Цена добра

– Я, конечно, уйду! Но ноги моей больше здесь не будет! – решительно вышла Субайбат, а я, держась за подол ее платья, пошла с ней, проводила до дома, рыдая во весь голос, ведь мы ее любили и не представляли ни одного дня без того, чтобы ее не увидеть.

Действительно, целую неделю Субайбат к нам не приходила, а я каждый день ходила за водой для нее, гоняла корову и теленка утром на пастбище, вечером – домой. У нас дома, хотя не говорили о случившемся, атмосфера была тяжелая: чего-то недоставало, будто стены давили, а крыша опустилась. В четверг вечером бабушка всегда делала лепешки и из двух ложек масла – халву. Она говорила, что душам ушедшим от нас много не надо – лишь бы был аромат, чтобы они почувствовали, что о них не забыли. И в тот вечер бабушка делала халву и пекла, читая молитвы и называя каждого умершего по имени, чтобы их души были довольны.

– Никто не будет довольный. Теперь души умерших на нас злятся! – сказала я и встала.

– Это почему? – грубо потянула меня за руку мама.

– Потому что, мама, ты обидела тетю Субайбат, у нее сын погиб на войне, и никого кроме нас у нее нет!

– Фазу права! – сказала бабушка.

– И у меня тоже никого нет, все настроились против меня! – заплакала мама.

– Перестань, сегодня – святая ночь, читайте молитвы, вспоминайте с добром об ушедших! – И бабушка начала громко, певучим голосом читать молитву, заглушая плач мамы.

– Мама, я прошу тебя, пойдем к тете Субайбат, отнесем ей лепешку и халву – вы помиритесь, и все будет по-прежнему.

– Это будет перед Аллахом самым добрым делом. Аллах, говорят, улыбается, когда люди друг друга прощают! Иди, Апипат, ты моложе Субайбат! – ласково сказала бабушка.

– Пойдем, мама, – потянула я ее за руку. – У нее сын погиб, защищая Родину.

Мама сняла косынку, надела свой черный платок без кисточек.

– Дай, мама, для Субайбат лепешку!

Бабушка засияла, в глазах у нее появились теплые лучики, она положила на лепешку полную ложку халвы.

– Давно бы так, Аллах смоет твои грехи, Апипат. Ты прощаешь Субайбат, она тебя тоже простит. Алхамдулилла, милость Аллаха беспредельна.

Дверь в комнату Субайбат была не закрыта: тогда у нас в ауле никто не закрывал двери. Чтобы хозяин знал, что кто-то зашел в дом, у порога кашляли или произносили имя хозяина. Открыв правой рукой дверь, мама сама опередила меня.

– Субайбат, ты дома?

– Заходи, заходи! – сказала Субайбат, идя навстречу.

– Из-за чего мы поругались, Субайбат? – сказала моя мама и обняла ее.

– Не знаю, как в дурном сне! Я в эту святую ночь даже очаг не разожгла, а детям на садака (милостыню) раздала орешки. Всегда в ночь на пятницу мне бывает тяжело, будто весь мир давит на меня, вспоминаю всех ушедших. – И она заплакала.

Мама стала ее гладить по голове, а я начала ломать кизяки о свои колени, чтобы затопить печку.

– Пока горячий – покушай, Субайбат! – Мама подала тарелку с лепешкой и халвой.

– Чувствую руки Патимат, никто не умеет готовить халву и лепешки, как она! – С этими словами Субайбат начала кушать.

А потом, сказав алхамдулилла и попросив Аллаха, чтобы садака получили души ушедших, Субайбат неожиданно начала читать:

Когда душа скорбит – беда с ней,И крик души – как свист хлыста,Но нет ужасней и опаснейДуши, которая пуста.Все зло на свете: власть богатства,И слезы жалкой нищеты.И кровь, и ложь, и святовство —Все от душевной пустоты.

Тогда я еще не осознавала значимость своего поступка, ведь это был мой первый маслиат: я помирила двух людей, которых очень любила.

