Бунт водяной коровы

Только они могут остановить Рустама, вернуть Лизе мужа, а Нелли — отца. Больше надеяться не на кого. Не общинный же совет отправит вместо Рустама кого-то другого!

Лиза уселась на пол, стала гладить лица предков ладонью, разговаривать с ними, упрашивать, молить. В который раз…

В который раз молчание! Наверное, нет никаких пращуров в этих кусочках необычной бумаги — твёрдой, блестящей, как тонкий ледок. Совсем не такой, какую варит из озёрных водорослей умелец Никола.

Может быть, предки не откликаются, потому что от родителей и дедов не осталось лаковых листочков. За три поколения до их рождения люди разучились делать бумажных родственников. Есть ли праотцам дело до плача женщины, которую они никогда не видели?

На лавке завозилась маленькая Нелли. Уселась, залепетала.

Лиза быстро сунула предков в шкаф поближе, чтобы не искать, когда понадобятся, да и позабыла про них.

Захлопотала вокруг дочери: умыть, над горшком подержать, накормить кашей из перезимовавших на дне озера корней. Мучнистых, сладостно-сытных, с запасом жизненной силы на всю весеннюю бескормицу.

Зачем ей какие-то сказки про богов и о том, как жили люди раньше, если есть муж Рустам — сильный, выносливый, удачливый: и дом подправит, и зверя добудет, и землю вспашет, и рыбы наловит, нагребёт багром корней со дна. Да всё сделает, чтобы его семья благоденствовала!

И вот… Рустам избран.

***

Лиза вымесила пышное тесто на диком хмелю, сдобрила его сушёными травами — хороши будут лепёшки сегодня на ужин! Сытный острый запах далеко разнесётся, и каждый подумает: Рустамова жена — одна из лучших хозяек общины.

Сколько ни переживай и ни плачь, а заботы по дому — главное для женщины. И даже когда не станет Рустама, она всё равно будет готовить, мыть, стирать, мести, а потом скоблить настоящий — не глиняный, а деревянный! — пол, настеленный мужем. Пока не уйдёт отсюда прочь…

Что ты будешь делать: слезищи снова закапали в плошку на желтоватое тесто.

— Лиза! — раздалось под окнами.

Она отодвинула занавеску, искусно плетённую из волокон лозы.

Это подруга Кати пришла, наплевав на правило: когда в доме творится еда для семьи, посторонних быть не должно. Кто придумал его и зачем, никто не знает. Но соблюдают все, и Кати об этом известно. Вот Лиза возьмёт да и не впустит подругу!

Но всё же открыла ей дверь.

Стоя на пороге, Кати обшарила глазами дом и попросила:

— Лиза, одолжи соли и сала, я на той седмице верну. А это для Нелли.

И она протянула две коричневые палочки из жжёного сахара, любимое лакомство всей детворы. У самой Кати трое мальчишек, и она души не чаяла в маленькой Нелли.

Лиза едва сдержала рыданье: началось!

Рустам ещё не ушёл, а из его дома всё растаскивают. Сначала, как это бывало не раз с другими, приходят с просьбами, но одолженного не возвращают, потом берут тайно, затем — не скрываясь. И вот уже дом занимает новая семья с мужчиной. А прежняя хозяйка, если ей не удалось пристроиться где-либо, освобождает своё насиженное гнездо, скитается и…

— Лиза, ты что? — удивилась Кати. — Не сомневайся, я в самом деле верну. Инвар на четыре дня в лес ушёл — отгонять иных. А то, как в прошлом году, снова посаженное разроют. Я все остатки сала с сушёными ягодами перетолкла и отдала ему.

Лиза не выдержала и взвыла в голос.

Их поля рядышком, у самого леса. Только Рустаму и дела нет до будущего урожая.

Кати через порог — её ведь не пригласили войти — протянула руки к подруге, попыталась утешить:

— Подружка… день мой ясный… Лизонька! Так заведено не нами. Нужно смириться, вытерпеть. Как мы боль терпим, рожая детей. Как голод переносим в бескормицу…

Вытерпеть?! Нет уж! Пусть Кати сама терпит — она же из таких, потерявших в детстве отца. И выросла в чужом доме, спала на откидной лежанке у самой двери, а играла щепками и камешками во дворе. Да ещё у подруги Лизы, которая не чуралась бездомных. И замуж не то что пошла — убежала! — за беспалого Инвара, на которого другие девки-выданки смотреть не хотели.

— Не смирюсь, — с тихой яростью в голосе, от которой испуганно отшатнулась подруга, ответила Лиза. — А сала и соли дам. Входи.

Она спустилась в подпол. Там, в нижней нише, хранились шматки жёлтого сала водяных коров. Так посёлке называли иных, которые жили в тёплом незамерзавшем озере. Огромные туши, покрытые толстенной шкурой — особенно хороши из неё подмётки сапог — были источником мяса и жира на зиму для двух-трёх семей. А эту Рустам добыл в одиночку!

Лодыжки озябли, и Лиза, не раздумывая и не выбирая, взяла первый попавшийся кусок.

Наверху она завернула сало в тряпицу, отсыпала в бумажку соли.

Кати с тревогой наблюдала за ней.

А потом вдруг сказала:

— Я могу взять Нелли на любое время. Если тебе будет нужно, конечно.

Лиза даже замерла на миг. Стало слышно, как пощёлкивают стрелки часов, отсчитывая время. Этот механизм работал пять столетий и был самой главной ценностью общины. А хранился в доме Рустама, потому что только он однажды смог починить его. Кто заберёт часы после того, как её муж покинет дом навсегда?..

Облик Рустама постоянно вставал перед глазами. А сердце гнало по жилам не кровь, а сплошную боль.

— Знаешь что, Кати? — ответила Лиза. — Роди себе дочку. А моя всегда будет при мне.

Кати пожала плечами и угрюмо задумалась: на общинном совете ей не разрешили больше рожать, потому что беспалый Инвар с трудом добывал пищу для и без того огромного семейства. В другое время, не столь благодатное, как сейчас, у неё был бы всего один ребёнок. Но после ухода Рустама, возможно, её семья пополнится. Не крохой Нелли, нет. Своей малюткой…

Она очнулась, когда Лиза, протягивая свёрточки, спросила:

— Жива ли ещё твоя бабка, Кати?

— Не знаю…

Родители Кати погибли на озере в бурю. Бабка жила наособицу, общинный совет не отдал ей ребёнка. И в самом деле, где престарелая сейчас? Может, давно лежит в землях упокоища.

— А зачем она тебе? — поинтересовалась Кати.

— Говорили, она многое знает, — уклончиво ответила Лиза.