Быть собой

***

Речь они все-таки пропустили. Когда двери Большого зала распахнулись, впуская их – не просто задержавшихся, а безнадежно опоздавших, – Гарри инстинктивно вышел вперед, оставляя Невилла и Луну за спиной, загораживая их. Сбился с шага и едва не пропахал носом мраморный пол. Невилл охнул.

Розовая – вызывающе-яркая фуксия среди скромных черноголовников, – мантия невольно притягивала взгляд. И владелицу ее Гарри знал лучше, чем хотелось бы. Амбридж смотрела на всех – и ни на кого в отдельности – с тем фальшиво-умильным выражением, которое предвещало большие неприятности.

– Приверженность чувству долга является безусловно знаковой в эти смутные времена, – она улыбнулась так сладко, что у Гарри скулы свело, и продолжила громче. – Враги магов и ненавистники нынешнего справедливого порядка, призывающие к анархии и беззаконию, будут справедливы наказаны…

Гарри опустился на скамью, потянул за рукав зазевавшего Невилла. И, делая вид, что внимательно слушает, откинулся назад, чтобы в поле зрения попал учительский стол. Снейп, занявший пустовавшее прежде место Дамблдора, находился в незримом коконе отчуждения – стул профессора Макгонагалл, сидевшей прежде по правую руку от директора, теперь поставлен был почти вплотную к стулу профессора Вектор. Невидимую границу не переступали ни преподаватели, хранившие еще верность Дамблдору, ни ставленники Волдеморта – незнакомые мужчина и женщина: приземистые, коренастые, похожие в своем безобразии. Флитвик и Хагрид – последний озирался, не понимая причину опалы, – сидели у самого края стола – магам с примесью нечеловеческой крови не позволили приблизиться к остальным.

– Министерство выражает надежду, что все ответственные и сознательные ученики будут способствовать благополучию и процветанию Хогвартса. Своевременное выявление неблагонадежных, зарекомендовавших себя противниками нового режима, не останется без внимания и награды, – улыбка Амбридж сверкала как стоваттная лампа. Макгонагалл раздула ноздри и гневно фыркнула – совсем как давешний фестрал. Регулус метнул в Гарри предостерегающий взгляд, и Гарри, приподнявшийся было на скамье, опустился обратно. Ему действительно оставалось лишь наблюдать – затевать склоку было чистой воды самоубийством, пусть неприкрытый призыв к доносительству и предательству поняли даже непривычно притихщие, словно пришибленные, первокурсники.

Монологи о магловских выродках перемежались дифирамбами новому режиму, за гладкими речевыми оборотами таилась неприкрытая угроза.

Провожали Амбридж жидкие аплодисменты – радость слизеринцев казалась искуственной. Лицо нового директора было непроницаемо. Снейпа Гарри в свой план не посвящал, а Регулус благоразумно решил промолчать. Затея представлялась невероятной и предугадать реакцию Снейпа было несложно – он, несмотря на изрекаемые оскорбления, всегда старался держать Гарри подальше от эпицентра событий. Безуспешно, но в этом уже не его вина. Лгать ему было неприятно. И привычно – вранье не единожды спасало.

Ужин протекал в тишине. Гарри ковырялся вилкой в тарелке, делая вид, что выбирает кости из запеченой со специями рыбы; Макгонагалл цедила кофе; добрейшей, но отнюдь не глупой Спраут, кусок в горло не лез – она вздыхала, глядя то на мрачную фигуру директора, то на разобщенных коллег, и непрестанно поправляла шляпу с обвисшими полями, сползающую на глаза.

Среди учеников не было маглорожденных – им доступ в Хогвартс отныне оказался наглухо закрыт. Это играло на руку, с одной стороны, – меньше вероятность, что его раскроют. Перед двумя, живущими в той же комнате, что и ты, играть спектакль легче, чем перед тремя. С другой же – велик риск, что, выгнав из Хогвартса тех, чьи родители не принадлежали к магическому миру, Министерство обратит внимание на полукровок и на пресловутых «противников нового режима». У Уизли была не лучшая репутация в волшебном мире – Гарри не доискивался причин, а теперь жалел об этом – понимание того, почему они стали изгоями, помогло бы выбрать правильную линию поведения. Чувствовать себя агентом под прикрытием было волнительно, но и тревожно.

В башню Гриффиндора Гарри, влившийся в поток однокурсников, выходящих из Большого зала, уходил с тяжелым сердцем – не было сомнений, что прежним порядкам пришел конец, а новые отражают интересы избранной группы магов, которым нет дела до большинства. Не то, чтобы Гарри собирался с этим мириться.