Три уздечки

Мужчина, муж, возлюбленный, запомни:Не будь в своих желаниях жесток.Любовь – как эхо. И по всем законамДолжна иметь источник и исток. Любовь – это очаг. Когда в ней пышет пламя,Она щедра, распахнута, светла.Ты обеспечь очаг любви дровами,Потом уж требуй света и тепла.Фазу Алиева

«Сын имеет, конечно, право выбирать себе жену, но ведь и отец, оставляющий все свое счастье в достойном потомстве, вправе участвовать хоть советом в таком деле».

У. Шекспир

Внашем ауле Гиничутль был обычай сватать девочку уже тогда, когда ей давали имя. Называлось это «оставить метку», и другая семья уже не могла просить ее руки. Иногда бывало, что будущий муж девочки, которая еще кормилась материнским молоком, старше нее на лет десять. «Метка» стоила недешево: родители будущего мужа в каждый мусульманский праздник носили подарки в дом будущей невесты. Обязательными в этом ритуале были поднос с ореховой халвой, поднос с мучной халвой, большой пышный чурек (хлеб округлой формы) и главное – платок или отрез на платье. Аульчане ходили друг другу в гости, чтобы посмотреть, что принесли невесте. Надо сказать, что подобное сватовство редко расстраивалось, ведь девочке с пятилетнего возраста внушали, что у нее уже есть жених и она выйдет замуж именно за него.

Я тоже была засватана таким же образом, как и мои ровесницы. Мой будущий муж был на 15 лет старше меня. Бабушка твердила, что в ауле нет другого парня, за кого могли бы меня выдать замуж: девушка из ханского рода должна соединить свою судьбу с юношей того же рода. Но этот рассказ не о моей жизни, поэтому прямо перехожу к главному повествованию.

Наш родственник Омардада собирался уже женить своего сына Мурада. У него тоже была невеста, засватанная с колыбели. Но времена изменились; Мурад уехал учиться в Махачкалу. Позднее его невеста тоже поступила в медицинский институт. Услышав, что Мурад приехал с красным дипломом, наша мама по обычаю приготовила халву, и мы пошли поздравить и приветствовать Мурада. Подойдя к дому, мы услышали доносившиеся с балкона Омардады взволнованные голоса. Громко покашляв, мы все же вошли в дом. Сидели Омардада, его жена Халун, а Мурад беспокойно ходил по большой комнате. Ярко горел очаг, и аромат сушеного мяса предвещал вкусный ужин. Мурада трудно было узнать. Из толстого краснощекого мальчика он превратился в высокого стройного парня, густая черная шевелюра украшала высокий лоб. А одет он был, как дипломат, идущий на переговоры, – белая рубашка, черный галстук, строгий костюм.

– Как хорошо, что вы пришли! Мы говорили о будущей свадьбе Мурада. У меня давно все готово. Но из-за учебы и жених, и невеста просто перезрели. Не случайно наши предки говорили: «Перезрелый плод падает с дерева и гниет под его тенью».

Мурад сдержанно улыбался, он был воспитанным юношей, перебивать родителей не смел.

– Когда я собирался жениться на Халун, отец мне сказал несколько слов, мне их хватило на всю жизнь! – Омардада встал, говоря эти слова. Таким образом, он выразил уважение к памяти отца. – Знаешь, сын мой, какие это были слова?

– Нет, отец, откуда мне знать, ты мне об этом никогда не рассказывал.

– Он сказал, что женитьба – очень серьезный шаг, что женщина – это сгусток тайн; в ней сидят и ангел, и шайтан, поэтому сразу на нее надо надеть три уздечки, крепкие и колючие. Первую можно снять, когда она родит несколько детей, не меньше четырех, вторую – когда появятся внуки, а третью – когда ее опускаешь в могилу.

– Отец, а я уже надел на свою возлюбленную Айшат десять уздечек любви и восхищения.

– Какая еще Айшат!? Твою невесту зовут Маржанат! – подпрыгнул Омардада.