Быть собой

– Простите, профессор Грейлиф, – вихрастая голова Симуса (он залетел в класс мгновением раньше Рона и Гарри) была едва видна из-за спин более рослых учеников, – Но что мы должны делать?

Слизеринцы, столпившиеся у шкафов с ингредиентами, засмеялись, однако Гарри видел – они ждут ответа не меньше, чем остальные. Взглядом выцепил из толпы бледного до прозрачности Малфоя, апатично застывшего возле Панси Паркинсон. На висках у Малфоя блестели крупные капли пота, и выглядел он больным.

– Учебник перед вами, мистер Финниган. Вы вольны выбрать любое зелье – срок приготовления не ограничен ничем, кроме здравого смысла, – Грейлиф отвернулся, потеряв всякий интерес к происходящему, и углубился в чтение. Периодически он сверялся с книгой и тогда, обмакнув перо в чернильницу, делал краткие пометки на полях очередного сочинения.

Гарри, приноровившись к неизбежному ощущению беззащитной открытости, которое испытывает всякий, садящийся на первую парту, успокоился и обрел уверенность, которую пять предыдущих лет, проведенных в этом классе, не испытывал.

*

Кристально ясно было, что Макгонагалл ничего не говорила Грейлифу – он просто дал опоздавшим ученикам шанс избежать ненужных оправданий. Гарри желал бы знать, зачем он это сделал – на человека, дающего поблажки прославленным и знаменитым, Грейлиф не походил, и на того, кто заботится о душевной организации других, тоже. Его отстраненная манера общения и скучающий тон отдавали приторным душком неискренности. Гарри предпочел бы суетливую учтивость Слагхорна этому звенящему равнодушию – при взгляде на Слагхорна хотя бы не казалось, что разговариваешь с гранитной глыбой.

Гарри, загородившись раскрытым учебником как щитом, искоса изучал Грейлифа, читавшего очередное сочинение. Было что-то неуловимо неправильное в позе и жестах – в том, как клонился вперед, стараясь не касаться спинки стула или в том, как рассеянно потирал красную полосу на запястье, сдвинув манжету рубашки.

– Не сомневаюсь, что кажусь вам весьма интересным объектом для наблюдений, – он не повернул головы, однако Гарри ощутил себя ребенком, пойманным на краже яблок из сада соседа. – Вынужден сообщить, что если не приступите к приготовлению зелья до конца занятия, навсегда покинете мой класс, – Грейлиф не то специально понижал голос, не желая вовлекать в разговор остальных, не то привык, что каждому его слову внимают с неподдельным интересом. Независимо от того, с какой громкостью оно сказано. Гарри уткнулся в учебник, притворившись, что это необычайно увлекательно – перечитывать абзац, из которого понимал отдельные слова, не желающие складываться в осмысленные фразы.

Выбирал почти наугад, бесцельно пролистнув учебник до середины, и наткнувшись на зелье, сносок к которому Принц сделал – или сделала, Гарри не мог отвязаться от мысли, что Гермиона права, и мелкий бисерный почерк действительно женский, – совсем немного. Рон, перегнувшись через парту, беззвучно зашевелил губами, проговаривая про себя номер нужной страницы.

Растирая в вязкую кашицу маслянистые прыгучие бобы, Гарри получил возможность проанализировать сегодняшний кошмар – не первый в череде подобных, и, вероятно, далеко не последний – дурные сны учащались и рассвет Гарри неизменно встречал бодрствующим. Волдеморт проявлял невиданную щедрость, наказывая провинившихся – никто не мог назвать его скупым, когда дело касалось раздачи непростительных заклятий…

*

Урок уже подходил к концу, когда из котла Гойла – а этот что здесь забыл? изумился Гарри, – плеснуло на пол выкипевшее варево. Плюнуло искрами – те разлетелись как вода из-под колеса мельницы; зашипели, прожигая пол и мантию Гойла. Тот взвизгнул совсем по-девчачьи, когда одна из искр попала ему на шею.

