Царичина

— Ну что, коллега, надо выручать отца Герганы. — предложил я.

— Надо. — коротко ответил Первушин, а потом добавил — И давай уже перейдем на «ты» — мы ведь, можно сказать, уже прошли огонь и воду.

— Согласен. Огонь и воду это, пожалуй, сильно сказано, но в передрягу изрядную попали. Теперь дай Бог до медных труб дожить. — иронично усмехнулся я и стал осматривать оружие башибузуков. Отобрал пару пистолей себе, один передал Владимиру, вместе с одним из ятаганов, не позабыв спросить, умеет ли он им пользоваться. Первушин, однако, от данного раритета отказался и предпочел длинный и богато украшенный (как я успел разглядеть) кинжал.

— Все. Выдвигаемся! — скомандовал я и мы бросились к дому мельника. Хозяин, по словам Герганы, должен был находиться на втором этаже, в дальней комнате.

Кажется, мы появились вовремя: из маленькой угловой комнаты раздался очень сердитый голос главаря, угрожавшего смертью «гяурской собаке» и мольбы о пощаде мельника. Нет, турецкого языка я не знаю, но имеющегося маленького словарного запаса (все-таки на Балканах живу) мне вполне хватило, чтобы это понять.

Распахнув неплотно закрытую дверь, я ворвался в комнату, наставив оба пистоля со взведенными курками на довольно крупного турка. Тот, вздрогнув от неожиданности, резко обернулся посмотреть, кто это ему мешает заниматься совершенно законной (с его точки зрения) экспроприацией. Зря он так резко обернулся. И кинжал совершенно напрасно сразу же на пол не бросил. Не люблю я этого. Ударом ноги я просто выбил опасную железяку из руки главаря и тоном, не терпящим возражений скомандовал:

— Sessiz! Eil! [6]

Однако, бандит не торопился выполнять то, чего от него требуют, и пришлось отдавать приказ моему соратнику валить на пол этого рэкитира XIX века. Первушин и здесь не подвел.

Обыскав и хорошенько «запаковав» главаря бандитов, мы отконвоировали его в сарай, привязав его там на всякий случай к одному из столбов, подпирающих крышу, привели оттуда заплаканную Гергану и имели возможность наблюдать весьма эмоциональное общение спасенных от турецкого произвола отца и дочери. Затем последовала самая искренняя благодарность дяди Тодора (так звали мельника) — бедняга даже руки нам пытался целовать. А когда он, наконец, успокоился, мы принялись расспрашивать его о том, где сейчас находимся, есть ли поблизости другие турки, как добраться до ближайшего города, кто представляет местную власть, где можно остановиться на ночь, без риска быть ограбленным, и сколько это будет стоить. При последнем вопросе Первушин удивленно посмотрел на меня — он явно не планировал здесь задерживаться и надеялся вернуться обратно.

6

Тихо! Ложись! (тур.)

Получив подробные (иногда даже слишком) ответы, мы были приглашены отобедать «чем Бог послал». Но до обеда все-таки разобрались с трофеями. Они, признаться, не особенно впечатлили: четыре ружья с кремневыми замками (причем я с удивлением обнаружил, что одно из них было с нарезным стволом и явно европейского типа), пять пистолей, из которых два одинаковых, также европейского типа и с нарезами в стволах, как предположил Первушин, — французские, дуэльные — четыре кинжала, сабля, три ятагана и три ножа. Имелось также четыре пороховницы, столько же подсумков для пуль и четыре кошеля с разнотипными монетами. В седельных сумках наверняка тоже что-нибудь было, но мы решили пока их не осматривать, а возвращаться к гостеприимному хозяину, умывшись по дороге у колодца студеной водой. Вытираясь носовым платком, я заметил, как трясутся руки, криво усмехнулся и спросил:

— Что дальше делать будем, Володя?

Первушин, немного помолчав, грустно произнес:

— Понятия не имею. — А затем, как-то невпопад, спросил: — А ты откуда турецкий знаешь?

— Да ниоткуда. Так, несколько слов. Ситуация подходящая была, вот и вспомнил.

— Понятно. — Владимир, внимательно глядя мне в глаза, продолжал любопытствовать — Кстати, здорово ты с теми турками разделался, рукопашкой занимался?

— Так это было-то сто лет назад! Еще в Союзе. У нас в школе военрук был хороший — «афганец». Спасибо ему огромное!

— Афганец? — удивился мой собеседник.

— Русский, просто в Афгане воевал.

— Значит, и у вас была эта война?

— Была. Десять лет: с 1979 по 1989.

— У нас — двенадцать. И началась на три года позже.

— Англосаксы постарались? — криво улыбнувшись полюбопытствовал я.

— Они. И французы с японцами подключились.

Мы ненадолго замолчали. Затем Первушин, не переставая внимательно на меня смотреть, протянул мне свою фляжку: — Выпей — это поможет. А потом сделай несколько глубоких вдохов и выдохов.

