Быть собой

Гарри спрыгнул с кровати, не выпуская из рук шкатулку.

– Я готов.

Он не стал уточнять, к чему.

========== Глава третья. Дом на Гриммо ==========

7

– Задержитесь, мистер Поттер.

Гарри махнул Рону – иди, мол. Отряхнул руки – крылья златоглазки, используемые в рецепте, крошились, оставляя на коже сверкающий радужный налет.

Рона упрашивать не пришлось – он выскочил за дверь так, словно за ним гналось стадо гиппогрифов. «Мне с ним рядом не по себе» - однажды сказал Рон, украдкой кивая на Грейлифа. Гарри прекрасно его понял.

Грейлиф прислонился к столешнице поясницей, оперся ладонями, и уставился на Гарри своим немигающим, как у змеи взглядом, от которого мурашки по спине ползли.

– Не расскажите ли мне, какой эффект оказывает добавление экстракта полыни за четверть часа до готовности?

Гарри напрягся, ожидая подвоха – Грейлиф не проводил опросов и предпочитал пореже контактировать с учениками напрямую. В некотором смысле был даже хуже Снейпа: реакция на взорванный котел и на отличное эссе у него была одна. Равнодушие. Никакой эмоциональной отдачи – в помощи не отказывал, но просить осмеливались немногие. И на нахальство и на желание подлизаться Грейлиф обращал не больше внимания, чем на пыль под ногами.

Образец зелья, сваренного Гарри, внешне был безупречен – густой сливовый оттенок и медвяный аромат, как писал Принц, были верным знаком того, что выпивший варево уснет глубоким сном.

– Экстракт полыни оказывает седативное воздействие, сэр, – сказал Гарри, мысленно благодаря Принца – за неполные четыре месяца из его пометок к рецептам узнал больше, чем за предыдущие годы обучения зельеварению.

– Дайте сюда ваш учебник.

В голове воцарилась звенящая гулкая пустота – как в склепе. Грейлиф приподнял брови – картинный, отточенный перед зеркалом жест, рассчитанный на невзыскательную публику. Принял книгу, прикинул на ладони. Учебник был тяжелее из-за большей плотности бумаги – в годы учебы Принца, предпочитали такую, – и, как догадывался Гарри, из-за расширяющих чар.

– Понимаете, Северус рассказал о вашем сомнительном таланте к зельям. И невероятный прорыв при отсутствии достаточной теоретической базы меня насторожил, – говорил он гладкими канцелярскими фразами – книга, обретшая голос, а не живой человек.

Гарри в бессознательном приступе паники сжимал и разжимал кулаки. Со скоростью Хогвартс-экспресса приближался конец надеждам на поступление в школу авроров. Грейлиф уберет учебник в ящик стола – и Гарри вынужден будет бросить зельеварение.

– Вы можете оставить учебник, если начнете думать головой, а не тупо следовать инструкциям – слепое исполнение чужих указаний еще никого до добра не доводило, – Грейлиф, не прекращая листать, прочитанное никак не комментировал – а там было на что взглянуть. Любой преподаватель заинтересовался бы пометкой «для врагов» – Грейлиф скользнул взглядом по странице, пошевелил губами, проговаривая «Сектумсемпра». Губы тронула слабая улыбка – коварная, как у кота, завидевшего мышей: казалось, он сейчас медленно, со вкусом облизнется. – К следующему уроку ожидаю сочинение, посвященное зелью ложных воспоминаний. Почему мешать на третьем этапе нужно по часовой стрелке и как толченые побеги рябины влияют на усвояемость. Этого вы не найдете в справочной литературе, мне нужны ваши предположения, подкрепленные фактами. – Грейлиф протянул учебник. – Свободны.

Предстоящий нудный вечер в обществе книг не способен был испортить Гарри настроение. В отличие от сговорчивости Грейлифа.

Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Поощрение безнаказанности не ведет ни к чему хорошему. Так зачем Грейлиф пытается втереться в доверие?

***

Гарри тронул раскрытой ладонью дверь кабинета ЗОТИ и невольно отступил на шаг – та распахнулась, и это походило на молчаливое приглашение. Приказал себе успокоиться – на предстоящий урок окклюменции идти не хотелось до тошноты. Поступок Снейпа, взвалившего на себя такое обязательство – продолжать занятия, разумного обьяснения не имел. Что до неразумных – Снейп не упускал случая пройтись по скудоумию гриффиндорцев, изрядно порывшись в воспоминаниях Гарри и с садистским удовольствием выудив на поверхность самые мерзкие.

