Брысь или приключения одного М.Н.С.

Гораздо страшнее было соскакивать с платформы – мой спаситель решил не дожидаться следующего поезда, а топать по шпалам. «Вот удивительный ребенок!» – в очередной раз восхитился я смелостью и упорством мальчика.

Огни станции растворились в ночи; легкий морозец обещал превратиться днем в оттепель, а Коля бодро шагал вперед: то по деревянным перекладинам, то по рельсам, балансируя руками. Слева и справа вырос лес – черные зубцы елей взметнулись чуть не до небес. Чтобы заглушить страх, я стал прикидывать, сколько человек смогли бы затащить одну такую елку на наш с Вовкой третий этаж и скольких соседей сверху пришлось бы выселить, чтобы разобрать потолки и установить новогоднее дерево в нашей квартире.

Мои подсчеты прервал Коля – он вдруг запел, разбудив тишину звонким голосом. Наверное, ему тоже было страшно и он хотел таким громким образом прогнать лесных духов и хищных зверей. Запел он, как ни странно, ту же песню, с которой накануне утром мимо нас промаршировал отряд красноармейцев воевать с его папой – белогвардейским офицером. Впрочем, слова подходили для нашей ситуации как нельзя лучше:

Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще судьбы безвестные ждут…

Глава шестнадцатая. Ночной бой

Удивляться тому, что Коля знает революционные песни наизусть, не приходилось, так как в детском доме их распевали постоянно, а на новогоднем празднике мы с Кларой прослушали целый концерт. (Ребятишки, конечно, не догадывались, кто исполнил роль Деда Мороза и Снегурочки и помог с подарками, но было приятно думать, что они стараются для нас!)

К сожалению, вместо того чтобы отпугнуть «темные силы», Коля только навлек их на нашу голову! Не успел он пропеть: «На бой кровавый, святой и правый…», как впереди послышались стрельба и крики. Зимняя ночь подхватила страшные звуки, усилила эхом и разнесла по лесу.

– Бах-бах-бах-бах… – отчетливо выговаривали винтовки.

– Та-та-та-та-та… – выстукивали пулеметы.

Несколько раз дергалась земля – это взрывались гранаты. В жуткую мешанину вплеталось конское ржание и гиканье наездников.

От неожиданности и испуга мы с Колей упали на шпалы. (Я при этом чуть не погиб – на нервной почве потерял «выход» из пальто и в момент соприкосновения с деревянной перекладиной оказался в районе Колиного живота, и спас меня только относительно небольшой вес мальчика!)

Так мы лежали, пока все не стихло, а потом еще сколько-то времени… Наконец Коля поднял голову и прислушался. Даже задрал одно «ухо» своей шапки! Но в лесу царило спокойствие, словно произошедшее было всего лишь галлюцинацией.

Мальчик поднялся. Я снова занял полагающееся мне место (только мордочку прятать не стал, чтобы сразу увидеть, чего бояться), и мы осторожно двинулись туда, где прошумел ожесточенный бой.

– Может, мы дошли до фронта? Как думаешь? – тихо спросил меня Коля.

Я не знал, что ответить. От пережитого потрясения вообще плохо соображал.

Шагали мы довольно долго, и я уже начал надеяться, что нам все почудилось. От голода, например! Однако внезапно дорогу перегородило препятствие – задняя стенка вагона. Видимо, это был тот поезд, который разбудил меня лязганьем колес и свистом паровоза. Теперь он понуро молчал.

Вблизи стена теплушки оказалась вся в дырках, и мой желудок тут же сравнил ее с сыром (хотя мы, грызуны, в сыре больше любим не дырки, а то, что их окружает). Коля замер. Но потом сделал шаг, другой…

Мы шли вдоль состава, постоянно натыкаясь на лежащих без движения лошадей и Людей. Последних было много, не меньше двадцати. Без верхней одежды и обуви. От железнодорожных путей в лес тянулись следы от полозьев и множество отпечатков конских копыт.

– Наверное, на поезд напали бандиты! – прошептал Коля. Я поразился его недетскому хладнокровию. Даже показалось, что случившееся произвело на меня гораздо более гнетущее впечатление, чем на мальчика. «Неужели ребенку уже приходилось видеть подобное?!» – подумал я, опять приходя в ужас от эпохи, в которую забросила меня Вовкина тяга к химии.

Кроме вагонов, в эшелоне находилось несколько платформ, а на них стояло что-то, накрытое брезентом и припорошенное снегом. Коля забрался на одну и заглянул под тяжелую ткань.

– Ого! Аэроплан!

Такой деревянный с полотняной обшивкой самолетик. По сравнению с современными, очень маленький! Я видел как-то по телевизору – там Люди казались крошечными рядом с летающими машинами, а этот был чуть выше взрослого человека.

– Скорее всего, они направлялись на фронт! Теперь-то уж никуда не полетят! – с сожалением вздохнул мой спаситель, рассматривая изрешеченные пулями крылья. (Они лежали отдельно от корпуса, но все равно пострадали.)

Я почувствовал некоторое облегчение, что машины пришли в негодность, так как печаль в Колином голосе наводила на тревожную мысль, что он продолжил бы путь по воздуху, будь хоть какой-то из аэропланов исправен! Мне отрываться от земли не хотелось…

Наконец мы добрались до паровоза и поняли, как бандитам удалось остановить состав – поперек рельсов лежала огромная ель. Коля потянул за колючую ветку, но дерево не сдвинулось ни на миллиметр. Дверца в кабину машиниста была открыта, и мальчик полез по железной лестнице. А я, на всякий случай, спрятался поглубже…

Глава семнадцатая. Кочегар

Пока Коля преодолевал высокие ступеньки, я вспомнил Кларочку – вот бы рассказать ей, сколько всего со мной приключилось за одни лишь сутки! Как мне не хватало ее уверенности и смекалки!

Устыдившись собственной трусости, я выглянул из пальто и… тут же спрятался обратно – на железном полу, черном от рассыпанного угля, распластались двое: пожилой мужчина с чумазым лицом и застывшим взглядом широко распахнутых глаз и подросток лет четырнадцати.

Коля остановился, держась за поручни и не решаясь сделать последний шаг, а я вообще был против того, чтобы его делать! Лучше бы мы перелезли через ель и потопали дальше пешком, все равно уже не могли никому помочь!

Внезапно паренек пошевелился, и я упал в обморок. В самом прямом смысле: лапки похолодели, коготки, которыми я держался за Колину рубашку, разжались и я вывалился из-под пальто на ожившего мальчика (хорошо, жемчужину не проглотил!). Он застонал, и мои чувства вернулись к ужасной действительности.