Царская служба

На мой взгляд, идея и сама-то по себе не сильно радовала, а с учетом напомнившего о себе предвидения смотрелась вообще тухловато. Оно, предвидение, с вечера перед выступлением на редут подсовывало мне картинки солдат с носилками. Это, конечно, слегка обнадеживало — на носилках выносят обычно раненых, а убитых если только в больших чинах — но именно что слегка. Впрочем, в зрительных образах предвидение никогда раньше у меня не проявлялось, так что больше меня озадачивало именно это, а не само содержание видений.

Вышли мы затемно, чтобы к рассвету уже занять места за бруствером редута. С первыми лучами солнца шведские артиллеристы начали говорить орудия к бою, вот тут мы им и выдали. Даже не рискну предположить, скольких мы уложили, прежде чем шведы вообще сообразили, что происходит, но когда они сообразили…

Я, помнится, не раз уже называл шведских солдат железными парнями, так вот, назову снова и снова. Они того стоят, уж поверьте. Даже столь изрядные потери, да еще и понесенные неожиданно, не сломили их боевого духа, и уже очень скоро шведы начали показывать нам, насколько они такому обращению с собой не рады.

…Первая бомба [1] завертелась, мерзко шипя и разбрасывая вокруг себя искры, не долетев аршина [2] полтора до редута, и все мы успели пригнуться за бруствер, прежде чем она взорвалась. Вторая зарылась в нижнюю часть насыпи, и пусть разрыв никого не задел, но часть земляной насыпи оказалась разрушена. Подполковник Малеев совершенно по-мужицки выругался — незамысловато и до невозможности грубо, даже и не вспомнив мои словечки.

Наши пушкари ответили, несколько разрывов украсили фасы того редана, что был левее, но тут же прилетело и нам — одна бомба попала внутрь редута, вторая почти сразу перелетела через него. Бомбу, вертевшуюся за нашими спинами, один из наших артиллеристов успел выбросить за бруствер, где она и рванула.

— Ах ты ж, мать ее тудыть и растудыть! — весело ругнулся герой, хлопая руками, чтобы погасить тлеющие рукавицы. Мы усилили пальбу и выбили еще сколько-то шведов, так что пушечный огонь они все-таки прекратили. Но лучше нам не стало, потому как по нам стали бить мортиры, а препятствовать их навесному огню мы вообще никак не могли. Да, наши пушки усилили огонь, стараясь развалить бруствер того редана, с которого стреляли мортиры, однако дело это не быстрое, и несколько шведских бомб одна за другой упали внутрь редута. Должно быть, у одной что-то не то было с запалом, потому что взорвалась она почти сразу, убив, кажется, всего двоих, следующая выкосила прислугу одного из наших орудий, еще одна рванула на самом бруствере и выбила сразу с десяток стрелков, а потом я просто вообще не сообразил, что произошло. Меня вдруг швырнуло на землю, обдав жаром и вонючим едким дымом. И только попытавшись встать, я понял, что не получится — правую ногу обожгло жуткой болью. Кажется, отвоевался…

[1] Пушечное ядро, начиненное порохом. Разрыв осуществлялся при помощи вставлявшегося в отверстие запала, зажигавшегося выстрелом бомбы из орудия.

[2] 1 аршин = 71,1 см

Глава 18. Старые и новые знакомые, старые и новые задачи

Да уж, приложило меня основательно, нечего сказать. И главное, с какой стороны ни глянь, плохо было все. Вообще все. Во-первых, тяжелой и до крайности неприятной оказалась сама рана. Бедреная кость, пусть и не была сломана, треснула и дала несколько осколков, мышцам тоже от души досталось, в общем, ничего хорошего, зато остального… Во-вторых, то, как меня пытались перевязать, без злобных матюгов просто не вспомнишь. Если я ничего не путаю, выл от боли во время этой экзекуции, которую ее исполнители почему-то считали перевязкой, я куда громче, нежели перед нею, пока зажимал рану руками. В-третьих, транспортировка до полевого лазарета, повторная перевязка в лазарете и дальнейшая эвакуация в госпиталь только прибавили мне неприятных ощущений и переживаний, причем хорошо так прибавили, в изрядных, что называется, количествах. Впрочем, частично эти неприятности сглаживались тем, что я периодически терял сознание, и потому никак их не чувствовал. Даже лечение в приличном госпитале в Усть-Невском, куда я в конце концов попал, смотрелось после всего перечисленного не сильно весело, пускай я и понимал, что все плохое (ну, может, еще и не все, но уж большая-то часть точно) уже позади, и теперь дела мои начнут только улучшаться.

