Бутафория

— У кого-нибудь есть смазка?

— И презервативы. Мало ли, чем она болеет.

— Она же девственница, дибил.

— Думаешь, я хочу испачкать член кровью? Я не настолько ебанутый.

— Забыл, что ты у нас помешан на гигиене.

— А я, пожалуй, буду без защиты. Так приятнее.

Одобрительный смех доносится до моих ушей прежде, чем кто-то начинает медленно входить внутрь. Холодными пальцами парень, который пытается разорвать девственную плеву, думает, что если помассировав клитор, дело пойдёт быстрее. Больно. Чёрт, как больно! В меня словно засовывают биту с гвоздями. Блядь. Я начинаю кричать, выкрикивая различные имена, которые всплывают в голове. Кажется, я звала Еву, Вильде, Исака, Вильяма, по несколько сотен раз. Просила прощение у отца. Ненавидела себя за такую глупость — прийти сюда было ошибкой. Я сама во всём виновата. Как себя поставишь в обществе, так оно и будет тебя трахать. Раком, или мысленно. В данном случае, раком. Если бы я повела себя более уверенней, может, всего этого бы и не было. Я сама позволила этому парню отвести себя на второй этаж. Доверилась этим уродам. И вот что из этого вышло.

— Кажется, я вошёл, — радуется тот, кто продолжает упираться ладонью мне в спину. Начинает наращивать темп. Боли уже нет. Тело словно одеревенело. Мне остаётся лишь уткнуться щекой в стол, потому что сил кричать не осталось. Я больше не девственница. Меня изнасиловали, и будут делать это до тех пор, пока им не надоест.

Что же я скажу маме, когда она приедет? Нет, я никогда не расскажу ей об этом. Она не узнает. Я лишилась отца, не хочу потерять доверие собственной мамы. Это будет последней каплей.

— Теперь я, — говорит кто-то слева от меня. Парень высовывает из меня член, и тело пронзает болью, которая отдаёт в стопы ног, в костяшки пальцев на руках, в спину, в голову, и в то самое место, куда ещё секунду назад долбился один из находящихся здесь мразей. В меня снова проникает пульсирующий член, который кажется в два раза больше, чем предыдущий.

— Смотри, не порви её на части.

Мой крик звоном отдаёт в собственные уши. Я едва могу слышать происходящее. Разговоры в другой части комнаты, чей-то смех, сомнения, стоит ли продолжать и вообще находиться здесь.

Я умираю. Кажется, я никогда не смогу смотреть людям в глаза. И то, что мне захотелось сделать (впервые в жизни) ужасает до мурашек по телу. Мне хочется убить каждого в этой комнате. Каждого, кто хоть один раз подумал о насилии над девушкой. А того, кто лишил меня девственности путём насилия — сжечь, предварительно засунув иголки под его ничтожные ногти. Таких людей нужно убивать. Сразу. На месте. Не думая. Я понимаю, что, поставь меня перед этой шайкой, дав в руки пистолет, я не дрогну.

Кто-то начинает ломиться в дверь.

— Помогите, — хочется, чтобы это было криком. Но я едва выдыхаю это единственное слово и теряю сознание. Руки падают со стола и висят в воздухе. Парень, насиловавший меня, достаёт член, и, судя по звукам, отходит к двери. Все в этой комнате замирают. Я даже не слышу собственного дыхания. И сердце едва бьётся.

Мои руки свободны. Меня никто не насилует. Правая рука с огромным трудом поднимается и приспускает повязку на глазах. Парень с членом в руке прислушивается к происходящему за дверью. Музыка на первом этаже не играет. Нас окружает лишь тишина и собственные мысли. Я буквально чувствую леденящий кровь ужас этих парней, их осознание того, что же они натворили, и соучастниками чего сейчас стали.

Секунда. Две. Три.

