BRONZA
Шрифт:
Держась на грани фола, он стряхнул положенную ему на колено руку, нечаянно стукнув студента головой прямо в лицо. И тот мгновенно утратил все человеческое.
– Не трепыхайся! – прошипела жуткая тварь, роняя слюну с оскалившихся клыков, гипнотизируя его по-змеиному застывшим взглядом. – Не дразни смерть! Она и так тебя дожидается! Не стоит звать ее раньше времени!
Острые когти только слегка цапнули мальчика по бедру, а плотная ткань джинсов тут же разошлась на рваные лоскуты.
– Я могу сделать это и с твоей кожей! – пообещал студент, но уже более спокойно, снова становясь человеком. Он не порвал его на куски. Даже не ударил. Хозяйская псина была выдрессирована… исключительно.
Невольно проникнув в его сознание, Имонн испугался. Никакого сознания… Только голод и пустота… И пустота затягивала…
А студент вежливо, как и полагается милому, приятному во всех отношениях молодому человеку, поинтересовался:
– Поведай же нам, куда это ты несся сломя голову? Неужели спасать… кого-то?! Деточка… тебе не о других… тебе – о себе волноваться надо! – сделал он сочувственное лицо, при этом в глазах Ши светилась чисто человеческая жестокость. – Могу сказать тебе, что твой глупый патрон сейчас уплетает третий десерт в кафе… Между прочим, в твоем обществе! – заметил он мстительно и снова посмотрел на часы. – А наш господин… сейчас принимает ванну! Он уже постелил для тебя шелковые простыни… Сегодня ты умрешь на них!
Имонн болезненно вздрогнул,
Шибан удовлетворенно хмыкнули. Ведь это так по-человечески – несколькими словами причинить другому душевную муку, от которой еще долго будет нестерпимо гореть сердце, не дотронувшись до него даже пальцем!
– А сейчас… нашей детке пора баиньки! – мило улыбнувшись, сказал студент, резким ударом в живот вырубая подростка. Застигнутый врасплох, Байя без звука обмяк в его объятиях, и он выпустил его руку.
Теренс перестал подпирать спиной колонну.
– Хорошо, что милорд больше не собирается церемониться с этими двумя… – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. Зачем-то заглянул в свой шлем и легко перепрыгнул через ступеньки. – Ладно, я за Марком! Проводить до дверей! – обернулся он. – А вы домой…
Вывел из кустов мотоцикл. Встряхнул волосами, надел шлем. Кроваво-красная «Yamaha», с утробным рычанием взревев мотором, рванула с места и исчезла за поворотом, унося прильнувшего к ней седока.
Бобби, перышком, поднял на руки бесчувственное тело мальчика.
– Как ты думаешь… – повернулся он к Юджину, – потом хозяин отдаст нам мальчишку? Поиграть…
– Разумеется, отдаст! Не в рамку же он его вставит, чтобы повесить на стенку! – ответил тот, нажимая на брелок.
Притаившийся в тени деревьев зеленый, словно вода в лагуне, «Jaguar» мигнул фарами. На капоте сверкнула серебром, распластавшись в прыжке, фигурка зверя. Через минуту машина тоже исчезла за поворотом. Ей вслед сердито каркнула ворона и, громко хлопая крыльями, перелетела на другую ветку.
45 глава
– Отрок? Наконец-то! Где ты? Я все объясню…
– Что я слышу? Тебя бросили!
В трубке заразительно рассмеялись. Марк дернулся, как ужаленный.
– Ивама? Ты!
– Нет, доктор Спок! – весело откликнулся Оуэн. – Конечно же я! И как бы тебе ни хотелось, чтобы я посочувствовал твоему горю… Не буду!
– Какого черта! – рявкнул на него Марк.
– А, собственно, в чем дело? – не обращая внимания на его грубость, спросил тот, но ласковости в голосе Оуэна прибавилось. – Позволь, угадаю… Набравшись храбрости, маленький паж наконец-то признался тебе в своих чувствах. Но ты, твердолобый пожиратель сладостей, отверг его! Навсегда разбив хрупкое детское сердце!
На том конце театрально вздохнули.
– Бедный, бедный мальчик… Может, уже повесился? Ты же в вопросах любви – просто свинья, топчущая апельсины в этой, как ее там… посудной лавке!
Оуэн вновь рассмеялся. Чувствовалось, что у него прекрасное настроение, и он веселится вовсю.
– Заткнись! – Марк бросил трубку.
Телефон тут же зазвонил снова.
