Царичина

— Есть! — по-военному ответил я, сунул уже бесполезные пистоли за пояс и веревкой, которой был связан освобожденный гайдук, принялся вязать руки одного из крестьян. На всех троих веревки не хватило, пришлось воспользоваться той, которую я прихватил из своего мира. Видели бы вы, как смотрели на нее бедные помощники осман! Кстати, совсем не мешало подробно и, возможно, с пристрастием расспросить их, кто они, откуда и как — добровольно или по принуждению — стали помогать туркам. Кстати, один из них вовсе не выказывал беспокойства и смотрел бодро и смело. Но вначале надо было поскорее собрать трофеи и убраться с дороги. Первушин быстро и четко (видно офицерскую выучку!) распределил обязанности: меня оставил с пленными, Димитру поручил заняться лошадьми, остальным велел хорошенько обыскать турок, отнести все трофеи на ближайшую полянку, а сам подошел к офицеру. Обыскав его и взяв все, что считал нужным, Владимир приказал нам погрузить трупы турок на телеги. Затем оставил Румена охранять трофеи и освобожденного гайдука, а сам вместе с нами отправился искать подходящее для сброса тел врагов место. Нам повезло — нужный овраг оказался недалеко. Первушин велел нам снять с турок мундиры и сбросить их владельцев на дно балки так, чтобы не бросались в глаза. Это была, конечно, адова работа, но делать нечего — оставлять следы категорически нельзя. Все-таки не башибузуков уничтожили, а солдат и офицера регулярной армии. Кстати, мой боевой товарищ выбрал четыре комплекта турецкой формы, включая офицерскую, сохранившиеся лучше других, и сложил их в мешок. На мой вопрос «Зачем?» он ответил:

— В хозяйстве пригодится.

Избавившись от трупов турок, мы побросали их мундиры в телеги и быстро вернулись обратно. После чего, взяв Румена, бывшего пленника и трофеи, проследовали в ближайшее ущелье, на берегу маленькой горной речки. Там развели костер, сожгли на нем оставшиеся османские тряпки, а Первушин занялся допросом возниц. Кстати, один из них оказался немым — когда-то турки отрезали ему часть языка за какую-то провинность, второй — молодой, статный, русоволосый парень попросил взять его с нами, так как, по его словам, он человек пришлый и вообще батрак, а к туркам у него большой счет. Выглядел парень вполне искренним, да и Владимир шепнул мне, что именно он, собственноручно, свернул шею одному раненому турку, схватившемуся за ружье. Что ж, такой человек нам совсем не помешает! Вот третий крестьянин вызывал подозрения. Да, он не пытался бежать, выполнял все, что мы от него требовали, но его хитрые, бегающие глазки мне совершенно не понравились, о чем я, улучив подходящий момент, и шепнул Первушину. Мой боевой товарищ только кивнул головой и отвел возницу куда-то в лес. Спустя несколько минут Владимир вернулся один.

Умывшись в холодной воде мелкой речки, мы перекусили конфискованными османами у местных крестьян продуктами и растянулись на постеленных на траву рогожках. Сил не осталось даже на разговоры.

Отдыхали мы почти до вечера. Затем стали думать, как поступить с телегами. Поскольку освобожденный нами гайдук был еще слаб и путешествовать в седле ему пока не стоило, решили одно из примитивных транспортных средств взять с собой, выбрав повозку получше. В одной из них мы и наткнулись на страшную находку: в кожаном мешке лежала отрезанная голова четника Борислава. Обнаружившего ее Димитра вырвало. Не сдержался и еще кое-кто, в числе которых оказался, увы, и автор этих строк. Первушин приказал похоронить останки храброго борца за свободу с воинскими почестями, что и было сделано. Особенно сильное впечатление произвел на присутствовавших салют из двух кремневых пистолей в нашем с Владимиром исполнении.