13

Диван в гостиной Снейпа – семифутовое чудовище с вытертой велюровой шкурой, казался древним как столпы Стоунхенджа. Паутину в углах не скрывало скудное освещение, а стоящая на тумбе клетка уместнее была бы в лаборатории. Снейп, очевидно, оставался аскетом в быту, и был непритязателен по части эстетики. Или просто желал отпугнуть гостей.

Регулуса обстановка не смущала: он пил витаминный чай – Гарри пробовал, еще на Гриммо, и нашел, что это редкостная гадость, – то и дело проводя пальцем по прутьям клетки, дразня ее обитателей.

– Я полагал, вы выберетесь раньше, – заговорил Регулус, кроша в пальцах ломкие крекеры и протягивая кусочки белым мышам. Красными глазами те неприятно напомнили Гарри Волдеморта. Он представил себе Волдеморта, которого кормят с рук, и закашлялся, чтобы скрыть смех.

– Симус хотел знать, где Джинни, – затверженная наизусть и многократно повторенная легенда, акцент на малозначимых деталях – он говорил, почти веря, что Джинни больна драконьей оспой – не вызвала у Симуса подозрений. От этого было и горько, и приятно. Он сел рядом с Регулусом и побарабанил по решетке клетки, приманивая мышей. Снейп, стоящий у камина – углы рта опущены вниз, скорбные морщины пролегли от крыльев носа к краям губ, – одарил Гарри мрачным взглядом. Ничего хорошего это не сулило.

– О чем вы только думали? – сказал он неприязненно – в его гостиной осмеливались говорить так, словно его здесь нет. – Неужели у вас нет ни капли здравомыслия, ни грана благоразумия: пуститься в такую авантюру, ни словом не обмолвившись о задуманном?

Гарри оставил мышей в покое и спрятал в потайной карман протянутую Регулусом флягу с оборотным зельем. Ее придется постоянно держать при себе.

Снейп уже прошелся по способностям Гарри, теперь припомнит отца, не дающую покоя славу, дурную голову, толкающую на безрассудства, и отсутствующий инстинкт самосохранения. Гарри не считал, что заслужил эту отповодь, но прерывать не стал – судя по неестественному спокойствию Регулуса и вспыхнувшему, как пороховая бочка от случайной искры, Снейпу, они успели разругаться. Вряд ли у Снейпа достанет сил на полноценные оскорбления.

– Ваш отец был таким же инфантильным эгоцентричным придурком, ни в грош не ставящим интересы остальных, как и вы, – он стоял, чуть сгорбившись, сжав кулаки, словно к нападению готовился, и понятно было, что видит Снейп совсем не его. Гарри поставил тарелку на подлокотник и принял виноватый вид – на тету Петунию, убежденную в испорченности Гарри, подобное не действовало, однако учителя в начальной школе обычно проникались сочувствием. Ровно до того момента как Дадли, в очередной раз разбивший окно или бросавшийся в миссис Рэнсом жеванной бумагой, не заставлял Гарри признаться в этом. Он так часто брал на себя вину за проступки кузена, что в памяти сливалось действительно совершенное и никогда не деланное.

– Перестань, Северус, – сказал Регулус тихо. – Прошлые обиды быльем поросли – ни к чему опять ворошить их, переживая заново. Гарри все осознал, я уверяю тебя – он чаще всего понимает с первого раза, а от многократного повторения ничего не изменится.

Снейп обернулся, лицо его, обычно напоминавшее цветом заветрившийся творог, побелело, на щеках вспыхнули алые пятна.

– Ты не можешь судить о том, о чем не знаешь! Из-за Джеймса Поттера я лишился всего, чем дорожил, его избалованность и глупость привели к тому, что я жив сейчас – он ведь всегда получал то, что хотел. Он утянул за собой в могилу человека, который не должен был умереть тогда.

Речь Снейпа стало малосвязной, однако в ней не давала покоя несостыковка – отчего Снейп вспомнил о случае в Визжащей хижине, связав ее с тем, как к отцу Гарри относились в семье? Единственный любимый поздний ребенок, с блестящим будущим – нищему полукровке, которому не повезло с родителями, было чему позавидовать, и все же виделась в словах Снейпа скрытая подоплека. Что-то, о чем не рассказывали ни Люпин, ни Сириус, что-то, не связанное с обычными их шалостями, глубоко лично и болезненное для Снейпа даже по прошествии стольких лет, сравнимое по значимости с его худшим воспоминанием.