Было такое...

А после тебя заходит сразу муж. Ты уже куришь на улице и щебечешь, как легко это было. «Ну, я, значит, захожу, сажусь. Он прочитал, вопрос какой-то задал…» — «А какой?» — «Да я и не помню уже, что-то про место работы…» — «Мамочки, у меня не примут…» — «Да нет, не страшно совсем. Хотите, у меня есть образец анкеты». И люди хватают ее, дергают почти на части.

А вокруг светит солнце и тебе уже в принципе все равно, сдаст подружка или нет… То есть муж. Конечно, лучше, если бы сдал. Но даже если не сдаст, то ты его будешь подбадривать всю дорогу. И пойдешь с ним на повторную пересдачу, чтобы поддержать. А он выходит уже: «Ну что, сдал?» Сдал! И такое щастье сразу! Сдали! Оба! Теперь гуляй! И совсем нет мыслей, что можно взять и поехать вместе на море за границу. Хотя ради ведь этого сюда и пришли. Совсем не думаешь, что теперь можно будет где-то купаться, загорать, пить сладкие коктейли. Потому что это и не важно.

Главное, что сдали.

Оба.

Теперь все. А море… Что море… Это так. Очередь — это да. А море — так…

Так…

2005/07/22 НЕТ

Когда учительница спросила: «Ребята, как вы считаете, кто из нашего класса не достоин стать октябренком?», все замолчали. У нас был классный час и все знали, что чем меньше на нем выступаешь, тем быстрее отпустят домой. Но я так никогда не считала. Потому что готовилась стать настоящим октябренком. Я готовилась отдать сердце Ленину, очень серьезно к этому относилась. Поэтому подняла руку и сказала: «Я. Я не достойна стать октябренком». — «Как, Алеся? Почему?» — «Потому что я не люблю помогать маме по дому, не делаю уроки сама, а когда была еще в детском саду, то украла из аквариума рыбку».

Отлично помню ту рыбку. Мне все время казалось, что ей плохо здесь плавать, намного лучше будет у меня в комнате. Я месяц разрабатывала план и выкрала ее во время тихого часа. Рыбка была красная и умерла по дороге домой. Наверное, слишком крепко я ее сжимала кулачком в кармане.

Учительница посмотрела на меня внимательно и тут же поставила в пример всему классу. Вот, вот какой надо быть честной. Берите пример, будущие октябрята. Молодец, Алеся, садись!

На следующий день в октябрята меня не приняли.

Это случилось позже, когда через полгода на внеочередном собрании меня объявили позором класса. «Во всех классах нет такого, чтобы ребята не стали октябрятами, а у нас вон она — сидит. Ее даже на физкультсоревнования не берут, потому что только октябрята могут быть смелыми и ловкими ребятами». Меня и правда никуда не брали, я страдала жутко, потому что жизнь коллектива проходила мимо.

Октябрята поставили вопрос ребром: либо мы, либо она. Меня приняли и я довольно быстро пошла по карьерной лестнице. Просто все одноклассники уже целых полгода были октябрятами, а я только начинала. Им надоело, они расслабились, запустили общественную работу и стенгазета выходила не регулярно. Я же взялась за дело рьяно. На классных собраниях торчала только моя рука, я готовила политминутки, клеймила двоечников и честно сдавала тех, кто не моет руки перед столовой. Меня мечтал побить весь класс. И видимо когда учительница поняла, что скоро я доберусь и до нее, то поручила руководить целой октябрятской звездочкой. Она правильно рассчитала, что теперь я брошу все силы на организаторскую работу. Помните, в каждой звездочке был свой вожак, своя санитарка, дежурный по переменам (он должен следить, чтобы никто не бегал), механик и т. д. Всего в классе было несколько звездочек и они дежурили по неделям. Механиком обычно становился мальчик. Когда звездочка дежурила, то он всю неделю носил молоток и отвертку. Вроде как если парта сломается или доска покосится, то он ловко устранит неполадку. В моей звездочке санитаркой была Таня Петрова. Однажды во время дежурной недели она пришла без косынки и сумочки — забыла дома. А у санитарки просто обязана быть сумочка — белая из хлопчатобумажной ткани, с красным крестом. Внутри зеленка и бинт. Если кто-нибудь из ребят поранится и станет истекать кровью, то санитарка обязана оказать первую помощь. И вот как-то Таня забыла сумочку дома… Я помню, что кричала: «Ты бы еще голову забыла!» Ведь так всегда говорили учителя, когда учащиеся забывали дома учебник или картон для урока труда. Таня ревела, а я трясла ее за октябрятский значок: «А если сегодня разобьется кто-нибудь, упадет на перемене, пробьет себе голову?! Что, что мы будем делать?!?!» Школьный медпункт или городскую службу скорой помощи я никогда не брала в расчет. Потому что октябрята сами должны справляться с трудностями. На следующий день Танина мама позвонила моей маме и извиняющимся тоном говорила, что Таня, конечно, была не права и ей даже всыпали за это дома, но можно Алеся будет чуть помягче…

Бедная Таня… Еще каждая санитарка должна была проверять у всего класса руки перед столовой. Когда была наша неделя, то Таня, как правило, оставалась без обеда. Потому что это только моя звездочка ходила даже в туалет строем. А весь остальной класс было трудно призвать к дисциплине. Когда начиналась большая перемена с обедом, то ребята нашего класса приходили в столовую не собранно, а сбредались медленно, минут пятнадцать. Таня стояла у дверей, проверяла руки и видела, как я, дожевывая котлету, слежу за ней. Когда в столовую забегал наш двоечник Бутузов, давали звонок на урок и Таня оставалась без обеда. Конечно, я понимала, что каждый октябренок обязан правильно питаться и ситуация с Таней меня не устраивала. Я понимала, что ей надо помочь. И поэтому на внеочередном классном собрании, которые во время дежурства нашей звездочки я устраивала каждый день, я клеймила позором неорганизованных ребят и показывала на Таню, которая была белая, как ее хлопчатобумажная сумка. И я считала, что это самый действенный метод.