– И ты заткнись! – сердито рявкнул он на телефон и нервно заходил по комнате.
Что происходит? Откуда эта бесцеремонная сволочь знает, что произошло? Откуда она вообще все знает?!
Действительно, с самого утра Байя вел себя странно. Видимо, уже заранее нервничал, собираясь сказать такое. Сначала вытащил из ванной. Потом выяснилось, что Марк забыл про его день рождения, когда удивленно спросил, зачем это отрок вырядился, как на похороны. У Имонна так обиженно задрожала губа, что он почувствовал себя последним негодяем. А отрок – причесанный, в костюме, при галстуке – смотрелся неплохо. Как-то непривычно. По-взрослому, что ли…
Желая загладить свою вину, он весь день потакал всем желаниям мальчика. В того же словно бес вселился. Так что к вечеру Марк уже и ног под собой не чуял. Именинник совсем заездил его своими капризами. Между прочим, это он потребовал, чтобы они ужинали в том итальянском кафе. Заказал большущий торт-мороженое по случаю своего дня рождения. Загадывая желание, долго ломался и жеманничал, прежде чем задуть свечи. Впрочем, Марк и не думал возражать.
Приятно было плюхнуться на мягкий диван за столиком у окна и вытянуть уставшие ноги. Через панорамное окно открывался чудесный вид на пролив. Голубая вода в золотистых блестках солнечного света. Чайки. Яхты, лениво хлопающие белыми парусами на слабом ветру. В общем, красота…
На седьмом небе от удовольствия он доедал второй кусок торта, нацелившись глазами на третий. Имонн нехотя продолжал ковыряться ложечкой в первом и смотрел на закат.
– Ты меня любишь? – вдруг спросил он.
Марк поперхнулся мороженым.
– Так любишь или нет?! – более требовательно спросил мальчик, когда он прокашлялся. – Потому что я люблю тебя!
Услышав такое, Марк чуть не поперхнулся снова и невольно отвел глаза. За окном, красиво пылая, солнце опускалось за горизонт. Уцепившись взглядом за его пунцовый край, будто за спасательный круг, отвлеченно подумал, что еще немного и наступят сумерки. Ужасно хотелось пощупать отроку лоб. Может, жар, лихорадка?
– Э-э, ну это… ты… в общем… как бы…
Мямлил он потом что-то пустое, пытаясь найти слова – такие, чтобы не задели чувств отрока, не обидели. А у того уже слезы на глазах и нижняя губа трясется. Этого только не хватало! Марку сделалось страшно.
– Конечно, я тебя люблю! Всем сердцем! Ты же знаешь! – бодро воскликнул он, улыбнувшись Имонну, но улыбка вышла какой-то жалкой. Виноватой.
– Дурак! Я люблю тебя по-настоящему! Как возлюбленного! – глянув на него такими злющими глазами, Байя подхватился и выбежал из-за стола.
Ошеломленный, он не сразу поспешил за ним. Пока расплачивался, пока вышел – того уже и след простыл. А впереди большой перекресток. Куда идти? Где искать? Потоптавшись немного возле кафе, успокоился. Поймал такси и поехал домой. В номере подошел к окну (не к месту зачем-то вспомнив, что порезался утром, когда брился), прижавшись лбом к стеклу, смотрел на последние угасающие пурпурные всполохи и думал, что отрок остынет и сам вернется в отель. Куда еще ему идти…
Телефон продолжал звонить, не умолкая. Вдруг, побледнев, Марк схватил трубку.
– Как же ты долго соображаешь! – Оуэна просто распирало «сочувствием» к мыслительному процессу брата. – Ну-ка, скажи что-нибудь нашему тупице!
В трубке послышался звук удара и вскрик Имонна.
– Ублюдок, только попробуй еще раз… Хоть пальцем тронь… Хоть волосок упадет – убью! – закипая от злости, заорал Марк.
– Знаю, знаю… Ты отрубишь мне голову! – отмахнулся от его угрозы Оуэн.
И Марк прямо услышал, как тот презрительно пожимает плечами.
– Все равно убью!
– В таком случае, поторопись, а то мне уже скучно, и сейчас я начну ломать твоему щенку пальцы!
Назвав адрес, Оуэн повесил трубку.Страх за жизнь Байи и желание во что бы то ни стало спасти мальчика сделали его безрассудным. Ударом ноги распахнув дверь, Марк влетел в комнату, даже не почувствовав упругого сопротивления воздуха, предупреждающего о начертанном здесь Заклинающем Круге. И угодил в коварно расставленную Оуэном ловушку – в мощное поле двойного Заклятия. Выдохнуть смог с большим трудом, ему показалось, что легкие придавила холодная каменная плита. Она высасывала из него Силу.
