Бяк-бяк-бяк-бяк
Шрифт:
— Хм… а кроме как Глушко новые сотрудники никому не нужны? И откуда Шахурин кирпич возьмет?
— Не Шахурин, а именно что Мясищев… и Челомей: у них в подсобных хозяйствах кирпичные заводики вовсю уже второй год работают. То есть они почти у всех предприятий МАПа работают, просто в Химки кирпич не из Казани же или из Воронежа везти. Кстати… забавный такой факт: авиаторы кирпич глиняный в основном делают и довольно много такого, который они «прессованным» называют, а наши атомные предприятия на силикатном сосредоточились.
— Это как? Что значит «сосредоточились»? Вместо бомбы кирпич производят?
— С бомбами все в порядке, там на посторонние дела не отвлекаются. В Электростали своими силами, на субботниках в основном, печь поставили для металлолома: сталь, конечно,
— Я думаю, что не дело, когда атомные заводы кирпичом занимаются… надо эти все заводы в соответствующие министерства передать. Не кирпичные, а…
— Заводы для выпуска оборудования еще построить нужно, а на это того же кирпича много требуется. И опять же: люди там сверхурочно работают, без сверхурочной зарплаты — но для себя. То есть не только для себя, но отбирать у них возможность быстро улучшить жилищные условия…
— Не будет никто отбирать, и сверхурочные им все же стоит платить. Пока — пока эти нужные заводы не выстроим. У нас вся страна живет в исключительно стесненных условиях, и если мы не позаботимся о том, чтобы люди увидели — своими глазами увидели — что это явление временное…
— Увидят. В Госплане строительство заводов стройматериалов на два следующих года уже в деталях расписано, МАП, Средмаш и МОМ оборудования для них изготавливать уже может… какое-то количество, но хоть так. Надо бы Госплану указать, что нам стекла оконного остро не хватает…
— У нас всего не хватает, причем остро. Кстати, а все эти заводы кирпичные — они чем топятся-то?
— С электростанциями у нас получше стало, а на газомоторных моторы уже поизносились… до полной непригодности. Но газовые установки — они еще лет сто проработают… ну, пятьдесят, и их никто пока с топливом не ограничивал. Газом и топят.
— Тогда… ладно. Я с тобой еще насчет Украины кое-что обсудить хотел…
— А чего тут обсуждать-то? Я свое мнение уже высказал и менять его не собираюсь. Патоличев…
— Уверен, что справится?
— Придется справиться, больше-то некого… Справится — он уже с обстановкой в республике неплохо знаком, а мы, если потребуется, поможем. Только думаю, что не потребуется…
Капитан Волюшенко — то есть уже капитан в отставке — был в целом судьбой доволен. Ну, отсидел два года в лагере за сдачу в плен, так не расстреляли же. И даже обычных «десяти без права» не дали: наверное, не получилось у НКВДшников выяснить, чем занимался товарищ Волюшенко в плену. И не получится теперь, не получится просто потому, что какое дело МГБшникам до рядового летчика Благовещенского авиаотряда? Не самого плохого летчика — ведь плохому вряд ли дадут новенькую машину. Причем машину, которую в серию только собираются запустить — и именно ему, летчику Волюшенко, предстоит в запуске машины поучаствовать. Немножко, не высовываясь…
А полковник Макаров — действующий полковник, хотя и приехал он сюда в штатском — имел несколько иное мнение. И был он весьма зол, поскольку четыре месяца ему, сорокапятилетнему мужчине, почти четыре месяца пришлось учиться управлять этим «летающим антиквариатом». Теоретически он теперь мог самолет даже посадить без особого риска, но это только в крайнем случае — а такой случай планом не предусматривался. Так что он уже неделю спокойно сидел в правом кресле в кабине этого неуклюжего самолета и вел с командиром обычные «мужские разговоры»: про баб в основном, немножко про войну — но совсем немножко: ведь по легенде «старший лейтенант» почти всю войну провел в тылу, летая на Ще-2, а до этого — вторым пилотом на «Дугласе». Но неделя прошла — и в очередном рейсе из Хабаровска на борт взяли
высокопоставленного пассажира. А еще — перед тем, как пассажир вошел в самолет — на борт погрузили большой деревянный ящик.Примерно через час после взлета командир судна обратился к помощнику:
— Слава, что-то мне не очень хорошо… возьми управление… и давай лучше в Хабаровск вернемся…
— Не волнуйся, все сделаю правильно.
