Бразильский вояж

Ник привязал священника к кровати за руки, наклонился, нащупал пальцами сонные артерии и, не обращая на возню старика, надавил на них. Держать пришлось недолго. Священник быстро заснул, но Ник продолжал давить на шею, выжидая окончательного результата. Он весь покрылся потом, тело дрожало, и ужас готов был охватить его. Лишь большим усилием воли, уговаривая мысленно себя, он продолжал держать пальцы на артериях.

Наконец отпустил занемевшие от напряжения пальцы, прислушался к дыханию. Его слышно не было. Но это не успокоило мальчишку. Он приложил ухо к его рыжеволосой, как он знал, груди и послушал. Звука сердцебиения не услышал.

Встал на слабых ногах и с трудом сделал два шага, разминая их. Испуг по-прежнему бродил по телу, голова сильно болела, пульсируя в висках.

Непослушными пальцами он стал развязывать рубашку, освобождая всё тело отца Джозефа от пут. Всё это сложил, расправив, на кресле или стуле, оглядел комнату, прошёл к сундуку, взял оба мешочка и ещё подождал, прислушивалась, как зверь, чующий опасность.

Постоял с минуту возле тела отца Джозефа, поправил в темноте руку и простыню, он тихо прокрался в дождь, под чёрное небо. Дождь перешёл в моросящий. Ник боязливо огляделся по сторонам, пригнулся и юркнул в кустарник. Неторопливо прокрался к домику, где спали бездомные ученики пастора, тщательно вытер башмаки, даже вымыл их под струйками воды с крыши и тихо улёгся в кровать, проверив спящего рядом мальчика. Тот не шелохнулся.

Как ни странно, он проспал долго и его разбудил сосед, торопя на завтрак.

Награбленное Ник успел припрятать в дупло толстого дерева, что росло шагах в пятнадцати от их домика. Теперь он постоянно бросал в ту сторону тревожные взгляды, и сердце его постоянно стучало, не хотело успокаиваться, и он подумал, что такие дела слишком дорого ему обошлись. И голова по-прежнему болела. Ему не хотелось встречаться с сестрой, и на её окрик он не повернулся, сделав вид, что не расслышал.

А за завтраком всем стало известно, что преподобный пастор преставился, занятия отменяются, и всем нужно готовиться к панихиде и ритуалу похорон.

Это было на руку Нику, так как этим легко скрыть свое беспокойство и неуверенность. И бледность лица тоже легко было пояснить. Ведь он был одним из лучших учеников отца Джозефа, и никто не стал обращать внимание на его вид. Даже сестра ничего не заметила, лишь спросила:

— Вот и уехал наш учитель в Англию! — и вздохнула, перекрестившись,

— Кто бы мог подумать! — воскликнула немолодая женщина, стоящая рядом. — Через три дня ему надо было уехать на родину — и вот тебе! Боже, неисповедимы твои пути! Пусть душа этого праведного мужа будет в блаженстве и покое!

А Ник подумал про себя: «Как же, в покое, в блаженстве! Грешникам не будет покоя и на небесах!» И тут же в груди защемило от сознания своего поступка, и страх перед господним наказанием заставил его побледнеть и задышать бурно, и он торопливо перекрестился.

Лишь после похорон пастора Ник осмелился вечером достать теперь уже свои сокровища. На другой день, в воскресенье, отправился в свой домик, надеясь тайно закопать награбленное. Тайно даже от сестры. Так будет надёжнее, решил он, чувствуя тяжесть сумки, где лежали его деньги.

Очень хотелось посчитать их, но не решался, выжидая, когда бабка и сестра уйдут на базар, получив от него десяток фанамов. Их он нарочно приберёг для подобного случая.

Выбрал укромное место в садике, он вырыл ямку, аккуратно сняв кусок дёрна. Заглянул в мешочек с деньгами. Посчитать хотелось, но он не стал, лишь просыпал монеты через пальцы, прикидывая, сколько там могло их быть. Решил, что пастор был недалёк от истины. Две сотни там должно быть. В другом мешочке были драгоценности со многими камнями разного цвета и величины. Тут он ничего не мог определить и принялся за третий, самый маленький из мешочков.

В нем было совсем мало украшений. В основном большие красивые камни величиной некоторые в крупную фасолину. Тут тоже для него была сплошная загадка, разрешить которую он даже не пытался.

Всё это он ссыпал в один котелок, уже давно приготовленный и принесённый со свалки и теперь служивший ему хранилищем его богатств. Помедлил и вынул самые простые серёжки с голубыми камушками не больше малой горошины. Усмехнулся, представив удивление сестры, когда он подарит их ей на день рождения.

Теперь Ник всё больше раздумывал над тем, как использовать имеющиеся богатства и не привлечь к себе лишнего внимания. Но сколько он ни думал, ничего путного придумать не смог. И посчитал возможным ждать удобного случая. Единственное, что его радовало и вселяло надежду, что никто не заподозрил его в смерти пастора, хотя слухи ходили по фактории, что это не простая случайность, и что пастор умер не своей смертью.

Новый пастор, отец Лайон, к воспитанию и обучению детей отнёсся иначе. У него был свой взгляд на это, и вскоре занятия и воспитание свелось к устройству в церкви всевозможных уборок, переделок и украшений. И ученики все до одного привлекались на эти работы, почти перестав заниматься учёбой.

— Хел, не бросить ли нам этого пастора? — вскоре спросил Ник у сестры. — Мне совсем не нравится, что новый отец Лайон использует нас для своего или церковного благополучия. Он даже нас, старших, использует на своём огороде.

— А не навлечём мы этим на себя его проклятье? — испуганно спросила девочка и добавила, помолчав: — Он мне не так нравится, как прежний. Он меня уже дважды наказал — ударил линейкой по руке. И остальных иногда побивает.

— Ты говори, что нам с этим делать! — повысил голос, Ник.

— Старший-то ты, тебе и решать. А что будем делать тогда?

— Жить дома, я поищу работу, хоть немного подзаработать. Могу, как при папе, ловить рыбу на удочку. Это поможет нам питаться. У меня и тогда это получалось совсем неплохо.

— Мне не очень нравится потерять здешних подруг. А у нас дома таких нет. Одни местные, и со мной не очень хотят играть и дружить. Я ведь не похожа на них, как ты.

— Да и мне не так уж охота там жить. Но тогда где? Всюду одни туземцы.

— Может, нам разрешат жить здесь, в фактории, но за свой счет? Спросил бы.

— Мне трудно будет оправдать такое наше решение, Хел. Вряд ли получится.

Дети задумались, понимая, что самим им трудно что-то придумать, не вызвав недоумения и даже недоверия. Ведь заработать себе на пропитание они вряд ли смогли бы. И Ник заметил с грустью:

— Пока давай побудем по-старому, Хел. А месяца через два посмотрим, что можно сделать. Здесь мы хоть не мозолим глаза туземцам. А в городе нас постоянно будут дразнить и притеснять. При папе этого не было, но нам будет трудно. Или посоветоваться с бабкой. Что она нам скажет.