Отдав последние почести герою, наш командир побеседовал с освобожденным нами гайдуком. А он оказался воеводой Вылчаном, известным в этой местности (представьте себе восхищение и гордость наших юных помощников!). Его маленькая чета была разгромлена регулярной османской частью, но воеводе с одним из четников удалось ускользнуть. Погоня отстала и был реальный шанс уйти, если бы не предательство пастуха, в хижине которого они решили передохнуть. Однако непрофессионализм османских вояк и боевые умения гайдуков привели к тому, что несмотря на почти шестикратное превосходство врага, турки потеряли троих убитыми и двоих ранеными. Но силы были слишком неравными, да и заряды для ружей и пистолей кончились. Тогда гайдуки с саблями в руках бросились на турок, не столько для того, чтобы нанести им урон, сколько для того, чтобы не попасть им в руки живыми. Борислав — четник Вылчана — был застрелен сразу, а сам воевода успел все же зарубить одного из осман, прежде чем получил удар прикладом сзади. А очнулся гайдук уже связанным.

«Да, ничто не ново под луною! — думал я, глядя на бледное лицо воеводы — Левского* предал его же соотечественник, Христо Ботева* застрелил тоже не турок. Надо бы с этим пареньком, что к нам напросился, еще раз потолковать. Да и немого не помешает проверить — вдруг он грамотным окажется и опишет в подробностях все наши геройства? Мало ли что…» Не успел я предложить это Первушину, как он сам подозвал к себе молодого возницу. По его словам, крестьяне были жителями одного из соседних сел. Турки просто заставили их везти своих убитых и раненых, вместе с плененным гайдуком, в ближайший конак — турецкое полицейское и административное управление. Естественно, бесплатно. Немого звали Колю и, к нашему счастью, писать и читать он не умел. Поэтому мы с чистой совестью решили его отпустить, дав ему еще одного коня, немного затрофеенных у турок монет и реквизированных османами продуктов. Только немой вдруг заупрямился: стал яростно что-то нам объяснять при помощи жестов, хватая то Первушина, то меня за руки, даже на колени становился, крестился и кланялся. И, кстати, он оказался не совсем лишенным дара речи — кое-что при желании можно было разобрать, да и Борис — возница, свернувший шею раненому турку — помог нам понять, чего так страстно хочет Колю, выступив в роли сурдопереводчика. Бедняга умолял нас взять и его, поскольку османы все равно его убьют, живет он бобылем, родственники его и знать не хотят, а нам он может пригодиться, ибо готов выполнять любую работу. Первушин внимательно посмотрел на меня. Ну и что в таком случае делать? Пожав плечами, я предложил взять и этого горемыку, поскольку, во-первых, нам нужны люди, во-вторых, так не останется никаких свидетелей уничтожения представителей османской власти и освобождения опасного государственного преступника — возница-то, конечно, немой но его возвращение в гордом одиночестве сразу же наведет на ненужные нам мысли, а в-третьих, практически безмолвный и неграмотный крестьянин может оказаться очень полезным в некоторых случаях.

По пути обратно нас ждал неприятный сюрприз: оказывается, чорбаджия Стоян, узнав от своего человека в селе о том, что мы отправились вслед за турками и плененным гайдуком, послал гонца к местному бею. Богатей был не дурак и сделал правильные выводы. Вот только нам это грозило крупными неприятностями. Вряд ли у здешней османской шишки много бойцов, мы бы и с ними справились, но одно дело где-то по дороге разгромить, фактически без свидетелей, случайно оказавшийся здесь отряд, списав все на гайдуков, и совсем другое — ликвидировать местное турецкое начальство. Именно поэтому Первушин отправил Христо и Румена на перехват гонца, а все остальные, отягощенные «обозом» из четырех дополнительных коней и телеги, на которой ехал освобожденный воевода, и трофейным оружием, неспеша отправились в село. Ничего достойного внимания или подозрительного по дороге не случилось.

Дядя Тодор очень удивился, увидев ставшего в здешних краях знаменитым воеводу Вылчана — как оказалось, он был с ним хорошо знаком. Гайдука разместили в той же комнате, которую уступили нам с Владимиром. Наши новоиспеченные четники уже ждали нас со связанным слугой богатея. Первушин, уединившись с пленником в сарае, вдумчиво с ним побеседовал, в результате чего мы получили ценные сведения, в том числе набросанный моим боевым товарищем план двора и дома чорбаджии. Пока продолжался допрос, все остальные чистили и заряжали оружие. Парни выглядели очень довольными и имели самый геройский и решительный вид. Еще бы — после стольких блистательных побед, богатых трофеев, освобождения местной легенды — воеводы Вылчана, создания самой настоящей четы у кого угодно из молодых людей этой эпохи самооценка поднимется на недосягаемую высоту. Ну а мы с гостеприимным хозяином, как люди взрослые и скучные, стали срочно готовить план по нейтрализации предателя Стояна.

