Бремя колокольчиков

– Не понимаешь, верю... А как тебе объяснить? Ну вот ты в Аллаха веришь, а понимаешь ты, что Он умнее тебя?

– Да... Не я ж Его умнее.

– Значит и пути к Нему могут быть те, что ты не знаешь.

– Наверное...

– Ну так а какого ты тогда путь свой, ну и предков твоих уважаемых, считаешь одним верным? Воин он и в отрепьях и без кинжала воином может быть, а другой и с кинжалом, а только мудак. Встречал таких?

– Да...

Молодой сержант немного обиделся, хоть и понимал, что Павел скорее прав, да и знал он, что капитан довольно молчалив, но уж если говорил, то едва кто мог ему возразить. Молчать ему не хотелось и он решил спросить:

– А ты американцев видел во Вьетнаме, как они, джигиты, или не очень?

– Да люди, как и мы. Вьетнамцы - те отчаянные, не хуже местных, ну а так, что и здесь всё одно - война. Там американцы жгли, здесь - мы, хоть и меньше. А народ сопротивляется, и все по-своему правы, каждый за свою родину. Джигит, не джигит... Не в том дело, Али. Не то, что это плохо. Но, вот сидим мы тут и что? Ради чего? Джигиты мы? Наверное. И что? Всё это неправильно, весь этот... патриотизм, не про то, тоже чушь. Вот. Все эти

художники, алкаши раздолбай, так нельзя жить, но они живут и не убивают никого.

– Но и не защищают!

– И да, и нет... Ладно. Не бери в голову, нашим головам недолго думать осталось, так чего из-за глупостей спорить? Дурость внешняя меньшее зло дурости настоящей, серьёзной, что убивает. Хотя, все правы, и все герои, и все дураки...

– Э, что-то ты совсем, я - не дурак, и отец мой - не дурак, хоть и простой человек. И мама... Я молиться буду. Пусть Всевышний примет нас или спасёт. Хочешь вместе? Аллах един!

– Ну, знаю я эти ваши штучки. Я православный, в детстве бабушка в церковь водила, её муж батюшкой был. Но... Помолиться можно, тут ты прав, джигит, это лучше...

Али начал что-то бубнить, а Павел закрыв глаза думал о всей этой дурости жизни, и пытался выделить то немногое, что было другим, в голове всплыл образ Боголюбской Богородицы, что был у них в храме, он ставил перед ним свечи едва дотягиваясь до подсвечника. Какая-то бессловесная молитва родилась у него в груди. Молитва грусти и тёплого света надежды, радость и скорбь одновременно, что-то льющееся извне и одновременно очень родное, и монотонное, с восточной мелодикой шептание Али стало как бы ритмом этой скорби-радости... Страшный грохот.

– Ё! Матерь Божия!
– Успел как будто вскрикнуть Павел и всё исчезло.

– Умаялся? Думаешь всё? Нет, Павел, тебе ещё много предстоит, сначала вылезти из того, где лежишь, а потом будешь служить Сыну моему. Станешь ты монахом и будет имя тебе, которого нет в святцах. Венечку помнишь? Ангелы херес ему не принесли, но тебя они не оставят, как бы ты не хотел быть Венечкой.

Это была она! Как с иконы, но другая. Павел ясно это понял, дёрнулся, открыл глаза. Он лежал на кафельном полу, кругом был ужасный запах, кровь. Это был морг.

– Батюшка! Ну куда ж вы идёте то?
– Донёсся до меня неприятный женский голос. В мыслях своих я и впрямь залез в самую грязь, сойдя с придорожной тропинки.

– Ох, ну вот сюда, за ветку эту держитесь!
– Голосила та, первая баба, тёща врача. Поддержав за рукав, чтоб я не поскользнулся, она продолжила, когда я выбрался из грязи.
– Вот вы часто к отцу Пиндосию ездите, как про вас рассказывают, скажите, бывало раньше, что он так уходит, и людям ответа не даёт? И что это за история с Али этим? И вправду говорят, что он монашество в юности принял и в Афганистане по его молитве Матерь Божия полки нечестивых сокрушила?

– Полки? Нечестивых...

– Начал я мямлить и, сделав пару шагов, снова попал в какую-то грязную жижу.

Константинополь будет наш

– Вообще-то я конечно православный... но не знаю верующий ли...

Это говорил мужчина около 40 наверное, спортивного вида, но без уголовного оттенка. Внешность у него была скорее незапоминающаяся. Такой типичный, и этим то и странно его было видеть у о. Пиндосия, здесь чаще экзотику всех мастей встретишь, особенно, конечно платочно-бородатого свойства. Стоял он близко к старцУ в своей зелёной футболке, на рюкзаке его была примотана Георгиевская ленточка. Народу в этот летний день у кельи лесного отшельника было неожиданно мало.

– Я Евангелие то прочёл, как мне наш батюшка сказал...Вот все эти чудеса... Ну слепые, болящие, может Он как экстрасенс их лечил, да и кто это записывал? Бесноватые, это же просто психи, они внушаемые, все эти древние, дикие особенно...

– А ты не внушаемый?
– Перебил его старец.

– Да не, ну я ж современный человек, я телевизор смотрю, даже книжки читаю про науку иногда... Ну и воскресение это... Может оно и было... Но как- то так верить тяжело, может инопланетяне... или, я не знаю, что там кто-то когда-то написал...

– А в воскресения Лазаря веруешь...буквально?
– Снова спросил о. Пиндосий прищурившись.

– Лазарь? Это у которого сёстры... ну... честно... сон это был летаргический думаю...

Старец ухмыльнулся, обычно эту его ухмылку не замечают, но я то уж хорошо знаю её. Молчание затягивалось...

– Ну, вы эта... помолитесь за меня, может мне Господь откроет, чтоб вера у меня настоящая родилась, или чудо какое...

– Хорошо, помолюсь, ты ещё что спросить хотел?

– Да, я, главное, хотел узнать как у нас с Россией будет, ну всё это кругом... Враги, сами знаете...

– А с семьёй у тебя что?
– Спросил опять отшельник.

– Да не очень, жена... Да и ребёнок, ну..., - Стал прятать глаза посетитель.

– Про Россию, значит?
– Старец закрыл глаза, начал говорить медленно, чеканя слова - Вот что скажу: Греция от Запада отвернётся и обернётся к России православной, они вместе с Арменией станут отражать нападение турок, которых американцы научат на Крым напасть. Выше всех надежд, победа чудную даст Бог России за её православие правильное, а вместе и союзникам. Константинополь будет наш, и мы отдадим его грекам, армяне русской силой займут пол Турции и обратят в православие курдов и многих других мусульман. Европа повернётся к России, и Украине тоже деваться будет некуда, американцы им не помогут. Тогда свершится великий суд Русского мира и установление православной империи.... Ещё многое славное я вижу о России о друзьях и о врагах её...

Старец остановился, открыл глаза и посмотрел на паломника.

– Веришь ли сему?
– Спросил он.

– Да! Этому как-то сразу сердце верит...
– С чувством ответил тот.

– А знаешь почему?
– Помедлив опять спросил старец - Потому что оно у тебя больное, сердце, и близко к смерти.

– Как?
– Испугался гость.

– А так, бреду, что я тут наплёл оно верит, а Богу не верит. Потому что окаменело, не знало любви, и тут не только твоя вина... Но и ты любви никому не дал, ни в семье, ни где ещё? Так?