По глазам больно резанула ослепительная белизна шелковых простыней
на широкой кровати. Больше здесь ничего не было. Кроме лежащего поперек кровати, приготовленного к закланию Байи. Руки мальчика, связанного заклинанием, были вывернуты за спину и стянуты в локтях, чтобы было больней. На нем не было никакой одежды.– Прости, Марк… я только хотел спасти тебя… – виновато произнес Имонн, посмотрев на него своими печальными глазами. Пошевелившись, он невольно всхлипнул. Невидимые путы врезались в тело и там, где они впились в нежную кожу мальчика, выступили крохотные бисеринки крови.
– Лежи смирно. Не стоит лишний раз дергаться, дружок… – раздался вроде бы заботливый голос. – А то, чего доброго, истечешь кровью, не успев насладиться собственной глупой доверчивостью…
В круге света, облаченный только в свои «добрые намерения», возник Оуэн. Повернулся к брату.
– Что, неожиданно? – спросил он и развел руки в стороны, демонстрируя Марку великолепие своей обнаженной фигуры. – Я вообще полон неожиданностей! – заверил он обоих. Сел на кровать. Не выпуская Марка из поля зрения, стер несколько капелек с бедра мальчика. Облизал пальцы.
– Не желаешь… присоединиться? Я поделюсь! – предложил очень щедро. – Но сначала… – отвесил он Байе подзатыльник, – позволим этому гаденышу вспомнить! Время просить о милосердии кончилось! Хочу, чтобы щенок знал, что я сделал с ним той ночью, когда ему было тринадцать, и красная луна заглядывала в окно!
Имонн испуганно заелозил на постели, отдвигаясь от протянутых к нему рук. Но заклинающие пальцы Оуэна уже впечатались ему в лоб.
– Нет! Ублюдок, не смей! – заорал Марк, бросаясь к ним.
Но только легкие лопались от беззвучного крика, да еле-еле шевелились губы. От неимоверного усилия сделать хотя бы шаг на шее жгутами вздулись вены. Заклятие, укравшее у него Силу, держало крепко – он остался там, где стоял. А слова другого Заклятия, что сейчас читал Оуэн, исказили мукой лицо Имонна, превратив оленьи глаза мальчика в черные бездонные дыры. Он забился на кровати. Закричал. Тоненько, жалобно. И путы, безжалостно впившись в тело, обозначились на его коже красными длинными порезами. На простыни упали первые капли крови.
Алое на белом. Оуэн продумал и это. Убей он сейчас оруженосца на глазах у Марка – и ничего не произойдет. Его глаза вспыхнули багрянцем. Нужно было сотворить с мальчишкой такое, от чего сердце брата изойдет кровью и обратится в камень. Тогда, лишенный Силы, он захочет вернуть ее себе, и сам снимет Оковы Согласия, чтобы остановить или наказать его, Оуэна, за это.
Только Марк не знал, что стоит в двойном Заклинающем Круге и, стоит ему освободиться от Оков, Заклятие Преображения сразу же заставит его забыть о причине, побудившей их снять. И он, Ивама Оуэн, наконец-то увидит возвращение своего настоящего брата. А не это чучело с нимбом на макушке. Он окинул застывшую посреди комнаты живую статую презрительным взглядом.
«Отпусти отрока… – молили несчастные, ставшие совсем больными, глаза Марка. – Я буду твоим! Я останусь с тобой навсегда! Только отпусти его… Отпусти…» Но для Оуэна это уже не имело значения. И странной печали он не испытывал, и желания подойти к брату и утешить. Прижать к плечу его голову. Услышать стук его сердца. Все это больше не интересовало его, он собирался в полной мере насладиться страданиями обоих. Зрелищем грехопадения. Каждым его мгновением.
Алое на белом. Щелчком пальцев он снял с мальчика путы, уверенный, что тот, связанный достаточно долго, чтобы нарушилась циркуляция крови, не сможет даже пошевелиться без посторонней помощи, не говоря уже о сопротивлении или инициации Щита. Поставил перед собой на колени, грубо ткнул лицом в матрас. Посмотрел на брата (хорошо ли тому видно) и склонился над Имонном. Дернувшись от боли, тот расплакался.
