Британский союзник 1947 №38 (271)

Замолчал, покашлял, а глаза стали холодными и злыми.

— Что ты собираешься делать, Федор?

Колоколов тихонько выругался. По его лицу было видно, что вопроса председателя он ждал, и сразу поугрюмел. Не то что на спектакле, в первом ряду, улыбающийся, хлопающий в ладоши своей дочке, распевающей со сцены революционный гимн. Не то что вчера вечером, когда чаевничали и мирно толковали о Пилсудском и Врангеле, о продразверстке и продналоге.

— Я бы, Афанасий Власьевич, запашкой своей занялся. А то еще мост бы накатывать с твоим плотником, — с грустью проговорил он.

Зародов растерянно вскинулся на него, помедлив, сказал с улыбкой:

— Я бы тоже плотником пошел в подручные, чем вот здесь в исполкоме с утра до ночи. Куда лучше забивать гвозди в кряжи, чем лаяться до хрипа в глотке, гонять в пролетке по деревням, готовить речи. А грамота у меня, сам знаешь, класс приходской. Куда лучше, — повторил он и пригладил жидкие, как у мальчишки, спадающие на лоб волосы. — Сегодня утром слышу — кричат птицы. Летят... — Он потер щеки, уже мечтательно прибавил: — И реки играют вовсю.

— А я, — подхватил опять приободрившийся Колоколов, — вышел сегодня утром на крыльцо босым и ничего — теплы доски, как все равно в мае.

И было похоже — сошлись два мужика-хлебопашца. Нет для них этого кабинета — бывшей волостной управы, где драный диван, где старинной выделки шкаф да стол, на котором гора бумаг, да окна с видом на базарную площадь, которая все еще кишела народом. А была запашка и были руки, которые тянулись к упряжи, и были ноги, которым пора уже идти за плугом по рыхлой борозде.

Первым пришел в себя начальник милиции. Он склонился к столу — точно сообщал какую-то секретную информацию:

— Пятерых я возьму с собой, Афанасий. Сначала Петра Башкирова.

— Это что недавно из армии? — спросил Зародов.

Колоколов кивнул головой.

— Парень бойкий... А еще Александра Вьюшкина.

— Ивана сын?

— Да, — опять отозвался как-то быстро Колоколов. — Видел его? Ну и вымахал парень, пока служил в уездной милиции. А тут женился на Дашке Кропиной из Никульского да вот и перебрался к нам в команду. А еще Вальку Горшкова... тихий парнишка, но усердный. Самсонова Петра Федоровича — хоть и в возрасте, с бородой, но фронтовик. По пути захватим Гаврилу Точилова. Гаврила стреляет метко. На охоте как-то подивился я на него. Да вот еще, — тут он оглянулся на Костю, — товарищ Пахомов?

— Ага, товарищ Пахомов, — воскликнул тут Зародов, и Костя увидел теперь на себе эти спокойные серые с синеватинами глаза.

— Это хорошо, что губерния прислала нам своего работника. И нам надежнее. Посоветуешь, подскажешь... Ты куда собираешься? — обратился он с доброй улыбкой. — Надумал?

Костя помедлил с ответом — то ли у хутора Мышкова в сушилке устроить засаду, то ли ехать в Игумново?

— Пожалуй что в Игумново поеду, — ответил, решив окончательно, — только не как агент, а просто на «Неделю красного пахаря»... Ну, плотником или же в кооперацию, или же пильщиком. Продольной пилой я умею немного. Крыши крыл с отцом своим.

— В Игумново? — встревоженно переспросил Зародов. — Это опасное село...

Он выбрался из-за стола. В черной солдатской гимнастерке, черных штанах, спущенных на тупорылые короткие сапоги, пошел по шаткому полу, и стук каблуков был четок, размерен. Костя и Колоколов выжидающе смотрели на его немного грузную фигуру, на крепкую шею, захлестанную ветрами, в красных полосах от жесткого ворота гимнастерки, на желваки скул, которые взбухали то и дело.

«Что ж он, — подумал Костя сердито, — за мальчика принимает меня? Будто и нет у Пахомова двух годов службы в губернском уголовном розыске?»

«А вообще — что ж, — тут же сказал кто-то на ухо ему, — и всего-то два года. Ну, ликвидировал банду Артемьева — так вместе со всем составом розыска, застрелил при побеге рецидивиста Мама-Волки, арестовал с Иваном Граховым и Павлом Канариным шайку злоумышленников в сторожке городского кладбища, едва не сгорел в пламени особняка, зажженного уголовниками, ну да десяток рецидивистов, которых брал в трамваях, в синематографе, в притонах... Много ли это? Да и не расскажешь обо всем председателю волисполкома... Зачем ему это...»

А тот остановился около Кости, спросил с какой-то резкой требовательностью:

— А ты, товарищ Пахомов, слышал о кулацком восстании в Игумнове?

— Слышал, — не глядя на председателя волисполкома, хмуро ответил Костя. — Еще тогда, в девятнадцатом году, слышал. Знаю, что даже в московской газете писали об этом.

— Ну, ладно...

Зародов, припадая на обе ноги, пошел снова по комнате.

— Тяжелый там народ. Гужевую повинность исполняют через пень-колоду. Разверстку надо было брать с нечеловеческими усилиями. Настоящая «крахмальная кулаковия». Недавно был я там. Посевком ездил выбирать. Отказались.

— Слышал и это...

Зародов глянул на него пристально, с какой-то теперь задумчивостью:

— А как убивали бандиты кооператора Савина? Как сожгли его дом?

— И как сожгли в школе учительницу, и как коровы нашли по запаху крови под мостом на дороге председателя сельсовета... А что вы меня пугаете, Афанасий Власьевич? В розыске я третий год и коль прислали сюда, значит, годен я на такое дело.

Зародов сел за стол, подумал немного. Лицо его перекосилось опять гримасой:

— Ах, черт, — пробормотал, поскрипел зубами и хлопнул ладонью по столу: — Я тебя, товарищ Пахомов, не в плотники, а в кузнецы. Есть в Игумнове кузнец Панфилов Иван Иванович. Кличка у него в народе — Мурик.

Тут и он, и Колоколов разом засмеялись.

— Седой он сейчас и беззубый от старости. А в молодости имя своей жены выколол на руке. Ее имя Мария, а он выколол — Мурик. Жены года три как на земле нет. А его Мурик да Мурик — так и кличут... Не обижается. Вроде бы доволен даже... Вот к нему в подручные и пойдешь молотобойцем. Ударный паек на «Неделю красного пахаря» я тебе выпишу.

— А что... дело, — согласился Колоколов, — через кузню сейчас народу много едет... То борону починить, то серп наточить. Присмотреть и за церковью легко из дома Ивана Ивановича, и за домом Кроваткина. Все село как на ладони.

— Так тогда и решим.

Председатель волисполкома вышел в соседнюю комнату, вернулся тут же, едва Колоколов успел рассказать Косте, каким путем двинутся волостные милиционеры по игумновским лесам.

— Свое удостоверение оставишь у меня в сейфе, мало ли чего там, а секретарь выпишет взамен мандат. Поедешь как рабочий из колесной артели, которая в уезде сейчас вся расформирована на «Неделю красного пахаря». Вот как добираться ему, Федор? — обратился к начальнику волостной милиции.