Таню спасло то, что потом нас приняли в пионеры. Когда учительница спросила: «Ребята, как вы считаете, кто из нашего класса не достоин стать пионером?», все замолчали. Хотя на этот раз они уже точно знали, кто ни то чтобы не достоин, а кого ни в коем случае брать не надо. Но у нас был классный час и все знали, что чем меньше на нем выступаешь, тем быстрее отпустят домой. Но я так никогда не считала. Потому что готовилась стать настоящим пионером. Я готовилась еще раз отдать сердце Ленину, очень серьезно к этому относилась. Поэтому подняла руку, а учительница внимательно посмотрела на нее, не заметила и сказала: «Завтра сбор в девять». Просто по моей руке, взметнувшейся в воздух, она, наверное, поняла, что я сейчас ни то чтобы признаюсь недостойной и даже предложу сжечь себя на пионерском костре на глазах всей школы, а попросту предложу не принимать в пионеры весь класс, поименно докажу, почему так надо сделать, и даже внесу предложение об исключении из партии самой учительницы.

Это был 1989 год. Как в каждой нормальной школе у нас было свое знамя. На торжественных сборах завуч с эхом говорила в микрофон: «Знамя. Школы. Внести». Ооо, это было невозможно… Все пионеры салютовали и под барабаны в спортзал вносили знамя. Это была целая процессия: впереди шла девочка со вскинутой ко лбу рукой, за ней два барабанщика, которые четко отбивали ритм, и только потом, через три шага, несли его — знамя. За знаменем шли еще две девочки и подмигивали старшеклассникам. В свое время я очень жалела, что в пионеры не принимают так, как в солдаты. Солдаты на присяге встают на колено и целуют знамя. И я бы сто раз его поцеловала при вступлении в пионерию, если бы того требовал протокол.

Знаете, все изменилось в один день. Я пришла первого сентября в шестой класс и вдруг увидела, как у девочек выросли титьки. Это сломало меня. Дело в том, что я никогда не подозревала, что такое может произойти с пионерами. Ведь у меня тоже выросло. Этому, кстати, удивился весь класс: у меня было больше всех, а этого точно никто не ожидал. Я думаю, что даже Ленин, которому я два раза пыталась втюхать сердце, тоже бы удивился. Он бы, наверное, лукаво прищурился (так по-доброму, как на картинке в букваре), погладил себя мягкой ладонью по лысине и от смущения сказал: «Что ж вы так, батенька…» А потом бы еще раз смутился, все ж таки перед ним бы стояла я — будущая женщина, и Ленин, наверное, попробовал бы исправить неловкую ситуацию, многозначительно сказав: «Архиважная деталь, архиважная…»

Если бы не отменили коммунизм, то я бы стала комсомолкой. Конечно, иначе никак. Я бы и в третий раз отдала свое сердце даже не задумываясь. Была бы партийной, ходила на собрания. Но нет, не изобличала бы как прежде, нет. Просто титьки сделали меня человеком. Женщиной. А женщина должна быть доброй. Состоя в партийной ячейке, я бы занималась тем, что укрывала людей от коммунизма. Прятала бы их, что ли, не знаю, как сказать. Я бы предпочла строить коммунизм в одиночестве, не затрудняя никого, не заставляя, например, женщин замешивать бетон и всех бы отпускала пораньше с работы.

Я до сих пор очень люблю все, что связано с теми временами. И бывает искренне жаль, что родилась слишком поздно. Что не жила, когда был 1960 год. Мне сейчас станет стыдно, но я плохо знаю историю. Я не знаю, что было в 1960 году, но кажется, было очень хорошо.

Я хотела бы увидеть собственными глазами, как тогда одевались женщины, что шло по телевизору, что продавали в магазинах и особенно, что не продавали. Я люблю старые советские фильмы. Причем чем хуже они сделаны, чем откровеннее они бездарны и фальшивы, тем лучше. На словах главного героя «Как Швачкин так мог поступить? Он же коммунист!» я готова разрыдаться.

Я бы все отдала за треугольный журнальный столик, который показывают в старых фильмах. Это вытянутый треугольник неправильной формы, под закругленными углами три ножки. Они прямые и чуть расставлены в стороны. Нигде не могу такой найти.

Однажды я поняла, почему так люблю ВДНХ. Знаете, это ведь декорация. Большая декорация, которая осталась после глобальных съемок кино. Наверное, впопыхах забыли разобрать — очень торопились свернуть производство картины. Или специально оставили — если вдруг вторую серию снимать придется. А пока запустили туда другую съемочную группу. Бразильцев, наверное. Или мексиканцев. Потому что в основном все смуглые. Вероятно, новый режиссер хочет сериал.