Бунт водяной коровы

А затем прежний Фарр нашёл способ сделать Колыбель невидимой для всех обитателей планеты.

Они размножились в таком разнообразии форм, что прежний Фарр позволил сородичам питаться ими.

И тут произошло то, ради чего Колыбель долго скиталась среди миров: среди камней забелели новые яйца — оболочки, которые хранили жизнь нынешнего племени.

Но кому бы пришло в голову, что оно может пострадать от чуть ли не слабейшего жителя планеты — человека?

Многие сородичи погибли, пока прежний Фарр нашёл выход. Он создал своё миропространство.

И допустил в него тех людей, которые объединились верой и захотели для себя иной жизни, чем та, которую они и их предки вели раньше. Возненавидели всё, кроме своей мечты — создать новый мир.

А за это им пришлось платить дань. Ею и поддерживалось продолжение рода всех Фарров.

Но данью всегда был мужчина!

Не всякий годился, чтобы при смерти отдать Колыбели крохотный шарик света, который у людей назывался душой. Многие просто становились тёплым мясом, насыщавшим желудки сородичей Фарра.

И вот сюда, где происходил величайший обряд, добралась женщина. Колыбель уже сохранила ей дыхание и движение крови по жилам. Каким будет её следующее решение?

Небо стало равнодушно-серым, рванул порыв почти ураганного ветра.

Фарр опустил веки. Зачем ему смотреть на то, как женщину отбросит назад? Не швырнёт с обрыва скалы, а прокатит с более пологого склона. Наверняка она разобьётся об камни, расхлещется об уступы, по которым карабкалась.

А может, ещё достанет силы золотистого огонька, и она выживет.

Уж точно, сюда больше не сунется. И другим расскажет. Но за её попытку всё равно ответит следующий избранный мужчина!

Фарр ожидал услышать снизу душераздирающий крик. Напрасно.

День прошёл как всегда — под сиянием Колыбели, под песни ветров в каменных уступах.

А ночью в небе мириады слабо мерцавших миров в перешёптывались с Колыбелью, рождая саги, неведомые соплеменникам Фарра и уж тем более — людям и иным.

Иные были взяты в Фаррово миропространство по нескольку голов из временных коловращений — так сородичи называли периоды, когда появлялись новые формы жизни этой планеты, размножались, теряли особей, исчезали.

Иных сохранили сначала для питания Фаррова племени, а потом и людей. Иногда казалось, что со своей кровью и плотью иные передают склонность к коловращениям. Сородичи изредка гибли, а про людей и говорить нечего.

Но прежний Фарр навсегда перекрыл путь назад кому бы то ни было. Так что если исчезнут люди, то рано или поздно иссякнет и племя. Пройдут миллионы коловращений, сменится множество Фарров, и Колыбель станет сиять над пустым миропространством.

Поэтому выход один — пресечь стремление людей изменить созданную для них жизнь; просто дать им всё.

Но неблагодарные твари всё время чего-нибудь хотели! Удовлетворить любопытство — это первое их стремление. Второе — переделать под себя всё, что можно, в том числе и законы. Были и другие, проникшие неизвестно как из прошлого, — желание возвыситься, иметь больше, чем другие.

Прежний Фарр много напутал, надо сказать. Всего не предугадаешь.

Но и нынешний Фарр не мог предугадать, что на рассвете заледеневшие руки вновь уцепятся за камни.

И опять появится человеческая самка. Та же, которая, по мысли Фарра, должна была или валяться на камнях внизу, к плотоядной радости иных, или добраться до общины с заветом никогда и никому из женщин не тревожить покой племени.

***

Лиза поглядела на мужа.

Он стоял у оконца спиной и казался совсем-совсем чужим. Неужели у неё не найдётся ни одного слова, чтобы пробить эту стену отчуждённости? Да что там пробить, просто смягчить — или нет, хотя бы на миг вернуть его прежнего?

— А как же дочка? — спросила Лиза, уже зная ответ: Рустам делает это именно для дочери. Чтобы она жила, взрослела среди других детей общины.

Рустам повернулся к жене и сурово сказал:

— Я ухожу сегодня ночью. Ради тебя и дочки.

Лиза сглотнула комок в горле. Ну хоть бы тень прежних чувств или понимания в холодных глазах мужа, хоть бы одна морщинка сомнения!

Это Вадим заразил её Рустама безумством. И как только любящий и любимый супруг смог променять жену и ребёнка на бредни сумасшедшего!

Нет, неверно. Лиза горько усмехнулась: любимый — да; любящий — нет…

Она долго смотрела в окно на статную, широкоплечую фигуру Рустама, который удалялся от дома по дороге к святилищу.

Святилищем в общине называли всего лишь пещерку на возвышенности — без окон и дверей, которые отличали человеческое жильё от лежбищ, нор и берлог иных.

И там жил этот Вадим — не по-людски, даже не по-собачьи, потому что у каждого пса была конура и двор, который он сторожил. Сумасшедший (вот позорище-то!) ничего не имел, не сеял, не охотился, не строил.

Подумайте только: он хранил! Не вещи, не умения и навыки предков, которые сейчас в помощь всей общине — нет! Сказки, бредни, словоблудие! И травил им умы мужчин.

Вроде бы раньше мир был совсем другим — жестоким к людям, а они сами напоминали иных, одержимых только голодом и стремлением к размножению. И за это их уничтожили. Но нашлись среди них достойнейшие, которым боги оставили жизнь. И не только оставили — дали в распоряжение лучший из всевозможных миров. А чтобы его сохранить, боги потребовали отправлять к ним избранного. Лучшего из лучших, который по доброй воле оставит всё и после гибели сам станет богом. Сказки, одним словом.

Но мужчины, одержимые бреднями Вадима, мечтали стать избранными. Самый достойный из них уходил. И не возвращался. Хорошо, если его жену и детей принимал кто-то другой. А если нет…

И такую же участь Рустам приготовил ей, Лизе, и маленькой Нелли!

Лиза схватила себя за косы, сильно дёрнула — так, что виски обожгло болью. Залилась слезами. Нужно что-то делать!

Она бросилась к шкафу, вытащила толстую книгу, в которой под странными оболочками хранились её и Рустамовы предки.