Брысь или приключения одного М.Н.С.

– У одного наган, у другого маузер! – со знанием дела пояснила Клара, не ответив на главный вопрос. Видимо, боялась того же, чего и я, но страха показывать не хотела.

Мрачного цвета была и машина, на которой военные подъехали прямо к парадному входу (про нее Васька рассказал, так как лежал на подоконнике и все видел своими зоркими кошачьими глазами).

Фаина Карловна будто ждала ночных визитеров, потому что ничуть не удивилась. Она накинула пальто с потертым каракулевым воротником, повязала на голову ажурную белую шаль, взяла сумочку и шепнула Петру Еремеевичу:

– Сберегите мальчика!

А потом ушла вместе с чужаками.

(К нашему с Кларой великому сожалению, «кожаные» незнакомцы хоть и ждали в вестибюле, но верхней одежды не снимали, а то бы мы понагрызли в ней дырок!)

Я сразу догадался, что речь идет о моем Коле, и побежал его проведать. Спали дети тут же, в столовой. Дрова экономили, а потому топили только одну печь и в большой зал притащили топчаны изо всех комнат.

Петр Еремеевич, постукивая протезом, тоже направился в тот угол, где тихонько посапывал курносым носом мой спаситель. Воспитатель склонился над мальчиком, помедлил, о чем-то раздумывая, а потом тихонько тронул его за плечо и тут же приложил палец к губам – мол, никого не разбуди. Коля спросонья ничего не понимал, но не издал ни звука. Петр Еремеевич что-то прошептал в маленькое ухо, но я не расслышал, так как боялся подобраться ближе.

Мальчик осторожно вылез из-под одеяла, чтобы не потревожить соседа (для тепла дети спали по двое и одетыми), и на цыпочках отправился вслед за воспитателем к выходу. Я спешил за ними, подозревая, что в жизни моего спасителя наступают какие-то перемены…

Глава девятая. Прощание

В вестибюле Петр Еремеевич велел Коле выбрать из сваленных там горкой детских пальтишек самое теплое. Я понял, что он собирается куда-то увести мальчика, а потому испугался – ведь у Коли, кроме меня, не было никого, кто бы о нем позаботился!

Я шмыгнул в норку. Моя умница Клара обо всем догадалась без слов. Она вручила мне жемчужину, которую так и носила за щекой, выплевывая только на время еды или затяжной беседы, и торжественно произнесла:

– Береги себя, а я буду беречь наших детишек и сокровища и ждать твоего возвращения!

(Тут летописец опять на меня вытаращился. Каких детишек? Наших с Кларой… Правда, на тот момент еще не родившихся… Хм… он думает, что именно поэтому не следует удивляться, что существуют крысы в пятнах! А что… Может, он и прав…)

Мы крепко обнялись.

– Кларочка, а картошку-то придется вернуть! Кончается она у них! – смахивая слезу, напомнил я.

– Без тебя знаю! – сердито ответила моя подруга и вытолкала меня из норки.

Коля как раз застегнул последнюю пуговицу и нахлобучил шапку-ушанку, под которой исчезла не только его стриженая голова, но и вся верхняя часть лица вместе с глазами. Петр Еремеевич рылся в небольшой кучке разномастных башмаков и валенок, придирчиво выбирая те, что поцелее и потеплее (из-за того, что обуви на всех не хватало, в холодное время ребятишки гуляли по очереди).

Воспользовавшись тем, что воспитатель на нас не смотрит, я подбежал к Коле и привычным маршрутом забрался к нему за пазуху. Он меня еще и в макушку успел чмокнуть.

На улице было морозно. Я определил это по хрусту снега. Жаль только, не видел, куда мы направляемся. Зато слышал разговор.

– Петр Еремеевич (Коля называл воспитателя по имени-отчеству, хотя все остальные детишки обращались к инвалиду запросто – «дядя Петя»… Даже не так, а «дядь Петь»), я хотел бы попрощаться с Фаиной Карловной!

Удивительный мальчик! Нет, чтобы поинтересоваться, куда его ведут среди ночи?!

Петр Еремеевич тяжело вздохнул и ответил странное:

– Я бы тоже хотел, сынок!

(Поначалу меня вводило в заблуждение это «сынок», ведь так говорит обычно отец своему ребенку, но потом я понял, что воспитатель всех мальчиков в детском доме так называет, а девочек – «дочка», чтобы ласково и чтобы дети чувствовали его любовь, даже самые хулиганы…)

Коля долго молчал. Видимо, раздумывал над ответом Петра Еремеевича. Потом неуверенно сказал:

– А вы мне адрес дайте, куда идти, я сам доберусь! А то ведь вам по снегу тяжело!

– Ничего, сынок, тут недалеко!

И правда, вскоре они остановились и я услышал осторожный стук то ли в дверь, то ли в ставни. По дереву, в общем. Откликнулись не сразу. У Коли замерзли ноги и он притопывал валенками (большими, не по размеру). Наконец раздался скрип, а потом и девичий голос, по которому я узнал Шурочку, помощницу врача:

– Кто там?

Разглядев поздних гостей, она пустила нас в дом. Разговаривали взрослые шепотом.

– Беда у нас, дочка! Фаину Карловну арестовали.

Шурочка ойкнула, но потихоньку – видимо, поблизости находились чужие уши.

– Завтра небось с проверкой придут, а мальчонка-то у нас не числится.

– Неужели по доносу?!

– Всяко может быть! Времена нынче такие: Лес рубят – щепки летят!

При чем тут лес и щепки мы с Колей не поняли, а Шурочка, судя по всему, догадалась, потому что спросила:

– Чем я могу помочь?

– Тут адресочек мамы моей в Питере. Отвезти бы его туда, а? Ты ведь за лекарствами поедешь?

– Хорошо! Шоферу скажу, что племянник мой. А насчет Фаины Карловны… Может, письмо отправить Луначарскому? Я тоже подпишу, если надо!

– Обязательно напишем! И до Ленина дойдем, если потребуется! Ты, главное, мальчонку до места доставь!

Дверь снова скрипнула, выпуская Петра Еремеевича…

Глава десятая. Неожиданный поворот

Нам повезло – мое присутствие осталось незамеченным, потому что в доме было холодно и раздеться Коле не предложили. Шурочка устроила мальчика возле самой печки, чуть теплой, так как дрова давно прогорели, а новых не подкладывали, берегли. Но надеюсь, мой спаситель не мерз, ведь на его груди был горячий компресс, то есть я.