Солнце уже начинало клониться к закату, когда в ворота богатого дома, окруженного каменной стеной выше человеческого роста, постучали. Хмурый, высокий, сутуловатый слуга с широкими, как лопаты, кистями рук неспеша подошел к устроенной в воротах дверце, приоткрыв ее подозрительно оглядел трех колоритно одетых визитеров и сиплым голосом грубо спросил:

— Чего надо?

— Добрй вечер, любезный! Мы купцы из Дубровника, торгуем вином, заморскими тканями да пистолями. Не желает ли твой хозяин что-нибудь купить? Товар у нас добрый. — слегка поклонившись, учтиво, но с достоинством, сказал один из купцов, одетый побогаче остальных.

— Пистолями, говоришь? — поскреб в задумчивости подбородок слуга. — Ладно, обождите, я хозяину скажу. — и закрыл дверь.

Ждать пришлось недолго. Все тот же угрюмый долговязый тип впустил заезжих купцов во двор, а затем проводил двух из них на террасу второго этажа, где важно восседали сам хозяин — желчного вида тщедушный мужичок с маленькими хитрыми глазками и янтарными четками в руке, толстая бабища, по всей вероятности жена хозяина, и столь же упитанный парень, неопределенного возраста, судя по выражению его лица, явно не отягощенный интеллектом.

Расточая любезности, изредка кланяясь, старший из купцов расхваливал свой товар — итальянский шелк, далматинское вино и, так сказать на сладкое, — пистоли. Вином никто не заинтересовался, к шелку проявила интерес только дородная жена сельского богатея, а вот пистоли пришлись по вкусу хозяину дома и его недалекому отпрыску, у которого даже слюни потекли (в прямом смысле слова!). Стороны уже готовились ударить по рукам, как внизу раздался какой-то шум, а потом женский крик. Все взгляды устремились во двор, где явно что-то происходило, даже угрюмый слуга отвлекся на пару мгновений. И этим сразу же воспользовался один из купцов, в руках которого оказались набитая шерстью подушка, на которой он только что сидел, и некий странный черный предмет. Хлопок и богач лишился своего телохранителя, а старший из купцов оказался за спиной его сына, завернув ему левую руку за спину, а к горлу приставив откуда-то появившийся нож. Раздался дикий визг жены богатея, переходящий, казалось, в ультразвук. Вероятно, именно он заставил чорбаджию действовать. Он даже успел схватить лежавшие перед ним пистолеты и направить их на так вероломно поведших себя купцов. Но больше ничего он сделать не успел, так как снова раздался хлопок и самый богатый человек в округе, которому никто не смел перечить, опутавший долгами как паук паутиной едва ли не каждого в этом, да и в соседнем селе, рухнул на дощатый пол террасы. Следующей жертвой лжекупцов оказался сын хозяина дома, которого они весьма недальновидно и непрофессионально оставили без присмотра, занявшись связыванием пышной супруги богатея. По всей видимости, чрезвычайная обстановка подстегнула его скромные умственные способности и казавшийся безобидным увалень схватил пистоли, навел их на купцов, возившихся с его ревущей как сирена и отчаянно брыкающейся мамашей, спустил курки. Дуплетом грохнули два выстрела… Но, как ни странно, нападавшие не пострадали, а только выругались, причем по-русски.

Да, в роли далматинских купцов выступили ваш покорный слуга и Владимир Первушин, который не преминул высказать все, что он думал о своем непрофессионализме, а также моей рассеянности в данном инциденте в самых красочных и преимущественно нелитературных словах и выражениях, говоря культурно. Но в оправдание Владимира Николаевича надо заметить, что пистолеты не были заряжены пулями, во избежание неприятных случайностей. Внезапно поумневшего наследника чорбаджии пришлось ликвидировать выстрелом в голову, так же, как и живую сирену, ибо свидетели в таком деле совершенно не нужны, да и нашим барабанным перепонкам угрожала вполне реальная опасность. Только после этого мы спустились вниз, посмотреть, как дела у нашего добровольного помощника Бориса — того самого возницы, который присоединился к нам после освобождения воеводы Вылчана.