Было записано

— Это гумбетовский наиб Абакар-Дибир. Ему поручаю провести обмен. Встретитесь у Чиркея, на берегу Сулака. Придете со стороны Темир-Хан-Шуры. Там есть узкое место, где можно перекинуть временный мост из бревен. Успеешь до конца ноября все устроить?

— Если тронусь в путь быстро, думаю, успею.

— Отправимся все завтра. Нам дорога — в Большую Чечню, на свадьбу, — непривычно вежливым, а не властным тоном предложил Шамиль.

Старец усмехнулся, покачал головой. Видимо, о предстоящем сватовстве у него было свое, особое мнение. Но заговорил он о другом. Должен признаться, его слова меня удивили. Даже запутали.

— По твоему лицу видно, что ты, Зелим-бей, выбрал путь воина, путь стали и крови. Я же за свою жизнь и воробья не обидел. Я — мюрид, в том нет сомнения. Но вы видите, что при мне нет никакого оружия, даже обыкновенного ножа. Я гнушаюсь разбоев. Уединение предпочитаю роскоши. Ничего иного не желаю, кроме спокойствия. Когда-то я был богат, обласкан ханом, правителем Кази-Кумуха. Но увидев его неправедность, отринул службу, раздал все деньги бедным и сосредоточился на духовном совершенстве. Мне будет приятно, если ты и люди, за которых готов пострадать, сохранят обо мне память, как о человеке, избавившим вас от неволи и мучений. О человеке, который в стране дикой, пожираемой войной, сохранил чистоту нравов и беспорочность жизни.

Как?! Как у такого Учителя, с такими желаниями и устоями, могло родиться племя учеников, заливших кровью Кавказ?! Невообразимо! Ответа я найти не смогу за все оставшееся мне время на этой бренной земле. Никто не сможет!

— Не думай, — продолжил богослов, — что я ищу каких-то выгод. Единственное мое желание — посетить мою родину, Кази-Кумух. У меня есть разрешение от прежних русских командиров. Но я хочу все сделать по закону.

— Я доложу о вашем желании начальству, — тут же откликнулся я. — В Кази-Кумухе от русских командует князь Аргутинский. Он армянин, кавказец и многое понимает лучше пришельцев с севера. Я, с вашего разрешения, могу написать ему письмо. Он меня хорошо знает.

— Буду признателен, — Учитель благородно кивнул. — Ступай в свой прежний дом. Отдохни. Тебя накормят.

… Большая кавалькада всадников пробиралась через Ичкеринский лес в сторону Большого Чеченя. Шамиль всегда ездил исключительно в сопровождении охраны. Не меньше сотни всадников ехали с нами. Прикрывали вождя своими телами от возможного выстрела из лесной чащи. Шамиль, хоть и запретил в горах канлу, плодил кровников с космической скоростью.

Меня эти мюриды несколько смущали. Порою они напоминали мне конвой. Даже по территории Дарго они ходили за Шамилем, дыша ему в затылок. Да, они называли себя воинами газавата. Но многие прибились к имаму, движимые алчностью или изгнанные за кровожадность из родных обществ-джамаатов и тухумов. Со всего Кавказа собрались — аварцы, чеченцы, ингуши, осетины, кабардинцы. Даже араб затесался в эту толпу. Что их привлекло? Исключительно вопросы веры? Или возможность пограбить? Джамалэддин их ругал. Они почтительно внимали. Клялись быть праведниками. Надолго хватит их клятв? Они ведь не один Кази-Кумух разорили. И чеченским аулам досталось. И кумыки с салатаевцами пострадали.

Насколько Шамиль самостоятелен? Вот, он говорит: нужно посоветоваться с народом. А народ — это кто? Те несколько сотен абреков, что составляют его охрану? Или уже не охрану, а сплоченную группу единомышленников, объединённых идеей возвыситься? Тогда это просто банда, которая может вертеть своим лидером по собственному усмотрению. Типа «солнцевской» или «казанской» братвы, оседлавшей ветер перемен 90-х. Почему-то мне казалось, что в моих рассуждениях есть доля истины. Ведь когда припечет, все эти «верные» разбегутся, предварительно став «большими лицами». Так, кажется, выразился имам.

