Будни и мечты профессора Плотникова

– Простите меня, - опомнившись, пробормотал Булиш.
– Сам не знаю, как это получилось...

– Машинные штучки...
– с неожиданной нежностью проговорила Дамура. Ах вы, негодник этакий, научились у своих компьютеров!

– Простите...

– Знаете, что? Попробуем еще раз. Только не торопитесь, должна же я как следует разобраться. Возможно, я вас и прощу...

ВСЁ ДЛЯ СЧАСТЬЯ

В вестибюле института висит плакат: "Поздравляем аспиранта Иванчика с успешной защитой кандидатской диссертации!"

Алексей Федорович остановился, прочитал, поморщился. Почему - и сам не смог бы сказать.

Защита прошла как по заранее проложенным рельсам. Сухонький профессор-механик был первым оппонентом - его пригласил Иванчик, несмотря на вялое сопротивление шефа ("Ну какой он оппонент, ведь ничего не смыслит в вашей тематике..."). Прочитанный им с подвыванием отзыв напомнил Алексею Федоровичу здравицу.

Выступавшие больше говорили о заслугах Плотникова и его школы, чем о достоинствах диссертации. Один так и сказал:

– Мы все знаем Алексея Федоровича, он не выпустит на защиту слабого диссертанта!

"Ой ли..." - подумал Плотников с ощущением неловкости, даже какого-то странного недовольства собой, словно именно им затеян весь этот ненужный спектакль.

Он отчего-то вспомнил Стрельцова.

"Интересно, как там "Перпетуум-мобиле" со своими возвратно-временными перемещениями? Ишь на что замахнулся! А теперь небось забросил науку: непросто подняться после такого удара. Впрочем, я-то поднялся, а удар был посильнее..."

Тернист был его путь в большую науку, хотя многим представлялось обратное.

Плотникову не исполнилось и двадцати пяти, а одно из центральных издательств уже выпустило его книгу. История ее возникновения такова. В лаборатории научно-исследовательского института, где началась деятельность будущего профессора, работал старшим инженером некий специалист с образованием в объеме начальной школы - Зиновий Эммануилович Херец (такие парадоксы в то время были еще возможны).

Мастер - золотые руки, шлифовщик кварцевых пластин высшей квалификации, Зяма (так все его называли за глаза) отличался нетерпимостью к молодым инженерам. В лаборатории установил жесткую монополию на изготовление кварцев, да и кто мог с ним соревноваться в этом деле? Сам Николай Михайлович Ковалев, начальник лаборатории, был вынужден считаться с его капризами: Зяма умел и за горло взять, сказавшись больным, когда позарез требовалось изготовить что-то уникальное.

У него накопилось множество секретов, хитрых приемов, которые он тщательно оберегал от постороннего глаза.

Внешне Зиновий Эммануилович вылитый рубаха-парень. Лицо простецкое, ухмылка во весь рот, глаза с хитрецой, на лбу жировик размером с грецкий орех. Но Плотникову доводилось видеть его и другим: взгляд колючий, глаза-щелочки чуть ли не выше бровей, брови в гармошке лба, шишка подпирает макушку...

Любимое развлечение Зямы - ставить на колени инженеров с дипломами, в основном неоперившихся выпускников. Выбрав жертву, он не спешит насладиться, обхаживает:

– Как ваше мнение, коллега? Не подскажете ли...

Положит в корпус резонатора вместо кварцевой пластинки ломтик сырой картошки и - созрела жертва - подкатывается, лучась доброжелательностью:

– Выручайте, дружище. Срочное дело, а я, сами знаете, в электронике ни бум-бум! Там ждут, - показывает пальцем вверх.

И трудится с утра до вечера начинающий инженер, оправдывает доверие. А генератор с Зяминым "кварцем" не возбуждается. Но радиотехника тем и хороша, что, если постараться, рано или поздно обязательно получится.

Смотрит на экран осциллографа инженер, любуется синусоидой, радуется: заработала схема! Бежит он за Зямой. Тот приходит, смотрит, хвалит:

– Ай, молодец! Вот что значит образование.

Инженер скромно млеет:

– Ну, что вы... Это такие пустяки... Если надо...

Брови Зиновия Эммануиловича озабоченно складываются в гармошку.

– Постойте... Что-то мне не нравится осциллограмма. Синусоида какая-то не такая... Да не расстраивайтесь, ради бога, это не от вас зависит. Я, видать, обмишулился, плохой кварц вам подсунул!

– Кварц хороший, - неуверенно возражает инженер.

– Хороший, говорите?
– глаза Зямы вожделенно сверкают.
– А вот мы сейчас посмотрим, какой он!

Зиновий Эммануилович ловко разбирает резонатор.

– Ну и ну... Картошка! И как она сюда попала?

Инженер стерт с лица земли.

Плотников решил отучить Зяму от таких шуток и воспользовался его же приемом. Однажды он принес Херецу несколько заготовок из сегнетовой соли, по виду похожих на кварцевые, но в отличие от них растворимых в воде.

– Выручайте, Зиновий Эммануилович! Кроме вас, никто не сделает. Правительственное задание. Заготовки особого среза, на вес золота.

Польщенный Зяма наклеил, как обычно, заготовки на колодку и включил станок, Плотников поспешил уйти, чтобы не испортить дело. Когда он через полчаса вернулся, Херец, засучив рукава по локоть, рылся на ощупь в поддоне шлифовального станка, до краев заполненном перетертым абразивом.

– Чертова мастика!
– пояснил происходящее Зяма.
– Слишком много канифоли, хрупкая. Отклеились заготовки. Да не бойтесь, все равно найду, ничего с ними не сделалось.

– А я и не боюсь, - сказал Плотников.
– Только не найдете вы заготовки, Зиновий Эммануилович. Они из сегнетки, имеют обыкновение таять в воде. Вот и растаяли...

Так Алексей нажил первого врага.

Вскоре Плотникову стало ясно, что бороться нужно по-иному. Он довольно-таки быстро распознал не такие уж мудреные секреты Хереца, предложил более эффективные способы. Попутно перелопатил множество разрозненных статей, патентов, докладов. Привел в систему всю эту массу информации. Тогда-то и возникла дерзкая мысль написать книгу, которая не оставила бы камня на камне от "монополии" Хереца и ему подобных.

Была уже тогда у Алексея Федоровича привычка доводить начатое до конца. Тридцать лет спустя он поражался, как это в тот раз ему удалось. Мальчишка, даже не кандидат наук, явился в издательство с еще не написанной книгой. Заявку приняли, хотя логичнее было бы ее отвергнуть. Заключили договор. Неопытный, но самонадеянный автор не догадывался, как трудно рождаются книги, и, наверное, оттого написал объемистую монографию, что называется, на едином дыхании.

Рукопись рецензировал Форов, тогда член-корреспондент Академии наук...