Быть

— Ясна, скушай пряник, — окликнула её старшая сестра. — А то всю красоту растеряешь.

Ясна вздрогнула и резко обернулась, звякнув колтами. Занятая одеждой и украшениями, она не заметила, как пришла Мала, и подавно не расслышала тихий разговор. Барышня поднялась и радостно бросилась к сестре. Пряник, к огорчению последней, она не пожаловала своим вниманием, а повлекла старшую к лавке, широким жестом обводя разложенную одежду.

— Помоги! Ничего не подходит! Как я завтра перед всеми предстану? — взмолилась барышня. — У меня же ни одной моченого льна нет, не говоря о бели! Да и расшиты по-простому, без стекла и каменьев.

— Не переживай по пустому. Они тебя принимают, а не сорочки твои берут. Вот станешь княжной и справим тебе червлёные и сорочку, и волховку, и повойку, и с матушкой золотом разошьём. Будешь у нас нарядней княжины ходить, — пообещала Мала и всё же усадила сестру за стол перед рассыпанными бронзовыми кольцами, среди которых ажурных и фигурных оберегов почти и не было.

— Не нужно, — Ясна погрустнела. — Лучше маму вылечим.

Мала и Дея переглянулись, но не ответили. Помолчали, а затем заговорили о стороннем и неважном, что девушку, служившую барышне, пора уже замуж отдавать, а значит и половину приданого ей собрать надо, за верную службу, чтобы жених достойный достался. Что лето в этом году доброе и ласковое, и дождей земле в меру, и солнца полям хватает. Потом остаток вечера готовили и прибирали наряд, заканчивали новую волховку и купали Ясну, чтобы в новую жизнь она шагнула без груза ушедших дней.

За окном стемнело. Уставшая от волнения и ожидания Ясна, наконец, уснула. Дея мягко погладила дочь по шелковистым светлым волосам, поправила прядку, чтобы не щекотала лицо и не тревожила сон, и расправила занавеску, чтобы свет лучины не будил барышню. А сама села рядом со старшей из дочерей, разбиравшей поднятые из сундука стопы листов и с сожалением откладывающую большинство из них на лавку. В трепещущем свете неверных огоньков в узорчатом светце казалось, что буквы в строчках пляшут неведомый танец. Дея не могла разобрать написанное и днём, не то что в полутёмной горнице, ведь грамоте её так и не выучили. Зачем? А вот её дочерям-волховницам и письмо подвластно, и, как ей казалось, весь мир для них.

Но не спокойно было материнское сердце, и старшая дочь не спешила утешить его. Наоборот, поддержала, как она умела: скупо, без лишних слов. А теперь Мала, не по годам юная, деловито отбирала, что взять с собой, а что оставить в старом доме.

— Завтра всё определится. — Мала не поднимала головы от своего занятия, но почувствовала пристальный взгляд и ответила. — Так или иначе, благодаря Ясне мы пятнадцать лет жили спокойной и счастливой жизнью рядом при клане. Если её признают как должно, то и нам жить станет ещё лучше.

— Ох, Малуша…

Дея села рядом и взяла шитьё, но работа не шла — руки дрожали. Мала покачала головой. Ей было больно видеть маму такой измученной, с исчертившими в свете огоньков лицо морщинами. Да и не укрылось от её взгляда, что женщина уже который день почти ничего не ест, так, ложку-другую, чтобы дочери не забеспокоились. Это чудо, что она столько продержалась, но, видимо, её время подходит к концу. Хорошо хоть успеет увидеть, как младшая дочка устроится. А ведь Мала помнила мать другой, полнотелой, всегда смеющейся хлебосольной хозяйкой, а не приживалкой-подёнщицей.

Глава 2

Жизнь не потрачена бесследно,

И где-то за её порогом

Нас ждут и любят. Непременно.

И улыбнутся по итогам.

(из песни кощуника)

Утро в их избушке началось ещё до рассвета. Дея и Мала молча расчесались, заплелись, убрали волосы в расшитые белые повои, с той лишь разницей, что дочь оставила его край свободным и её светло-светло-русая коса лежала на спине, а мать подвязала край полотна что ни прядки не показалось, прижали обручами, унизанными колтами. Достали из сундуков чистые рубы и сорочки… собирались, будто бы шли на испытание, судьбу меняющее. Девушка даже по-особому ремень застегнула и увязала свободный край, и под спину подвесила дополнительно два вретища, наполненные накануне. Сверху Мала надела лучшую волховку, а Дея старую понёву.

Они обнялись, всё так же понимая друг друга без слов, когда снизу послышался шум. Это девушка, приставленная к Ясне, пришла помогать. Мала разбудила сестру, помогла побыстрее умыться и усадила перед медным зеркальцем в одной рубе. Пока старшая ушла помогать девушке у печи, Дея гребешком долго и тщательно расчёсывала волосы младшей дочери, а потом не торопясь заплела тугую косу. Настояла надеть сорочку по материнскому выбору, сама набросила повой и повязала унизанные лучшими колтами рясны. Отошла на несколько шагов и с гордостью и слезами залюбовалась младшенькой.

А Ясна не сидела спокойно, ёрзала, крутилась, спорила, корчила рожицы зеркальцу. Она вся была одно сплошное нетерпение: «Отец меня точно-точно примет!» Окрылённая счастьем девушка смотрела и не видела ни мать, ни сестру, а те лишь переглядывались и не одёргивали её.

Когда пришел час, они все трое вышли из дома. Ясна то убегала вперёд, то, смеясь, возвращалась поторопить мать с сестрой. А Дея и Мала шли размеренно и торжественно и несли с собой по затейливо увязанному узелку. Ну узелок и узелок, мало ли что они захотели подарить барышне, когда её княжной назовут. Всё же для семьи большой праздник.

Так они прошли весь лабиринт приместья, вошли через широко распахнутые ворота в поместье и направились по широкой мощёной деревом дорожке прямо к княжим хоромам. Там в гриднице уже всё подготовили для обряда, но Дея с дочерьми пришли всё же рановато. Они устроились в уголке, и притихшая Ясна с любопытством рассматривала резной престол с высокой спинкой. Завитки резьбы на ней покрывали позолота и яркие краски. Подлокотникам мастера придали вид изготовившихся к прыжку рыси и волка, а само сидение покрывал мех медведя. Стены гридницы попрятались за нарядными щитами и за затейливыми занавесями. Середина оставалась пустой, но чуть поодаль стояли два крепких стола, накрытых скатертями. И даже лавки вдоль столов были лучше, крепче и добротней, чем в любом другом доме. Диво ли, что девушка четырнадцати лет от роду впервые тут оказавшись чуть заробела и с восторгом рассматривала всю эту красоту.

Три части часа спустя гридница начала заполняться людьми. Подходили наставники, много лет помогавшие Ясне разбираться с должными учениями, да и в назначенные часы делящиеся знаниями с талантливыми отроками в старшинном доме. И мать, и дочери, почтительно первыми здоровались с ними, но те хоть и отвечали на приветствия, отводили глаза и не оставались побеседовать или поддержать. Потом начали подходить и княжники с княжницами и княжичи с княжнами, хотя и не вся княжья семья. Мала высматривала Горана, но он так и не появился. Как не появилась и княжиня, всем известная своею мягкостью и добросердечием. Последним вошел сам княжъ, будто солнце ещё один лучик запустило. Он шел суровой поступью, а золото околецев и шитья на волховке мерцало весёлыми бликами.

Все встали, склонились в приветствии и стояли так пока княжъ не воссел на престол и не поздоровался с людьми. Дождался, пока все рассядутся обратно и взмахом руки показал Ясне встать в середине между столами. Девушка, получив ободряющий хлопок по плечу от сестры, потупив глаза, вышла вперёд. Под столькими взглядами ей было неуютно и страшно, но она старалась стоять спокойно и скромно, ведь сейчас всё решится, ей объявят, что её принимают в семью. Отец точно-точно возьмёт её в клан!

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы судить, достойно ли это дитя составить славу и правду нашего рода и клана. Ну что, наставники, мастера и витязи, есть ли в ней сила, мощь и решимость? Достаточно ли воли и храбрости?