Цап-царап, или Оборотни для Маши
Шрифт:
Но выбора не было, если бы я не свалил - он бы набросил лассо. Нет ничего позорнее, когда тебя тащат, будто на поводке.
Да не будто, а на самом настоящем поводке.
– Как Семён нас нашел?
– кровь приливает к голове, и стены начинают кружиться перед глазами.
– Затмение, - друг расхаживает по номеру.
– Кровавая луна, каждый вечер. Достаточно сводки глянуть. Плюс, городок стоит на лысой горе. И дурак догадается, куда мы рванули.
– Но ведь ему кто-то сказал?
– лениво переворачиваюсь на живот, подтягиваюсь на
Друг молчит.
Нам и слова не нужны, я его понял.
Кто-то должен был доложить совету, что я больше не могу себя контролировать и нуждаюсь в изоляции. Но я на себя не наговаривал, Савва тоже, естественно.
Выходит, это Марк или Жанна меня сдали.
Угроздил черт связаться с этой парочкой.
Нельзя вспоминать, что тогда случилось.
Пальцами давлю виски.
– Сколько у нас времени есть?
– Савва останавливается посреди комнаты.
Щурусь на календарь на стене. Нужно полнолуние, до него ещё неделя.
И нужно, чтобы Маша никуда не делась. И самим не сорваться, не тронуть ее раньше времени.
Хотя так хочется.
Сладкую.
Сахарную.
Мысли о юном девичьем теле поднимают настроение в штанах. Матерюсь под нос и сажусь на постели.
И одновременно с Саввой навостряю уши.
Мы оба слышим шаги по коридору, далёкие, ещё от лестницы, но по крадущейся поступи уже различаем - это Семён.
Идёт за мной.
Он не даст мне неделю, не оставит шанса вылечиться. Наш закон строг, и мы обязаны подчиняться.
А сейчас...
Накажут не только меня, но и Савву, ведь он скрыл от совета мою болезнь, он помог мне сбежать.
Шаги приближаются, теперь их услышал бы даже человек.
Переглядываемся с другом - и снова обходимся без слов, договариваемся глазами.
Савва, бесшумно метнувшись к двери, сжимает руку на торшере. Косится на провод, что тянется в розетку, но выдернуть не решается, тихо не получится.
Шаги по ту сторону замирают. Напротив моего номера. Костяшки пальцев выстукивают по косяку.
Почти мелодично, с угрозой.
– Открыто, - отзываюсь.
Семён толкает дверь. Та отлетает к стене, на Савву. Весь проем загораживает необъятная туша ловца.
Он медлит, словно раздумывает, делает неторопливый шаг в комнату.
Не рассчитав высоты макушкой бьётся в косяк.
Кусаю щеки изнутри, совсем не до смеха, но меня распирает от хохота.
Его лицо рябит от досады. Он наклоняется и заходит в номер, растеряв вальяжность.
Широкий лоб, выступающие надбровные дуги - глаза будто притаились в глубине черепа. Веселья моего не разделяет, сует руки в карманы и снисходительно кивает:
– Яр. Только давай без бабских драм. Собираешься и садишься в мою машину. Тебя ждёт совет. А там тебя так натянут за твой побег. Готовься. Вас обоих на шкурки пустят. И...
Его речь обрывает Савва, когда шмякает торшером пострадавшую уже макушку.
Семён быстро моргает, не сознавая, что случилось, стоит столбом, ему на плечи сыпятся осколки.
Друг
бьёт ещё раз, и от розетки летят искры, срываюсь ему на помощь, но Семён сам тяжёлым кулем валится на синий ковер.Сколняемся над тушей на полу, переглядываемся.
– Током ударило?
– шепчу.
– Не знаю, - Савва сжимает руку в кулак, разжимает, смотрит на ладонь.
– Вовремя я лампу выпустил. Кажется, да. Шибануло.
Склоняюсь ниже, прислушиваюсь к дыханию ловца. Вряд ли он долго так проваляется, здоровый чертяка, счёт на минуты.
– Есть чем связать?
– Савва выглядывает в коридор и запирается.
– Яр, не тормози. Семён не обычный ловец, он судья. Назад теперь не сдать. Мы попали. Всё. Баста. Так что. Давай, в темпе, пока он не очнулся.
Глава 30
Танцующей походкой иду по коридору.
Мимо ушей пропустила почти всё, что мне на собеседовании сказали, запомнила лишь главное - завтра можно выходить на работу.
Мысли кружат в вальсе, представляю себя в форме горничной и с пушистой метелкой, которой стряхивают пыль в фильмах.
И что Савва или Яр задирают на мне юбочку с фартуком...
Качаю головой и ускоряю шаг, где-то тут в коридоре ошивается современный Гаргантюа, а мне с ним пересекаться не хочется совсем.
Мало ли, вдруг он ест людей, поэтому и габариты нарастил такие, а вовсе не в спортзале в обнимку со штангами. После мужчин-ягуаров я уже ничему не удивлюсь.
Как-то это все ненормально.
Нет, у нас и городок особенный, бабушки-соседки из нашего подъезда часто сплетничали на лавочке, что лысая гора издавна связана с колдовством и колдунами, ведьмы закатывали шабаши.
Ничего не знаю, среди молодежи то место называется трах-гора, и всем, кроме меня, ясно, чем там занимаются.
Свидания устраивают.
Сексуальные.
Да.
Так говорят.
Я же там вино не пила ни разу, я не в курсе, может, и врут девочки, а сами пляшут вокруг костра?
Хм.
Меня выносит в продуваемый сквозняком холл, дверь на улицу нараспашку. Потоптавшись у зеркала заглядываю в общий зал и невольно поправляю волосы, мне или показалось, или директора заинтересовала моя внешность.
Как-то очень уж пристально он на меня смотрел. Столько внимания мне последний раз уделяли на осенних отработках, когда мы всей группой ездили на поля и собирали свеклу, а я потеряла блокнот, в котором записывала, кто сколько ведер принес.
Но там я негатива нахлебалась, а сейчас заметила явный интерес, как к женщине.
День сегодня странный, вечер, возможно, будет томным.
Выискиваю глазами подругу.
Полечка пристроилась на диване у стены, пьет чай. Кроме нее в зале ещё несколько небритых дальнобойщиков и больше никого, народ подтянется ближе к вечеру.
Вкусно пахнет, едой и выпечкой, а я на обеде почти не ела, и живот жалобно урчит.
Мысленно подсчитываю наличность в кошельке и вздыхаю.
Пальцем маню подругу к себе.