Лечили меня хорошо знакомыми целебными артефактами, начав, однако же, с самого обыкновенного хирургического вмешательства, проведенного под местной анестезией непонятного мне свойства, не иначе как магического. В итоге сейчас, через четыре дня после перестрелки на Бахметьевском редуте, меня перевели на долечивание в небольшую палату, где уже поправляли здоровье четыре офицера. Ну да, все правильно — общение с ними не дало бы мне заскучать и предаться ненужным мыслям тревожного или даже безрадостного характера.

Я как раз успел познакомиться с капитаном Саблиным, подпоручиками Заломовым и Андриевским, а также прапорщиком Демидовым, когда в палату с обходом явился доктор Труханов, местное светило медицины. Но меня куда больше заинтересовал не сам доктор, а состоявшая при нем сестра милосердия в обычном для девушек ее профессии мешковатом платье, что-то записывавшая за лекарем себе в книжку.

Вообще, если я ничего не путал, ранение в ногу, даже такое тяжелое, как сейчас у меня, к галлюцинациям приводить не должно. Теоретически, конечно, возможно и такое — например, в случае воспаления раны, но, если я правильно оценивал свое состояние, никакого воспаления и раньше-то не не имелось, а уж теперь, когда лечение идет полным ходом, и подавно. Тем не менее, объект, претендовавший на гордое звание галлюцинации, никуда не девался, продолжая привлекать мое внимание. Однако же, раз я установил, что на звание галлюцинации объект лишь претендует, да и то безосновательно, стоило привлечь внимание оного объекта к себе, благо, его внимание мне в данном случае было необходимо. То есть, разумеется, ее внимание, поскольку объектом являлась именно сестра милосердия.

— Лида! — позвал я.

Сестра повернулась и несколько мгновений смотрела на меня непонимающим взглядом, но все-таки разобралась.

— Ой! Алексей Филиппович! — знакомая улыбка осветила палату. — А я вас и не признала сразу с усами-то да с отметиной! Простите, пожалуйста!

— Да прощу, куда ж я денусь, — усмехнулся я. — Особенно если попить дашь.

— Все шутите, Алексей Филиппович, — Лида даже рукой махнула, от чего ее мешковатое платье на полмгновения облегло грудь. Ох, хороша…

— Вы знакомы? — доктор Труханов повернулся сначала к Лиде, затем ко мне.

— Да, Федор Антонович, — подтвердила она. — Я уже помогала раньше в лечении Алексея Филипповича.

— Дважды, — добавил я. — Так что я теперь и не сомневаюсь в скором исцелении, раз уж снова попал в эти умелые и добрые руки.

— Исцелим мы вас, — доктор Труханов глянул на мой мундир, висевший возле кровати на вбитом в стену гвозде, — подпоручик, обязательно исцелим. Правильно делаете, что не сомневаетесь. Вот только добрые руки в этот раз будут другими. Лидия Ивановна у нас старшая над сестрами, и непосредственный уход за ранеными и больными теперь в ее обязанности не входит.

Ого! Лидия Ивановна, значит… Старшая сестра… Да, Лида, получается, выросла не только профессионально, но и карьеру, стало быть, сделала неплохую, раз уж доктор, чин которого соответствует не меньше, чем полковнику, зовет ее по имени-отчеству. Да уж, не я один за это время чего-то достиг…

— Вы знакомы с нашей доброй Лидией Ивановной? — спросил капитан Саблин, когда доктор и старшая сестра закончили с осмотром и покинули палату. Так, значит и для господ офицеров она тоже Ивановна. Неплохо себя поставила, прямо скажем, неплохо.

— Да, — признался я. Один раз она помогла доктору прямо с того света меня вытащить, второй раз все было попроще, но тоже без ее участия не обошлось.

— У нас тоже без ее участия не обходится, — капитан явно был доволен. — Господин старший штаб-лекарь прав, как старшая сестра Лидия Ивановна сама за нами не ухаживает, но когда она прямо на нас показывает сестрицам, как правильно все делать…

— И не говорите, Сергей Дмитриевич! — отозвался подпоручик Андриевский, мечтательно закатив глаза. — Так прямо и жалеешь, что не попал сюда, пока Лидия Ивановна простой сестрой милосердия тут служила…