Царство. 1951 – 1954

— Ворюга! Не исключено, что он еще что-нибудь покрал!

— Не исключено.

— Думал, никто не узнает!

— А мы узнали.

— Вот что, Ваня, пока Маленков не в курсе, надо дома у Суханова покопаться, может, еще что обнаружим. Пусть задержанная ему позвонит и скажет, что деньги заказали, скоро привезут, велели ждать. Суханов никуда не дернется, а ты тем временем действуй!

— Мы воду в сухановском доме выключим и придем как бы водопровод чинить.

— Во-во, воду! Шумиха не нужна. Маленков, конечно, расстроится.

— Что теперь делать! — пожал плечами Серов. — Зато Николай Александрович обрадуется.

— Еще как обрадуется! Своей Елене облигации вернет. Елена Михайловна на них уже не рассчитывает, а тут — нате вам, получите! — довольно улыбнулся Хрущев. — А суку-Суханова в тюрьму!

— В лучшем виде сделаем! — пообещал генерал и доверительным голосом продолжал: — Похвастаться хотел, Никита Сергеевич!

— Чего еще?

— Вчера одного говоруна из Австрии выкрали.

— Кого?

— Треммеля, члена Народно-трудового союза. Договорился, сука!

30 мая, воскресенье

К двенадцати Рада и Алексей поехали в ЗАГС. Нина Петровна решила, что пока они поживут в их квартире на улице Грановского, все равно там никого не бывает. Свадьба эта тяготила Хрущева. Неприятный осадок вызывала история ухаживания Аджубея за внучкой социалистического классика Горького. Аккуратный педант, жених, с виду кажется ничего, а что внутри? Вправду ли любит дочь? Хрущев тяжело вздохнул. Сам он в ЗАГС не поедет и Нине Петровне строго-настрого приказал там не появляться.

С Ниной Петровной у них было полное взаимопонимание. Его первая избранница, Ефросинья, умерла от тифа. Двое малышей — Леночка и Леонид, одной три годика, а другому — пять, остались у отца на руках, хорошо мать к сыну из деревни в помощь приехала. Хрущев был уже начальником, работал в Киеве. Там и познакомился с Ниной Кухарчук. Девушка сразу ему приглянулась, как-то быстро все сложилось. Нина стала приглядывать за малышами, покладистая, не капризная, но с характером. Они стали жить вместе, а значит — муж и жена. Образование Нина Петровна получила основательное, у епископа Филарета в Дрогобыче, куда пристроил девочку белогвардейский офицер, под началом которого служил ее отец. Мать Нины в полковом обозе числилась поваром, вот маленькая Нина и бегала на виду. Смышленая не по годам, не в пример другим детям, она все схватывала на лету, сама выучилась читать и писать, бойко рассказывала стишки, которым обучал малышку полковой писарь.

Командир батальона сразу обратил внимание на осмысленного ребенка. Капитан хорошо знал епископа, написал ему, а потом отослал девочку на обучение. Так и получила Нина Петровна образование, даже иностранными языками овладела: польским, немецким, английским и по-латыни читала, языки ей давались легко. Когда революция погнала прочь капиталистов-эксплуататоров, Нина вступила в большевистскую партию. Целеустремленная и отзывчивая девушка много делала для районной партийной организации, где числилась на хорошем счету, и вот на областной партконференции повстречала Никиту Сергеевича. Судьба.

Будучи секретарем Киевского горкома, Хрущев распорядился, чтобы Нине Петровне сделали новый паспорт с фамилией Хрущева. А свадьба да гульки — это мещанские пережитки, — рассудил Никита Сергеевич.

У Рады и Алексея свадьба получилась крайне скромная, не то, что у дочери Булганина Веры, когда три дня стоял шум-гам-тарарам. Верочка выходила замуж за сына адмирала Кузнецова. Вот где гуляли, так гуляли! Маршал Буденный на гармошке целый вечер «зажигал». Все перепились, перечудачились, переругались, помирились и снова сцепились, кто-то даже получил в глаз, словом — настоящая русская свадьба. Веру и Виктора измучили неутихаемым «Горько-о-о!». На всю жизнь вперед нацеловались молодые. В доме на Грановского еще долго будут вспоминать эту гремящую булганинскую свадьбу. А у Рады Хрущевой и Алексея Аджубея, можно сказать, вышло по-военному. Расписались в ЗАГСе без помпы, без шумной толпы. После ЗАГСа поехали в тот же знаменитый дом на улице Грановского, где проживали и Хрущевы, и Булганины, и маршал Буденный, и маршал Конев, и товарищ Маленков, туда молодые позвали самых близких друзей, туда же подъехала алешина мама и строгие радины родители.

