки, какой-то незнакомый мне страх, заставили сильно

биться мое сердце. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я чув¬

ствовал, что совершаю что-то необыкновенное, что-то из ряда вон

выходящее. Мысли мои проносились одна за другой. Имел ли я пра¬

во отнимать жизнь, которую не давал? Почему я так волнуюсь, что

скажут товарищи? Я трус? Нет! Но «честь мундира», жребий, это

заставило меня крепче зажать в руке веревку и сильнее тянуть к

низу. Не глядя на собаку, я сделал над собой усилие и сразу потя¬

нул веревку. Тяжесть дрыгающего тела, хрип собаки, сильно бью¬

щееся мое сердце, дрожь всего тела, мысль, что я совершаю преступ¬

ление,—все это заставило мою руку выпустить веревку. Тело упало.

У меня как будто что-то внутри оборвалось.

В этот миг я полюбил умирающую собаку. Первая моя мысль

была скорей прекратить ее страдания, то есть добить. «Бедная! Она

сейчас мучается, скорей, скорей». Я хватаю первый попавшийся

камень и, не глядя, бросаю в собаку. Глухой удар во что-то мягкое,

я с ужасом оборачиваюсь и смотрю на собаку. Полные слез глаза,