Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2

М е ф и с т о ф е л ь

(постепенно подкативший свое

передвижное кресло на авансцену, к публике)

Предо мной тут затворяют двери.

Прошу мне дать убежище в партере.

Б а к а л а в р

Большая дерзость – притязать на то,

Чтоб что-то значить, превратясь в ничто.

Ключ жизни – кровь, она родник здоровья|

А что свежее юношеской крови?

Кровь юноши – в цвету, она горит

И жизнь из жизни заново творит.

Кипит работа, дело создается,

И слабость перед силою сдается.

Пока полмира мы завоевали,

Что делали вы? Планы сочиняли,

Проекты, кучи замыслов и смет!

Нет, старость – это лихорадка, бред

С припадками жестокого озноба.

Чуть человеку стукнет тридцать лет,

Он, как мертвец, уже созрел для гроба,

Тогда и надо всех вас убивать.

М е ф и с т о ф е л ь

Тут черту больше нечего сказать.

Б а к а л а в р

Я захочу, и черт пойдет насмарку.

М е ф и с т о ф е л ь

(в сторону)

Тебе подставит ножку он, не каркай.

Б а к а л а в р

Вот назначенье жизни молодой:

Мир не был до меня и создан мной.

Я вывел солнце из морского лона,

Пустил луну кружить по небосклону,

День разгорелся на моем пути,

Земля пошла вся в зелени цвести,

И в первую же ночь все звезды сразу

Зажглись вверху по моему приказу.

Кто, как не я, в приливе свежих сил

Вас от филистерства освободил?

Куда хочу, протаптываю след,

В пути мой светоч – внутренний мой свет.

Им все озарено передо мною,

А то, что позади, объято тьмою.

(Уходит.)

М е ф и с т о ф е л ь

Ступай, чудак, про гений свой трубя!

Что б сталось с важностью твоей бахвальской,

Когда б ты знал: нет мысли маломальской,

Которой бы не знали до тебя!

Разлившиеся реки входят в русло.

Тебе перебеситься суждено.

В конце концов, как ни бродило б сусло,

В итоге получается вино.

(Молодежи в партере, которая не аплодирует.)

На ваших лицах холода печать,

Я равнодушье вам прощаю, дети:

Черт старше вас, и чтоб его понять,

Должны пожить вы столько же на свете.

СУРОВЫЙ РАЗГОВОР

После визита Алексея Федоровича, к Ленину прошло три дня. За это время он успел снять квартиру на окраине Женевы и переехать в нее со всеми своими вещами. Прошлые события негативно повлияли на него. Ему хотелось пригласить в новое жилище Еву Александровну, но нахлынувшая тоска парализовала все его действия. Он купил детский пистолет, стреляющий резиновыми пульками и теперь, лежа на кровати палил в мишень прикрепленной к стене и тихо радовался попаданиям в нее.

И вдруг зазвонил колокольчик над входной дверью. Алексей Федорович, лениво встал и пошел открывать. На пороге стояли: председатель партии эсеров Чернов Виктор Михайлович, лидер партии социалистов-революционеров Савинков Борис Викторович и Азеф Евно Фишелевич – руководитель Боевой организации партии эсеров.

Входите…, – растерянно произнес Алексей Федорович, удивившись прибывшей депутации.

Мы к вам официально, – сходу начал Чернов.

Заходите в комнату. Случилось чего? – Спросил Алексей Федорович.

Случилось. Вы зачем к Владимиру Ильичу ходили? – Спросил Чернов.

И вели себя там не подобающе, всю партию осрамили, – сказал Савинков.

Я письмо ему представил и о конференции сказал, – попробовал оправдаться, Алексей Федорович.

А о Боге, все еще размышляете? – спросил Азеф.

Иногда, надо признаться думаю, – ответил Алексей Федорович.

Вы вступили в нашу партию, это значит, что вы взяли обязанности на себя, что ни о каких самостоятельных планах, деловых переговорах без предварительного совета и разрешения Центрального Комитета не может быть. Исходя из этого я обвиняю вас в самоуправстве. Вы есть, нарушитель внутрипартийной дисциплины! – сказал Чернов.

Ни о каких двусмысленностях, недоговоренностях – тем более, – добавил Савинков.

Вам предоставляется грандиозная возможность: читать, учиться, а когда выяснится ситуация в России, мы определим вам роль в нашей партии, – сказал Чернов.

А пока пишите статьи. И знаете, мой вам совет: не думайте о Боге. Я вам давеча, еще в Париже доказал божьего небытия. Вот, и придерживайтесь этого, очень вас прошу, – сказал Азеф.

Преданность и откровенность перед партией! Вот, чего мы требуем от вас, – сказал Савинков.

А в остальном, вы свободны, – сказал Чернов.

Но товарищи, так жить нельзя, – вырвалось невольно у Алексея Федоровича.

Так жить нельзя.

Так жить нельзя! В разумности притворной,

С тоской в душе и холодом в крови,

Без юности, без веры животворной,

Без жгучих мук и счастия любви,

Без тихих слез и громкого веселья,

В томлении немого забытья,

В унынии разврата и безделья…

Нет, други, нет – так дальше жить нельзя!

Сомнений ночь отрады не приносит,

Клевет и лжи наскучили слова,

Померкший взор лучей и солнца просит,

Усталый дух алкает божества.

Но не прозреть нам к солнцу сквозь туман,

Но не найти нам бога в дальней тьме:

Нас держит власть победного обмана,

Как узников в оковах и тюрьме.

Не веет в мир мечты живой дыханье,

Творящих сил иссякнула струя,

И лишь одно не умерло сознанье-

Не то призыв, не то воспоминанье, —

Оно твердит: так дальше жить нельзя!

Семен Надсон,

(написано в 1882 году).

Можно, еще как можно. Если хотите, мы все так живем, – сказал Савинков.

Вы через Международное социалистическое бюро разослали приглашение на конференцию, без нашего ведома и только от своего имени, а не от имени партии, хотя в ней состоите, – сказал Чернов.

Я…, я…

Вы оппортунист. Вот вы кто, – заключил Азеф.

Нет, мне просто нужен секретарь, чтобы он координировал мою работу, – сказал Алексей Федорович.