«Пока на ноги не встали, копейку не заработали, чего пировать?» — говорила Нина Петровна.

Никита Сергеевич зятя расцеловал. С мамой Алексея, модной портнихой, Хрущевы вежливо раскланялись, не больше, с часок посидели и поспешили домой.

— Казенную квартиру не разнесите, — напоследок предупредил отец.

Как только за родителями Рады закрылась дверь, все вздохнули с облегчением. Молодежь потихоньку ожила, пошла в ход вторая бутылка шампанского, и бутылочка водочки опустела, и поцелуй новобрачных в первый раз получился чувственным.

— Все, взрослая! — перед сном вымолвил Никита Сергеевич. — Разлетятся дети!

— Это жизнь, — отозвалась Нина Петровна.

— Жизнь, жизнь — знай, держись!

— Ничего здесь, Никита, плохого нет.

Засыпал Никита Сергеевич плохо, не разгадал он до конца Алексея, не раскусил. Это и беспокоило, не давало уснуть. Хрущев долго ворочался, вздыхал, но, наконец, захрапел.

31 мая, понедельник

В девять пятнадцать утра на Грановского зазвонил телефон. Рада взяла трубку.

— Алло!

— Это я, — заговорила мама. — Как ты, Радочка?

— Хорошо.

— А Алеша?

— Он еще спит.

— Все, нормально?

— Все, мамуля, не переживай!

Нина Петровна со вздохом повесила трубку.

— Как думаешь, сложится у них? — спросил супругу Никита Сергеевич.

— Сложится! — убежденно ответила Нина Петровна и строго добавила: — Только ты не каркай!

24 июня, четверг

Закончив выступление перед хозпартактивом столицы, Никита Сергеевич под аплодисменты сложил бумаги с цифрами. Шпаргалками он хочешь, не хочешь, пользовался, ведь не удержишь в голове громаду информации; и уже сделал шаг с трибуны, как вдруг остановился и вернулся на место:

— Вот о чем совсем забыл!

На партхозактив Москвы обычно приглашали союзных и республиканских министров.

— Вчера, проезжая по улице, видел, как на тротуаре лежали два инвалида с костылями и просили милостыню, жалкие, замацанные. По этой улице тысяча машин ездит, и пешеходов тьма, а они на самом виду устроились. Безотрадная картина! Почему такие вещи допускаются? В городе появились нищие, откуда?

Первый Секретарь оглядел присутствующих.

— У нас в стране нет источников, которые бы порождали попрошайничество. Просить милостыню последнее дело, даже для инвалида! Мы должны организовать социальные дома для подобных людей, для их человеческого содержания. Вчерашние калеки прямо вдоль дороги расположились, полусидят-полулежат, напоказ свои культяпки выставили, демонстрируя, что они работать не могут и вынуждены побираться!

— Неприятно! — с места отозвался Микоян. — Но часто под личиной инвалида маскируется обыкновенный попрошайка. Противно смотреть, когда молодые ребята побираются!

— И такие явления есть, тут прав Анастас Иванович, ходят с несчастными рожами, то нога перебинтована, то рука, клянчат, вроде больные, а сами притворщики, на жалость человеческую бьют. А если настоящий инвалид? — повысил голос Хрущев. — Трудно жить инвалидом! Я вот что хочу сказать, надо таких людей выровнять, вытащить из бездны, обустроить. Кому-то работу предложить. Многие смогли бы работать, но инвалидов на работу не очень-то берут. А работа пойдет инвалиду на пользу в моральном смысле, и в материальном, конечно. После войны у нас целая армия инвалидов появилась, а ведь они на наших руках, на государственных! И когда едешь и их, клянчащих, вдоль дороги наблюдаешь, неудобно становится и перед собой, и перед этими несчастными. Конечно, в таких явлениях есть доля и нашей вины, недостаточно мы инвалидам внимания уделяем, — с горечью говорил Никита Сергеевич. — Я министру по социальным вопросам такой вопрос задал: «Скажите, сколько у нас человек, потерявших обе ноги?» Не знает министр. Ни он, ни его заместитель цифру назвать не могут. Стали мне отвечать, сколько в стране инвалидов первой группы, сколько — второй. Это возмутительно! Как можно помогать, если в первой группе не только без руки или ноги, а есть люди, потерявшие две руки, две ноги и глаза?! А если человек потерял глаза, но имеет руки и ноги, он еще кое-как живет, а если потерял и руки, и глаза, тогда как? Это трагедия! Сколько у нас таких? А в министерстве социального обеспечения долдонят: первая группа — столько-то, вторая — столько-то. Срам!