Я с удовольствием последовал его совету. Совсем, конечно, не отпустило, но стало полегче. Мы устало присели на низкую деревянную скамейку перед домом и погрузились каждый в свои мысли. Первым молчание прервал я:

— Заварили мы с тобой кашу, дружище.

— Да уж.

— Вариантов, как мне кажется, у нас всего два: если получится обратно вернуться, надо как-то наладить проход в обе стороны, причем без всяких сюрпризов — иначе нет смысла продолжать. А не получится — придется как-то здесь устраиваться.

— Как? — устало спросил мой знакомый, пристально посмотрев мне в глаза.

— Сам не знаю. Придумаем что-нибудь. Но просто так оставлять этих людей мы не имеем права. Турки разбираться не будут, кто их сородичей шлепнул. Да и некрасиво это — натворили дел и смылись, а местным расхлебывать.

— Я тоже так считаю.

— Ну, вот и договорились. — я протянул Первушину руку и он с чувством ее пожал. Хотел добавить еще что-то, но в этот момент на пороге появился дядя Тодор и позвал нас в дом.

Обед прошел, выражаясь шершавым канцелярским языком, «в теплой, дружественной обстановке». Во время застольной беседы (продолжившейся и после приема пищи) мы с Первушиным старались поменьше рассказывать о себе и побольше расспрашивать об особенностях местной жизни. Наш гостеприимный хозяин сообщил нам о том, что напавшие на него бандиты не из местных, а, скорее всего, — часть какой-нибудь банды башибузуков, но где может находится остальная (и, очевидно, бльшая) часть головорезов он представления не имеет. Кроме дочери Герганы у него еще двое сыновей: старший Димитр, двадцати лет, успевший жениться и овдоветь (молодую жену украли башибузуки) и младший, шестнадцатилетний Никола, но оба сейчас на пасеке и должны вернуться только к вечеру. Мельник жаловался на засилье турок, разбойников всех мастей, на султанские поборы, на чорбаджию Стояна, желавшего прибрать к рукам его мельницу и пасеку заодно с ней. Дескать, этот мерзавец снюхался с турками и использует их в своих целях. Впрочем, мне и самому было хорошо известно о том, что подавляющее большинство болгарских чорбаджий (богатеев) в темные времена османского ига активно сотрудничало с поработителями. А вот о том, в какой исторический период мы с моим новым знакомым попали, нам пока было неизвестно и об этом срочно надо было узнать. И я не переставая ломал голову над вопросом, как поделикатней и не вызывая подозрений узнать, какой сейчас год, или хотя бы век. Наконец меня озарило и я, как бы между прочим, спросил у нашего гостеприимного хозяина, не появлялись ли в здешних местах русские. Ответ мельника оказался для нас приятным сюрпризом, по его словам, десять лет тому назад русские войска под командованием генерала Дибича разгромили турок, захватив Одрин (Адрианополь) и дойдя почти до самого Царьграда (Стамбула). А так как данное историческое событие произошло (по крайней мере в нашем мире) в 1829-м году, то, следовательно, мы попали в 1839-й год!

Солнце уже начинало клониться к закату, когда мы с Владимиром, поблагодарив дядю Тодора за сытный обед, решили вернуться к порталу и попробовать выбраться из этого опасного места. Однако, прежде надо было решить вопрос с пленными бандитами.

Не знаю, что заставило меня немного замедлиться перед дверью сарая, не входя сразу внутрь, взять старинный пистоль наизготовку и дать знак Владимиру, чтобы он сделал то же самое, но это, вероятно спасло нам жизни. Резко дернув дверь на себя, я одновременно с этим ушел в сторону и присел, выставив перед собой руку с пистолетом. Надо сказать, как раз вовремя: из примитивной постройки с диким криком вылетел один из троих неудавшихся насильников, каким-то образом освободившийся от пут и «вооружившийся» двузубыми деревянными вилами. Мой палец судорожно нажал на спуск, кремневый пистоль бабахнул, я, не удержавшись на ногах, плюхнулся на землю, тут же откатившись в сторону, рядом со мной, воя и схватившись за живот, свалился раненый моим заполошным выстрелом турок, а Первушин продолжал стоять на месте, держа на мушке обоих разбойников.

Eще не опомнившись толком от произошедшего, я, отбросив в сторону уже ненужный пистоль, первым делом со злобой пнул, как футбольный мяч, голову катавшегося по земле с воем башибузука. Вытье прекратилось. Затем, выхватив туристический нож, я весьма самоуверенно бросился вперед. Однако, главарь разбойников, хоть и побледневший, спокойно стоял в глубине сарая с каким-то маленьким ножичком в руке и сдаваться без боя явно не собирался. Пришлось резко затормозить и крикнуть своему напарнику:

— Гаси этого!