Дадли, запирающий Гарри в девчачьем школьном туалете. Дядя Вернон, побагровевший как свекла, замахивающийся одежной щеткой. Поджавшая губы тетя Петуния, отправившая племянника в его десятый день рожденья спать без ужина. В воспоминаниях, касающихся жизни до Хогвартса, Снейп ковырялся особенно охотно – Гарри сопротивлялся, не позволяя увидеть ничего, кроме коротких вспышек-картин, не дающих представления о сути происходящего. После каждого урока окклюменции он чувствовал себя так, словно извалялся в нечистотах.

Были и положительные стороны в выматывающих занятиях. Легиллименция давалась немного легче – и он порой смотрел глазами Снейпа – украдкой, исподтишка; вылетал из его сознания как пробка из бутылки, стоило тому ощутить чужое присутствие. Гарри со странной тоской глядел на Снейпа-из-воспоминания – ребенка, подростка, взрослого. Нелюбимого, зажатого, сварливого. Воинственно сверкающего глазами-угольями, шинкующего извивающихся червей, изучающего метку перед зеркалом. Последнее воспоминание было ярко окрашено – Гарри чувствовал жжение, видел как темнеют серые линии извающейся под кожей змеи.

Кошмары о Волдеморте не повторялись – кого благодарить, было неясно. При этом с лихвой хватало снов о Гермионе. И Лестрейнджах – какими видел их в Отделе Тайн – выпитыми до дна Азкабаном, иссушенными северными ветрами и выстуженными дементорами. Уверенными в победе.

Снейп сказал на первом занятии после злополучного Хэллоуина, что ничего не слышал о Гермионе со дня, когда ее похитили. Осознание того, что солгали, пришло сразу, и Гарри возненавидел Грейлифа. И себя – за легковерие. И Снейпа – он говорил правду безжалостно. Потеря иллюзии жгла больнее, чем мысль о том, что Грейлиф пытался оградить от необдуманных поступков.

Гарри искал в памяти Снейпа информацию не об отце и крестном – ничего светлого Снейп о них не помнил, а о Грейлифе – и раз за разом натыкался на глухой тупик, словно все воспоминания намеренно заблокировали.

Гарри сунул голову в дверную щель, готовясь опустить зеркальную стену, выстроенную в голове. Снейп чиркнул по полям пергамента – радуется, что «тролль» ставит, не иначе, – поставил размашистую подпись, и отпихнул. Устало откинулся на спинку кресла. Гарри кашлянул. Снейп взвился так, словно вполне простительная человеческая слабость – худшее, что можно представить.

– Поттер! – рявкнул он.

– Да, сэр, – вежливое обращение давалось все проще. Снейп третировал, пытался вывести из себя, осыпал насмешками, а Гарри читал его – по напряженной линии подбородка, по мимическим морщинам. Снейп искал умысел в том, что Гарри вел себя не так, как прежде. И не находил. Ни издевок, ни фальшивого дружелюбия, ни неуважения – ни зацепиться, ни оттолкнуться, ни дать пищу непризни и подкормить обиду.

На очередном занятии Гарри решил, что ковер перед камином – пусть жесткий ворс свалялся до состояния нечесанной овечьей шерсти – привлекательней голого камня. И передвинул стул. Снейп сделал вид, что не заметил – эта маленькая победа радовала.

Гарри примостился на стуле, крепко вцепившись в сиденье, подумал о Запретном лесе, каким помнил его: древесные стволы, в слепяще-белом свете патронуса как нарисованные тушью; черные тени дементоров; жухлая серая трава, что кололась под пальцами. Снейп смотрел сверху вниз, возвышаясь с видом грозного судии, и понимание превосходства сквозило в каждом его движении.

– Легилименс!

Отбросил в сторону мысленный сор, вытряхнул обиды и печали как труху. Гарри подставил раскрашенную картинку – воскресный день в парке. Липкая сахарная вата, прилипшая к носу и ушам, воздушный шарик на веревочке. Веселая мама, щебечущая о чем-то с мороженщиком. Фантомные воспоминания. То, чего не случится.