Бунтарка

– Да. Ты права. Я сам во всём виноват.

– Так-то лучше. – Бекк потёрла плечи, - жаль печка не работает.

– Ты замерзла?

– Есть немного.

Бэн снял с себя рубашку и протянул девушке. Она вопросительно посмотрела на него.

– Всё в порядке, - сказал Бэн, - у меня в сумке есть ещё футболка-поло.

Бэкка натянула рубашку и поджала ноги под себя:

– Трудный денёк, да?

Бэн ничего не ответил, только ухмыльнулся. Если бы она только знала, на сколько трудной стала вся жизнь Бэна. Вместо этого он сказал:

– Утром было хуже.

Бекк улыбнулась и повернулась всем телом к Бэну:

– Почему ты вечно такой хмурый? Что ты за человек? Не говори! Я угадаю! Ты родился в бедной семье, у тебя трое братьев, мама пианистка, а папа учитель в школе. Ты был старшим… нет, средним сыном в семье и всегда пытался завоевать расположение отца! Поэтому ты пошёл по его стопам, и сейчас работаешь учителем истории в какой-нибудь захудалой школе.

– Почти. – Бэн улыбнулся, казалось в первый раз за сто лет, - У меня нет братьев и сестёр, как и нет отца.

– Так не бывает. Отца не может просто не быть. Либо он умер, либо он тебя бросил.

– Лучше бы он умер…

– Расскажи. Ты помнишь его?

– Да, конечно помню. Он ушёл, когда мне было одиннадцать. Без скандала, без каких-то объяснений. Просто заглянул ко мне в комнату, пожелал спокойной ночи и всё. Утром его уже не было.

– А мама?

– Мама сказала, что отцу пришлось уехать ненадолго. В первое время я очень ждал его, писал письма, которые мама обещала отправить, но как-то вечером я не мог уснуть и решил заглянуть в родительскую спальню. Тогда я увидел, как моя мать плачет. Я думал, она не умеет плакать, она всегда была сдержанной, не повышала голос и не позволяла повышать его никому в её окружении. Маму уважают в нашем городе, а некоторые даже побаиваются. Тогда я понял, что отец не вернется, понял, что он бросил меня, бросил маму, и хоть она кажется стальной леди, на самом деле её душа была сломлена.

Бэн прервался, посмотрел в окно, о чём-то задумавшись, потом продолжил:

– Для мамы я стал той самой соломинкой, которая помогала держаться ей на плаву. Я старался быть хорошим сыном. Старался прилежно учиться, чтобы получить стипендию в колледже и выбрать «правильную профессию» вместо того, чтобы брынчать на гитаре.

– Что плохого в брынчании на гитаре? Курт Кобейн3 вошел в историю своим талантом.

– Ну а ты? Откуда ты взялась такая?

– Вечер перестаёт быть томным. Ты действительно хочешь узнать о моей жизни?

– А почему бы и нет?

– Ну, у меня всё не так уж интересно. Я родилась и выросла в городке Блумингтон, штат Индиана. Мама работала частным учителем по фортепиано, отец был военным. В 2012 их не стало. Автокатастрофа.

– Сожалею.

– Да, спасибо. Родители много вложили в моё воспитание. Я полюбила искусство и у меня даже почти была своя галерея.

– Что значит «почти»?

– У меня было 30% акций, то есть я была совладелицей «Гранвальд Галери», наследство моей мамы. Всего учредителей было 4, за одного из них я чуть не вышла замуж.

– Служебный роман?

– Можно и так сказать. У него было только 20% акций. Питер очень красиво ухаживал и через два месяца мы съехались, тем более, что мне было жутко жить одной в родительском доме.

Галерея занималась скупкой и продажей картин, часть вырученных денег мы жертвовали в фонд святой Надежды для детей больных раком, потом, когда я не смогла посещать собрания директоров, я передала все свои акции Питеру, чтобы его голос был решающим. Спустя какое-то время деньги на детей больше не выделялись, причем узнала я об этом случайно, в разговоре с матерью-настоятельницей церкви при онко-больнице. Конечно, я потребовала объяснений от Питера, он сказал, что сейчас в галерее не лучшие времена и как только дела станут получше, пожертвования возобновятся.

– Для тебя это так важно? Не знал, что ты так любишь детей.

– Я люблю жизнь. Дети, которые находятся в этой больнице по-настоящему ценят и любят жизнь. И если эти деньги помогут, хоть на мгновение продлить жизнь этим детям, значит всё не зря. В прошлое воскресенье Питер улетел в Нью-Йорк на встречу с новым художником, который предлагает свои картины. Я поступила некрасиво, заглянув в его е-мэйл. Он не подозревает, что я знаю его пароль. Хотя, теперь, наверное, догадывается. Я прочла его переписку с девушкой из интернета. Оказывается, они уже полгода флиртуют друг с другом в письмах. И наконец, они решили встретиться…

– В Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке, - подтвердила Бэкк. – Я не знала, как реагировать. Решила, что будет справедливым, если я заберу свою часть бизнеса. Я пришла в офис галереи, открыла сейф, код я еще помню, и забрала все деньги из сейфа. – Бэкк похлопала по рюкзаку.

– Восемьсот тысяч?

– Откуда ты знаешь? Ты рылся в моих вещах? – Бэкк отпрянула к двери.

– Ты Ребекка О’Конал?

– Да, это я. Только не говори, что ты из…

– Полиции, - закончил за нее Бэн.

5.

Бэкк не знала, как реагировать. Она догадывалась, что Питер прилетел из Нью-Йорка и обнаружил пропажу и, судя по всему, уже сообщил о ней в полицию.

– Значит, ты всё знал?

– Нет, я не знал. Я вспомнил вчерашнюю ориентировку. Теперь я понял, почему твоё лицо мне кажется знакомым.

– Теперь ты арестуешь меня?

– Я не знаю, что мне делать. Это мой долг. Не знаю. Если всё, что ты мне рассказала правда, то у тебя все шансы на минимальный срок, тем более, если ты вернешь деньги. Ребекка, ты преступница. Ты украла 800 тысяч долларов у Галереи, не у Питера. Он не имеет контрольный пакет акций, а значит, у него ты украла лишь половину.

– Я не верну деньги.

– Еще как вернёшь. Сейчас мне стало ясно, почему ты ни разу не выпустила из рук свой рюкзак.

– Бэн. Послушай меня. – Ребекка снова подвинулась к нему, - Я хочу увидеть Орлеан, потратить немного денег на веселье и отдать остальное в фонд Св. Надежды. Ты должен мне помочь сделать благотворительный взнос инкогнито.

– Ты в своём уме?

– Мне плевать, какой срок мне дадут. Пожалуйста, верь мне. Я поеду с тобой в Мичиган и сдамся полиции сразу после приезда. Только съездим в Новый Орлеан. Это моя мечта.