– Шилд Чарм, – выдохнули за спиной. Котел накрыл бледно-голубой дымчатый купол. Грейлиф стоял, опираясь ладонью о столешницу и расслабленно опустив другую руку, с зажатой в кулаке волшебной палочкой. Глубоко посаженные карие глаза смотрели спокойно. Убедившись, что щит защищает надежно, он сел, пощекотал кончиком пера подбородок и вывел изящное «Х» на проверенном сочинении. – Можете отправляться в Больничное крыло, мистер Гойл. Если вы неспособны сварить простейшее зелье, держать вас здесь дальше не имеет смысла.

Прозвучало бы издевательски, не будь сказано без намека на эмоции. Гойл с деланной ленцой потащился к двери, из сказанного уловив только то, что ему можно уйти с урока безнаказанно.

– Это защитное заклинание, – продолжил Грейлиф лекторским тоном, – которое я всем порекомендовал бы освоить. Если кто-то из вас заинтересуется техникой и особенностями его применения, советую взять в библиотеке «Второй уровень магической защиты» Томаса Влашека.

Гарри наткнулся взглядом на склоненную голову и сморгнул, стряхивая наваждение – на долю секунды показалось, что черты исказились, потеряли резкость, как кадры на плохо проявленной фотопленке, и сквозь сплетение из кожи, мышц и сухожилий проступило другое лицо. Отвернулся, стараясь сосредоточиться на нарезке соцветий одуванчика.

Все непонятное, как он осознал этим летом, следовало примечать и держать наблюдения при себе, не выдавая ни словом, ни делом, что что-то не в порядке или выбивается из привычного графика и хода вещей. И Гарри, притворившись, что увлечен приготовлением зелья, вернулся к котлу, добавляя все новые компоненты в комковатую грязно-серую массу, пока гулкий звон колокола не возвестил об окончании урока.

Он сдал колбу с зельем на проверку, побросал учебники в сумку и выскочил из класса одним из первых. Спину жег пристальный взгляд Грейлифа.

***

Гарри перебрал дюжину названий известных сладостей, прежде чем горгулья повернулась вокруг своей оси и скрипучим голосом велела не стоять столбом. Упрашивать не пришлось – взлетел по ступеням винтовой лестницы, точно обретший крылья. Постучал в изукрашенную резьбой дверь, толкнул ее и вошел.

Дамблдор сидел за столом, уставленным звенящими, прыгающими, поющими и жужжащими диковинными приборами, и, подперев голову здоровой рукой, слушал курлыканье Фоукса, устроившегося на шесте.

– Присаживайся, Гарри, – Дамблдор, если и удивился несвоевременному визиту, не выдал этого. – Позволь спросить, что привело тебя ко мне в этот чудесный осенний день?

Дамблдор смотрел дружелюбно, а ноги у Гарри подкашивались, так что он не преминул воспользоваться любезным позволением. Мягкое глубокое кресло подстроилось под очертания тела, и Гарри утонул в пахнущем вербеной плюше.

– Я… Мне нужно поговорить с вами, сэр, – мысли расползались как клочья размокшей бумаги, и Гарри помедлил, прежде чем сказать: – Это касается моих снов.

Благодушие Дамблдора испарилось без следа, глаза за стеклами очком холодно блеснули – как лед на зимней реке.

– Последний месяц, почти каждую ночь, мне снятся сны, – Гарри обращался к остроносым, украшенным мелкими каменьями туфлям Дамблдора, – и в них я вижу Волдеморта. Кошмары не повторяются и люди, которые в них присутствуют, тоже.

– Продолжай, Гарри, – Дамблдор вернулся к обычному деловому тону, и это придало храбрости.

– Иногда я просто смотрю, – он запнулся, – на то, как Волдеморт наказывает тех, кто ослушался приказа, бывает так, что вижу все происходящее глазами жертвы и чувствую, что испытывает она. Боль, злость…

– Почему ты ничего не рассказал мне? – укор был страшнее гневных упреков.

– Это не все, сэр, – увертки и увиливания ничего не изменят и лишь отдалят неизбежное. – Сегодня я был змеей Волдеморта, Нагайной… и меня не стало. Была только змея, и я понимал ее желания, знал, что желудок у нее пуст, и она намерена отправиться вниз – наверное, в подвал – чтобы поохотиться, и… – Гарри замолчал.

– Когда тело слишком слабеет, чтобы удержать душу, или сознание, заключенное в нем, примитивно, возможно подселение чужой души. Так ты перестал быть собой, – столь суровым и печальным директор был в ночь возрождения Волдеморта.