Бывший муж. Я к тебе не вернусь

Медленно поднимаю глаза, а Егор слабо улыбается.

— Помнишь, как ты нам их готовила?

— Да, — соглашаюсь тихо.

Егор кивает и присаживается передо мной на корточки.

— Я очень любил эти макароны. Почему ты перестала?

Жму плечами. Почему?

— Высший свет не ест такое.

— А стоило бы.

— Да. Стоило бы…

— Может…плевать на высший свет? — тихо спрашивает, — И ты снова начнешь их готовить? Пожалуйста. Я очень скучаю по твоим макаронам с сыром, мам.

И говорим мы не о макаронах с сыром на самом деле.

Куда я делась? Где я? Как я потерялась...господи, как сильно я заблудилась в попытках угодить всем вокруг. Я так хотела...так старалась! Сука! Я так старалась стать ему равной, достойной, что совсем забыла о себе…в глобальном смысле...и нет.

— Будет сложно вернуть эти макароны, Егор…

— Справимся. Ты главное захоти, хорошо? Просто захоти.

— Я хочу. Правда.

— Это уже супер. А теперь самое сложное.

— М?

— Вспомни, что эти макароны хотят. Не кто-то, а именно макароны.

Егор слегка улыбается, а потом отходит обратно к плите, чтобы взять порцию себе.

Я смотрю на макароны. Красивые, яркие, веселенькие такие...а главное, горячие. Живые.

Да. Я хочу их вернуть. Макароны...так что...пора вспомнить…чего хотят макароны, а не все вокруг.

«Плотину прорвало»

Полина

Мы с Егором еще долго сидели на кухне и говорили. Просто говорили…обо всем и ни о чем.

Надо признать, что такого давно уже не было.

Я вечно была в мыле. Сделай то, сделай это, а потом не забудь, пожалуйста, что у тебя съемка для журнала интерьеров помещения. Ты помнишь? Это очень большая честь, твоя кухня будет на втором развороте.

А сейчас всего этого нет.

Ни фотосъемок, ни приемов, которые мне нужно организовывать или посещать. Нет ничего. Даже развода нет.

Я об этом сейчас не думаю.

Знаю, что это очень глупая попытка сбежать от своей действительности, хотя почему? Я сижу с сыном, мы смеемся и обсуждаем его планы, потом Светку, а потом и остальных его одноклассников. Если это спасательный круг, то самый лучший.

Но время неумолимо мчится вперед. Бросаю взгляд на часы и охаю:

— Егор, уже почти два часа ночи!

— М? — меланхолично бросив взгляд на стрелки, сын возвращает мне взгляд и жмет плечами, — И что?

Глаза у него красные, сам носом клюет. Черт. Что я за мать? дура…

— Спать.

— Мам…

— Не обсуждается. Иди спать. Что у тебя завтра первым уроком?

— Литература.

— Если один раз пропустишь, будет страшно? Она тебе нужна для поступления? Какая у тебя оценка в итоге?

Егор тихо усмехается и закатывает глаза.

— Нет. Нет. И твердая пятерка.

— Тогда…

— Неужели дашь мне карт-бланш на прогулы?

— Похоже на то.

— Кринж, но спасибо. Я запомню. Ладно, спать.

Егор встает и идет в сторону большой арки, а я даже для себя неожиданно поворачиваюсь и выпаливаю.

— Егор? Что такой «кринж»?

Сын оборачивается и поднимает брови. Я же чувствую себя просто максимальной старухой, поэтому жутко краснею. Может быть, Тим был прав? Я будто спрашиваю о чем-то настолько очевидном, что мне даже неловко.

— Это означает стыд. Ну или неловкость.

— Тебе стыдно за меня?

— Боже, мам! — Егор закатывает глаза и хмурится, — Нет, конечно! Ситуация просто неловкая и странная, но забавная. Ничего такого.

— Ясно.

Поняла. Значит, сейчас я тоже испытываю кринж. Да? Только если он не за меня, то я именно за себя.

Когда я все пропустила?...

— Тогда иди спать, — говорю тихо и поворачиваюсь обратно к столу.

Он не уходит. Я чувствую взгляд в спину. Хочу ли я, чтобы он подошел? нет. Хочу ли я остаться одна? Тоже нет, но это лучше, чем быть с кем-то, по правде говоря.

Моя маска снова трещит по швам. А я не могу этого допустить. Нельзя. Плакать на людях...даже при собственном сыне? Нельзя...это против правил.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Как на репите слышу слова своей свекрови:

«Держи свои чувства при себе, Полина! Это позор так ярко их выражать! Где твои манеры?! Как свиноматка деревенская, осталось только на четвереньки встать и захрюкать!»

А еще.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Прикладываю руку к губам, жмурюсь. В глазах печет, в горле жарит.

— Мам, Тим не имел этого в виду, — тихо говорит сын, — Он просто…ты же знаешь его. Говорит и не думает. Импульсивный мудак…

Киваю пару раз и хрипло прошу.

— Не выражайся.

— Прости.

— Иди, — выдыхаю, стараясь сдержать дрожь, — Все нормально. Иди.

Ненормально, на самом деле. И он это знает, но уходит. Наверно, потому, что чувствует, что сейчас мне нужно побыть одной.

Все-таки нужно.

Странное ощущение. Я хочу одновременно оказаться в крепких объятиях и забиться в дальний угол и истошно прорыдаться. Вот такие вот качели…

От них здорово кружится голова, а еще тошнит и очень страшно, поэтому я встаю из-за стола только спустя минут пятнадцать. Или час. Не знаю.

Время сейчас очень похоже на густой кисель, который облепляем меня со всех сторон и не дает дышать.

Стены очень давят. Они со всех сторон наступают на меня, сужают до размеров маленькой точки, сразу же взрывают, и я стремительно расширяюсь и распадаюсь на миллион частей.

Хуже становится в спальне.

Здесь темно и холодно.

Ночь сегодня особенно жестока. Из открытого балкона по полу крадется ледяной ветерок, а в небе висит безжизненное, белое блюдце Луны. Горит сотня звезд.

А я одинока.

Здесь. Где не должна была никогда чувствовать себя настолько ничтожной и разбитой. Но таковы неприглядные реалии: я одинока и достаточно давно.

Подхожу к двери, закрываю ее и бросаю взгляд на небо. Столько безмолвных свидетелей моего краха…

От меня ушел муж. А у вас как дела?