Марк закрыл глаза, чтобы не видеть Оуэна, насилующего Байю, но все равно слышал болезненные стоны и всхлипы мальчика. А еще он слышал, как радуется зверь. Его довольное урчание. И желание убить эту тварь опалило кожу нестерпимым жаром. Внутри словно лопнула туго натянутая струна. Вспухая красными волдырями ожогов, на коже проступил причудливый узор. На лбу, раскаленным клеймом – Печать Императора. Вокруг него смерчем закрутило темную ауру. Рубашку, волосы взметнуло вверх. Он вскинул руки. Бешеная ярость криком рванула грудь. Почернев, засохшей коростой осыпался причудливый узор. Иероглиф раскололся и исчез, освобождая его от согласия с богом. Марк сделал шаг, еще один. И на Оуэна глянули страшные глаза Иблиса.
– Марк, не надо! Не уходи! Пожалуйста, вернись! Я умру без тебя! Ма-а-рк!Спускаясь в темноту сосущего его желания, он еще помнил, что этот жалобно зовущий его голосок принадлежит Байе. Изо всех сил старался не забыть, что пришел сюда спасти отрока, но Заклятие Преображения уже превращало его в того, чью природу так долго сдерживали Оковы Согласия. И он забыл. Забыл, кто такой Марк. Зато вспомнил тьму, живущую в его сердце, и тьма была голодна.
– С днем рождения, братишка! – просиял Оуэн, обнимая Марка за плечи. – А у меня для тебя подарок! – он показал на скорчившуюся на кровати фигурку.
Имонн лежал на испачканных кровью простынях. Руками закрывая голову. Оуэн легонько подтолкнул брата вперед.
– Я поранил его немножко… для тебя, чтобы запах крови помог тебе сойти с ума… – волнующе нашептывал он Марку, с видом услужливого дворецкого помогая ему избавиться от одежды. – Возьми мальчишку! Он твой! Ну же, прямо сейчас! Бери! Я хочу видеть твое наслаждение! – подстегнул Оуэн медлительность брата. «Я же обещал, что поделюсь!»
Марк присел на кровать. Имонн поднял на него полные слез глаза.
– Пожалуйста, Марк, не мучай меня… – попросил он.
Но мужчина, потерявший душу, уже не мог выполнить его просьбу. Он весь дрожал, одержимый желанием обладать этим хрупким и нежным израненным телом. Запах крови сводил его с ума.
– Ты-ы… готов? Я-а… отведу… тебя-а… в рай! – произнес он, выталкивая слова непослушным языком. Страшно, будто немой учился говорить.
Пальцы его сомкнулись на тонких лодыжках мальчика. Марк подтащил Байю к себе, тот застонал, и он запечатал мучительный стон на его губах своими губами.
«Да, мой темный ангел, поцелуй дитя и, может… оно подарит тебе настоящее забвение…» Оуэн курил, цинично наблюдая за братом, с какой жадностью тот слизывает кровь с бледной и нежной кожи.Когда непрошенная страсть отхлынула, швырнув его обессиленное, исходящее негой, потное тело на смятые простыни, он услышал мольбу.
– Убей меня…
– Да, убей его! – эхом откликнулся Оуэн. – Убей, и покончим с этим!
«Убить…?» – Марк посмотрел на брата. Тот кивнул.
– Убей, и я обещаю, ты станешь свободным, как я! Мы – Имару! Мы – Тьма! Мы – месть! И жалость нам неведома!
– Хорошо, – согласился с ним Марк. У него ведь не было сердца, которое может разбиться.
Когтистая лапа рванула за подбородок, и острые клыки в мгновение ока растерзали беззащитное мальчишеское горло. Довольный, Оуэн накинул простыни на мертвое тело и отодвинул его на самый край. Чтобы не мешало. Ласково потормошил брата.
– Молодец, малыш! Ты сделал все, как я хотел! Осталось недолго! Скоро все закончится! Мы больше не будем одинокими скитальцами! – говорил он, а в глазах разгоралось пламя долгожданного торжества. Хрупкое тело Имонна Байи плавало в луже крови на алых простынях. Жертва была возвращена лживому жертвователю.
Близнецы взялись за руки. Их пальцы переплелись. Медленно вращаясь против часовой стрелки, постепенно из пурпурного становясь черным, их призывал к себе Круг. Упругий, словно поток воды, воздух вокруг них сердито загудел, щелкая голубыми искрами. Ярко вспыхивали и опадали языки призрачного пламени. Держась за руки, они вошли в него. В силу вступило Заклятие Преображения. И замкнулся Круг.