Царство. 1951 – 1954

— Мне хрусталя не надо, что я, барин? Я рабочий, шахтер! — запротестовал Хрущев. — Приедут друзья из Юзовки и засмеют. Что-то ты, скажут, обуржуился! Вешай люстры без хрусталя! — распоряжался начальник.

Процессия проследовала в столовую. Хрущев оглядел стометровое пространство.

— Стол сюда поставь большой, чтобы за ним тесно не было.

— А картины, Никита Сергеевич?

— Никаких картин, картины — ересь, буржуазная проказа!

— Маленковы вешают, — отозвался Иван Александрович.

— У него здесь не хватает! — и Хрущев покрутил пальцем у виска. — Сам из народа, а уж позабыл, как голопопым бегал. Теперь им картины подавай, в князья хотят! — с ударением выговорил Никита Сергеевич. — Не за этим пролетариат революцию делал, чтобы Маленковы себя картинами украшали, а для того, чтобы народ хорошо жил, чтобы равенство было. А тут что получается?!

— Так это же все не ваше, а государственное, — и дом, и картины, и ковры, у вас же, по существу, ничего нет! — развел руками Серов. — Оставите пост — и из этого дома на отведенную жилплощадь переедете.

— И хорошо, что не мое, но и привыкать не следует, а то замкнет в голове, понравятся финтифлюшки с оборками, хлам разный — и пакостью заразишься! Мы рядом с рабочим классом должны стоять, а не по другую сторону. Например, послу советскому за границей картины в позолоченных рамах, часы бронзовые и люстры хрустальные в самый раз, он богатством мощь социалистического государства демонстрирует. Советские посольства озолотить надо, чтобы империалист понимал, что мы не лыком шиты, что ценностей у нас полным-полно. А вот в соцстраны с таким мухобилем соваться не следует. В соцстранах — братья-рабочие, им не до лака с позолотой! И у меня в доме спектакль с картинами не пройдет. Убирай, Ваня, все к ядрене фене!

— Нет, Никита! — запротестовала Нина Петровна. — Ковры оставь, у нас дети малые!

Никита Сергеевич насупился.

— Ладно, ковры оставь.

Хрущевы обошли дом, особых замечаний не возникло. Серов досконально знал склонности руководителя. Выйдя на улицу, генерал порадовал семейство вместительным погребом.

— Раз такой хороший погреб есть, немедленно переезжаем! Вот ты какой молодец, Ванечка, ничего не упустил! — и, хлопнув председателя КГБ по плечу, Хрущев тихонько спросил: — А не приладил ли кто сюда уши?

— Что вы, Никита Сергеевич, это невозможно! Такое только мои могут, — обиженно проговорил Серов.

— А твои, случайно, ничего не подбросили?

— Да как вы можете такое подумать? Я же вам как собака предан!

— Ладно, ладно, это я так, к слову. А военные похозяйничать не могли?

— Военные?

— Ты пошукай, пошукай! — невесело улыбнулся Хрущев. — У Жукова тоже специалисты имеются, в ГРУ-то свои пареньки ходят. Тебе, Ванечка, я верю!

Еще раз пошлись по территории.

— Как Вася Сталин? — неожиданно спросил Никита Сергеевич.

— Сидит.

— Знаю, что сидит. Как он, спрашиваю?

— В камере три человека. Вроде успокоился, не буянит.

— Надо его в больницу перевести, там ему лучше будет. Сидит-то парень за то, что сын такого отца!

— За ним тоже грешки водились.

— А за кем их нет, за тобой, что ли?! — вспылил Хрущев. — Переводи в больницу, питание сделай хорошее, условия создай.

— Понятно!

— Книг дай. Ну, ты меня понял!

26 июня, суббота

В письме жене Леонид Ильич Брежнев подробно рассказал про казахскую столицу, где на скорую руку обосновался. «Сейчас не до удобств, с утра до ночи то в одну область несусь, то за пятьсот километров в другую, — писал он. — Работы через край. Надо проявить себя, по новой заявить о себе. Так что нежиться не получается». Виктория Петровна собиралась выезжать к мужу в мае, когда у детей начнутся летние каникулы. И хотя второй Секретарь ЦК Казахстана с головой окунулся в работу, ведь от целины ждали победоносных результатов, не забыл он об одном важном деле: с сорок второго по сорок четвертый год, здесь, на окраине Алма-Аты, проживало в эвакуации его семейство. Приютили у себя детишек — Галю с Юрой и Викторию Петровну — радушные люди Байбусыновы. Помогали они Виктории Петровне, чем могли, бабка их держала коз и всегда угощала глазастую Галю парным козьим молочком. Генерал с оказией присылал с фронта гостинцы: и консервы, и шоколад, и мыло, и, разумеется, деньги, да только человеческое тепло на чужбине, заботливое участие к людям, потерявшим дом — что может быть лучше? За это надо Турсуну Тарабаевичу и Рукье Яруловне в ноги поклониться, стали они Виктории Петровне как родные.

Заступив на должность, отправился Леонид Ильич навестить дорогих людей, и вовремя. На Турсуна Тарабаевича, который был в районе начальником торга, началось гонение райкомовского секретаря. Чем не угодил ему начальник торговли — неясно, но ясно было, что дни завторговца сочтены. Уже получил Байбусынов строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку, а это был нехороший знак, совсем нехороший, и уже подбирали, а может и подобрали на его место нового человека, да только вмешательство Леонида Ильича все переменило.

— Ты Байбусынова не трожь, это моя личная просьба! — сказал Леонид Ильич, но слово «просьба» выговорил железным, не требующим возражений тоном.

После того разговора райкомовского секретаря точно подменили. При встрече с Турсуном он теперь первый лез обниматься.

— Я твой вечный должник! — обнимая растроганного казаха, не уставал повторять Леонид Ильич.

28 июня, понедельник

Хрущев повалился на мягкие перины.

— Устал! Уж лучше полежать.

Ложиться спать было рано — начало девятого, но ноги от ходьбы гудели, уж лучше полежать — за день умаялся! Дотянувшись до тумбочки, Никита Сергеевич подцепил «Правду», пробовал читать, но вскоре опустил газету на живот и притих.

— Ты как? — взглянув на измотанного мужа, спросила Нина Петровна.

— Ничего.

— Устал?

— Ага.

— Может, чаю попьем?

— Варенников бы с вишней! — застенчиво улыбнулся супруг.

— На ночь?!

— Ага! — в свете настольной лампы, глаза у него были тусклые, невеселые.

— Пойдем! — уступила жена.

Никита Сергеевич вылез из-под одеяла, отыскал босыми ногами тапочки.

На кухне Нина Петровна достала из холодильника пакет замороженных вареников.

— Эти с вишней. Есть еще с грибами и с кислой капустой, тебе каких?

— С вишенками! — облизнулся Никита Сергеевич.

— Сколько варить?

Супруг пожал плечами.

— Двадцать хватит?

— Они маленькие, давай двадцать девять!

Нина Петровна отсчитала тридцать. Она лично следила, как лепят вареники. Вишня была из собственного сада, на кухне ее старательно перебирали, чтобы ни одной негодной ягодки не попалось, ведь вареники с вишней и дети кушали с удовольствием. Хозяйка поставила на плиту воду, открыла банку сметаны.