Конечно, не все. Среди них множество достойных людей. Идеалистов. Тех, кто не приемлет компромиссов. Такие — самые опасные. И опять же: разве они не станут принуждать имама к определенным действиям? Например, если он захочет мира, сможет ли он их остановить?

— Держись рядом со мной. Хочу поговорить, — окликнул меня Шамиль.

Я поставил коня стремя в стремя с имамом. Мне уступил место Юнус Чиркеевский. Начался обычный разговор ни о чем. О плохой дороге, которую, если бы не война, можно было бы улучшить. О лесах, которые нужно сохранять.

— Видишь, еду с одной переметной сумкой, — кивнул Шамиль на хурджин. — А ваши? Тащат с собой столько добра, что всей Чечне хватит. Когда Шоип-мулла разбил Граббе в начале лета, в аулах был праздник. Столько лошадей, столько разного железа. А как много красивых вещей! Передавай новому начальнику от меня поклон и благодарность. Пусть еще приходит.

— Когда я мотался по Черкесии, у меня было еще меньше добра, чем у вас. Бурка, бурдюк с водой да боеприпас. И гомыл (сухой суп) в газырях.

— Я сразу понял, что ты настоящий горец. Жаль, что ты не с нами. Не держишь зла на меня? — неожиданно быстро спросил Шамиль.

— Я уже сказал вашему учителю. Все понимаю. Так было нужно.

— Нет. Понимаешь, да не все. Держи! — имам протянул мне серебряный треугольник с усеченными углами. — На этом знаке написано «обладатель храбрости и великодушия».

— За что такая награда?

— За будущую услугу. И как знак извинения. С этой медалью свободно будешь ездить в подвластных мне землях.

— Великий дар!

— Не благодари.

Вскоре пришел черед нам расставаться. Мне дорога теперь лежала на восток, чтобы попасть в Герзель-аул. Сопровождать меня вызвался Юнус.

Мы ехали молча, пока кавалькада не скрылась за деревьями.

— Нацепи значок, который тебе выдал имам, — распорядился чиркеевец.

— Зачем?

— Так спокойней будет, — ответил Юнус, поворачивая коня на юг.

— Куда ты правишь своего скакуна? — заволновался я.

— Увидишь! — коротко бросил мой спутник.

Я всполошился еще больше. Что за дела? Он хочет возвратить меня в Дарго?

Выбора не было. Один не проеду. Даже с треугольным значком. Пришлось ехать за Юнусом, держа руку на пистолете.

Мюрид не оглядывался. Спокойно подставил мне спину. Даже стал что-то напевать заунывное, чтобы скоротать дорожную скуку.

— Скажи же, наконец, куда мы едем?! — не выдержал я.

— Тебя ждет встреча.

Встреча? С кем? Я терялся в догадках.

Потянулись знакомые места. Проклятую котловину за Кажалыковским ущельем узнал сразу. Мурашки по коже пробежали. Как наяву встали картины, как мы пятились, отстреливаясь и отбиваясь штыками, вон по тому склону. Он успел за лето зарасти травой. Яркой и сочной даже поздней осенью. Еще бы! На таком-то удобрении из человеческой крови!

Юнус свернул в незаметное ущелье. Настолько тесное, что вход в него открывался только тогда, когда упрешься в него носом. Мюрид свистнул. Из скального прохода ответили. Раздвинулись кусты. Показалась лошадиная голова. Потом всадник с замотанным башлыком лицом. Но я его узнал сразу.

Спенсер! Мой чертов кунак! Это был он.

Мне сразу все стало ясно. Вопросов и уточнений не потребовалось. Шамиль имел долг перед англичанином, спасшим не раз ему жизнь. Но хаккима не желали отпускать мюриды, видевшие в инглезе исключительно полезного раба. Тогда имам воспользовался побегом русских и спрятал Эдмонда. Переправил его в тайное место. И теперь мне осталось лишь доставить его на Линию. Дальше сам выкрутится. Вновь представится врачом-генуэзцем или кем-то там еще. Его проблемы!