Резкий грохот — и дверь вылетает из петель, падая на паркет. В комнату врывается толпа людей в сопровождении Исака, Юнаса и того самого двухметрового парня, который целовался с нашим голубым мальчиком на кухне. Мне становится так стыдно — невыносимо стыдно. Ведь я стою раком, без трусов, в одном лишь лифчике. На носу та самая повязка, которая должна была спасти этих парней от наказания. Слёзы катятся по щекам, и у меня даже нет сил, чтобы поднять руки и вытереть лицо.

Примерно шестеро парней набрасывается на толпу Пенетраторов, а те даже не сопротивляются. Кто-то из друзей Юнаса снимает происходящее на камеру в качестве доказательства. Начинается настоящая бойня. Во всей этой суматохе я нахожу свои трусы, трясущимися руками натягиваю их на себя, и в толпе сцепившихся ребят я замечаю свою лучшую подругу. Её зарёванное лицо говорит мне о том, что с ней что-то случилось. Чёрт возьми, Ева, зачем мы здесь? Лучше бы остались дома.

Рыдающая подруга трясущимися ногами подходит ко мне, поднимает с паркета, набрасывает на меня знакомую джинсовую куртку Юнаса, и мы выбегаем из этой чёртовой комнаты. Ева ведёт меня на первый этаж. Я нахожу свою обувь, и мы уходим из этого дома. Внизу я мельком замечаю ошарашенные взгляды девушек, которые ещё недавно купались в бассейне. Читаю в их глазах сочувствие и ужас, который они сейчас испытывают, глядя на меня. А я ничего не чувствую. Кажется, я никогда не стану такой, как прежде. И это, на самом деле, очень пугает.

Ева не перестаёт плакать, а я с окаменевшим лицом выхожу на улицу и замечаю машину, припаркованную у ограды. Такси уже ждёт в двадцати метрах от нас. Дверь чёрной машины Вильяма открывается, и оттуда выходит побелевший от ужаса Магнуссон. Осознаёт, что со мной случилось. Понимает, кто может быть к этому причастен. Быстрым шагом он направляется к нам, но прежде чем я успеваю услышать от него хоть слово, Ева усаживает меня на заднее сидение, сама летит к пассажирскому, закрывает дверь и говорит:

— В темпе, водитель. Не останавливайся.

========== К чёрту социофобию ==========

Дождавшись утра, я решаю привести волосы и лицо в порядок, взять себя в руки, одеться (максимально скромно) и поехать в больницу. Ева поехала со мной, конечно. Но всю дорогу мы молчали. И только сидя в очереди перед кабинетом женского гинеколога, я решаюсь сказать:

— Вчера, когда я увидела тебя возле двери, ты выглядела так, будто тебя побили.

Моя подруга молчит где-то две-три минуты, затем шумно выдыхает, и отвечает, закрыв шею волосами:

— Возле бассейна я увидела Шистада, и он увязался за мной, как бездомная псина. В итоге мы решили уйти с вечеринки и просто прогуляться пешком до парка. Крис рассказывал о себе, и, Нура, честно признаться, не думала, что он настолько… другой. На публику-то он играет, и ведёт себя, как настоящий придурок.

— Очень за тебя рада, — сарказмом говорю я, на что Ева округляет глаза, вспомнив мои слова в самом начале. Мне не очень хочется слушать, какой Крис на самом деле «хороший» и «милый».

— Ах, да. Мы отходим от дома Вильяма метров на двести и видим кучку Пенетраторов. Человек пять, наверное. В темноте я не смогла разобрать, кто есть кто, но Крис их узнал. Каждого. Боже, Нура. Хорошо, что тебя там не было. Эти ублюдки начали приставать ко мне. Шистад заступился, и завязалась драка. Мне, в общем, тоже слегка досталось. Проблема в том, что Пенетраторы были под наркотой.

— А меня поставили раком, завязали глаза и трахнули в такой позе, лишив девственности. Хорошо, что тебя там не было, — язвлю я. Ева виновато смотрит на меня.