Полковник — которого звали совсем не Слава — выглянул в салон: гость, как ему и полагалось, мирно спал. Тогда он, выглянув в окно и убедившись, что внизу уже проплывает Малый Хинган, закрепил штурвал извлеченной из рукава летной куртки приспособой, открыл валяющийся в салоне ящик. На то, чтобы вытащить из ящика тело и усадить его в правое кресло у него ушло буквально пара минут, все же мастерство не пропьешь. Затем он надел так же спрятанный в ящике парашют… неприятно, конечно — но при работе в СМЕРШе приходилось и менее приятные вещи использовать. Открыл дверь, выкинул за борт ящик, не спеша вернулся в кабину, снял приспособу со штурвала, уменьшил газ… Еще раз огляделся — и вышел в открытую дверь. По уверениям специалистов, самолет свалится минут через пять-десять, а если не свалится, то на малом газу опустится и в какую-нибудь гору врежется. И у оставшихся в самолете шансов на выживание будет крайне немного. А если кто-то и выживет, то за этим проследят уже другие люди: товарищ Абакумов подобными делами занимался исключительно аккуратно.
Летчика полковнику было совершенно не жаль: откровенно говоря, всю прошедшую неделю он с огромным трудом удерживался от того, чтобы своими руками не придушить этого охранника фашистского концлагеря. А пассажира… Приказ ему зачитал лично товарищ Абакумов, но, судя по тому, что рядом с министром сидел лично товарищ Берия, внимательно глядя на полковника Госбезопасности, пассажира тоже жалеть не требовалось.
Спустя десять дней на докладе у Абакумова капитан Коноваленко (с которым полковник Макаров не один десяток шпионов и диверсантов во время войны нейтрализовал) сообщил:
— Красиво упали, без пожара, но все равно всмятку. Я поисковой группе координаты примерные указал… километров на пятьдесят южнее, так что до весны точно никто ничего не найдет. А если и весной не найдут… летом пойду с геологами что-то в горах искать.
— Ну что, — криво усмехнулся Виктор Семенович, — по «Звезде» вы заслужили, а, может быть, и по «Знамени». В отпуск не отправляю, какой отпуск-то в конце октября? Но на следующее лето на месяц в Крыму можете рассчитывать, это лично Лаврентий Павлович распорядился. Однако сейчас новая работенка намечается, так что не расслабляйтесь особо…
Вот такие они — бабочки. Взмахнула одна крылышком — и последний летающий экземпляр самолета, который никогда уже не получит индекс «Ан-2», забрал с собой на тот свет и одного не очень верного товарищу Сталину товарища, который теперь никогда уже не станет Первым секретарем ЦК партии…
Пятидесятый год в стране начался довольно успешно. А конкретно в МАПе — более чем успешно. Как, впрочем, и в МОМе, и в Средмаше. Не потому, что было что-то выдающееся сделано, а как раз потому, что ничего выдающегося сделано не было. На предприятиях министерства шла обычная, в чем-то даже будничная работа — и шла она практически в полном соответствии с планами. Планово производились самолеты, планово изготавливались новые изделия под шифром РДС-1, планово шли запуски ракет…
То есть как раз запуски шли не очень «планово», каждая вторая ракета (если иметь в виду «дальние», жидкостные) летать никуда не хотела. Или хотела лететь вовсе не туда, куда хотели ее отправить люди. Но это-то было всем понятно: работа принципиально новая, в ней неизвестного больше, чем известного вообще во всех других отраслях машиностроения.
По этому поводу в скромно обставленном кабинете в новеньком здании в Реутово собрались несколько человек, перед которыми товарищ Сталин поставил один непростой вопрос. То есть вопрос он задал только одному из них — Главному Маршалу авиации товарищу Новикову, но отвечать на него предстояло всем: