Бывшие. Мне не больно

Разворачивается и уходит, даже не обернувшись.

Глава 2. Ветер злых перемен

Таня

Смотрю на своего парня, который засунул язык в рот какой-то девке, и устало приваливаюсь к стене. Я прямо как чувствовала, что этот мудак окажется обычным бабником.

А ведь лапши мне на уши навешал, мама дорогая…

Наконец меня замечают, и Леша подрывается, торопится ко мне, а я спешу развернуться и уйти отсюда, потому что все, что я хотела увидеть, — увидела. Хорошо, что за тот месяц, что мы встречались, я додумалась не переспать с ним.

— Таня, это не то, о чем ты подумала! — верещит он через клубные басы.

Леша бежит за мной, а я выключаю мозг и просто иду. Злость затапливает меня, горечью оседает в животе.

В темном коридоре вижу двух разговаривающих парней. Подхожу к тому, что выше, разворачиваю к себе лицом.

Красавчик.

Беру его лицо в свои руки и целую со всей страстью, на которую способна. Он тут же прижимает меня к себе, так плотно, что вздохнуть тяжело. Его язык вовсю орудует у меня во рту, а я даже мыслями не поспеваю за ним.

— Слава, — севшим голосом представляется он, едва оторвавшись от меня.

— Таня, — выдыхаю ему в рот и снова целую…

— Татьяна, у нас еще есть время. Но немного. Вы можете взять пару дней на раздумье, но не более, сами понимаете, — голос гинеколога вырывает меня из воспоминаний.

— Как будет проходить процедура в случае, если я решусь? — спрашиваю тихо и продолжаю теребить ручку рюкзака.

Виктория Леонидовна поправляет очки и смотрит на меня:

— Все просто: на приеме вы выпиваете препарат и отправляетесь домой. В течение двух дней все решается, и на третий день вы приходите на УЗИ, где мы оценим ситуацию.

— Это не больно?

— Не больнее, чем обычная менструация. Конечно, при условии, что все пройдет хорошо.

— А если плохо? — проглатываю ком, образовавшийся в горле.

Женщина мягко, скорее снисходительно, улыбается мне:

— Давайте не будем об этом думать? Вы девушка молодая и здоровая, противопоказаний нет. Будем наблюдать, думаю, все пройдет хорошо.

Замолкает и ждет от меня следующего вопроса. У меня их масса, на самом деле. Но я не могу собрать воедино все мысли.

— Вы считаете это ошибкой? Аборт? — спрашиваю неожиданно у нее.

Виктория Леонидовна вскидывает брови:

— Татьяна, аборт — процедура добровольная и разрешенная в нашей стране. С моей стороны было бы неэтично оценивать действия и решения моих пациенток.

От теплоты ее голоса я буквально таю. Слезы стекают по лицу и капают на руки, которые не переставая накручивают ручку рюкзака на пальцы.

— Таня, — неожиданно говорит доктор очень мягко, — поговорите с родными, с отцом ребенка, в конце концов. Я вижу, вам сложно дается это решение. В таких случаях очень важна поддержка.

Улыбаюсь. Горько-горько. Отчаянно. Смотрю в светлые глаза женщины и отвечаю:

— Отец ребенка дал мне денег на аборт, и я взяла их. Может, так я смогу переложить свою боль? Ведь это его деньги — значит, часть вины и его тоже.

Доктор вздыхает:

— А если спросить совета у матери?

— Моя мать очень сложная женщина. Она не поймет меня, — представляю, как будет орать мама, если узнает. Ни о какой поддержке и речи быть не может.

— Таня, все, что я могу вам предложить, — это пойти домой. Обдумайте ситуацию еще раз. Тысячи женщин растят детей в одиночку. Так же, как тысячи женщин делают ежедневно аборт.

Забираю сумку и ухожу. Бреду, пока не замечаю, что уже темнеет. Звонит Соня, моя подруга, но я сбрасываю вызов. Домой возвращаюсь поздно. На пороге ждет мать.

— Ну где ты шляешься, Татьяна? — хорошо хоть скалки в руках нет.

— Гуляла, — отвечаю тихо и разуваюсь.

— Опять на тусовке какой была? — переходит на ультразвук, резко тянет меня за локоть: — А ну дыхни!

— Да не пила я, — вырываюсь вяло.

Можно подумать, я хоть раз приходила пьяная домой.

— Смотри, Татьяна, в подоле принесешь — на все четыре стороны пойдешь. Эти твои вечеринки до добра не доведут.

— Угу.

— Нет, ты слышишь, что я говорю?! Пропадаешь неизвестно где уже которую неделю! А потом появляешься как ни в чем не бывало. Где ты была? Ну?

— Мам, не надо, — пожалуйста, мамочка, остановись.

Но ее несет на всех парах, никак не остановить.

— Что не надо? Спуталась с кем, да? Ты варежку-то не разевай, они все лапшу на уши вешать мастаки, прямо как папочка твой!

— Хватит! — кричу, не выдержав.

Мне прилетает хлесткая пощечина, и щеку обжигает. Прикладываю к лицу холодную руку, смотрю на разъяренную маму.

— Не вздумай кричать на мать! Ишь какая деловая колбаса стала! Думаешь, взрослая? Так иди работать, взрослая! Чего на шее моей сидишь? Диплом получила, вот и иди зарабатывать деньги, взрослая. Ни копейки не получишь от меня больше.

— Пойду, не переживай.

Ухожу к себе и падаю на кровать, заворачиваюсь в плед.

Если бы я только могла оставить этого ребенка…

Он совсем не желанный и ни разу не долгожданный. Но он ведь такой… мой. Чувствую его, хотя там и ребенка нет совсем — так, фасолина еще.

Что мне делать?

Задыхаюсь в слезах и тянусь за телефоном. Унижаюсь, знаю. Но что же мне делать? Я не знаю, как разрулить это по-другому! Набираю Славу, но в ответ короткие гудки. Пишу в мессенджере — сообщения не доставляются.

Заблокировал.

Мне не больно.

Отшвыриваю телефон и в слезах, с болью в сердце проваливаюсь в черноту.

Утром дома никого, и это хорошо. Умываюсь и еду в гинекологию. Отдаю Виктории Леонидовне мятые красные купюры. Не смотрю ей в глаза, не могу. Мне кажется, если бы я была ее дочерью, она никогда бы не позволила мне сделать это…

Аборт, Таня! Ты делаешь аборт! Называй вещи своими именами, как бы больно ни было.

Виктория Леонидовна не моя мать, поэтому она протягивает мне таблетки, и я раскрываю ладонь для них. Смотрю на белые кружочки, а внутри все умирает.

Мне не больно.