Цена добра

– Я ему расскажу! – заявила Симисхан.

– А что ты ему расскажешь? Я твоего мужа на улице в месяц один раз встречаю; пока он не начал убегать от меня, я ему говорила «ворчами» (здравствуй), и все. Это надо же додуматься: матери двух детей ревновать мужа к матери, у которой тоже двое детей и прекрасный муж. Ты, Симисхан, или глупая, или эгоистка высшей пробы. Остановись, а то тебя Аллах накажет.

– Ты хочешь завлечь моего мужа, чтобы он разошелся со мной. Этого не будет – он без меня жить не может! – сказала Симисхан и ушла.

Ревность и зависть Симисхан росли, как тесто на дрожжах. И последней каплей оказалось то, что она на свадьбе увидела. Там были нарядные Айшат с мужем со своими детьми, мило улыбаясь друг другу, они держались за руки, а потом еще и вместе танцевали. Симисхан сидела одна, а Асхаб был с мужчинами, и со свадьбы тоже они ушли по отдельности. Симисхан не могла уйти, оставив там Асхаба, она все следила за ним, искала повод, чтобы было за что его упрекнуть. Он ушел чуть раньше, потом она. Любви между ними не было давно – ее убили ревность и скандалы Симисхан. Симисхан даже не старалась возродить их любовь, снова зажечь сердце Асхаба. Она становилась все злее и злее, а ее ревность превратилась в опасное, злое, страшное оружие, готовое вот-вот выстрелить.

И, наконец, это произошло. Симисхан пошла на работу к Раджабу и заявила, что Айшат является причиной всех их домашних ссор, что она не оставляет в покое ее мужа.

– Хорошо, я не знал, что моя жена может быть такой дешевой, разберемся! – сказал Раджаб и начал листать журнал, давая понять, что он дальше не хочет с ней говорить.

Но Симисхан увидела, что достигла своей цели – мужчина побагровел, левая бровь его начала дергаться, дрожали руки, которые он пытался занять журналом. Раджаб был человеком очень сдержанным, никогда не участвовал в пустых, несолидных разговорах: школа, ученики, семья были главными его ценностями; кроме того, он заочно учился в аспирантуре, писал диссертацию. Он любил и ценил Айшат и верил ей, как самому себе.

Но когда ушла Симисхан, он уже не мог листать журнал, начал ходить по своему кабинету, как будто мерил его ширину. «Она сумасшедшая, если Симисхан кому-нибудь это скажет, пойдут разговоры, и моя жена останется оклеветанной», – с этими горькими думами он вышел, забыв закрыть кабинет.

Айшат на веранде стирала белье и, увидев Раджаба, поспешно вытерла руки и бросилась ему навстречу.

– Где твой плащ? – спросила она, обнимая мужа.

– Плащ? В кабинете, наверно, оставил.

– Не забудь, что ты обещал на 8 Марта мне купить стиральную машину.

– Зачем ждать до 8 Марта, я уже собрал деньги, завтра же купим! – ответил он, целуя ее еще влажные, пахнущие ароматным стиральным порошком руки.

– Спасибо, родной! – обрадовалась Айшат.

– Мне надо идти, я скоро вернусь. – Раджаб поспешно вышел.

«Он какой-то странный сегодня, не заболел ли?» – подумала Айшат и продолжила свою стирку.

Раджаб пошел к дому Асхаба, ему казалось, что каменная тропинка горит под его ногами. Он бегом поднялся по лестнице, толкнул ногой дверь, крикнул:

– Асхаб, ты дома?

– Да, – поднялся он с дивана и пригласил его в комнату.

– Сидеть не буду, позови сюда Симисхан.

– Что случилось? Садись! Симисхан! – окликнул жену Асхаб.

Она вошла и, увидев Раджаба, побледнела.

– Теперь при своем муже повтори все, что ты мне сказала.

– Для него это вовсе не секрет! – ехидно улыбнулась Симисхан. – Ты что сюда пришел? Лучше останови свою жену.

– Я своей жене верю, как Корану, тебе не удастся ее оклеветать.

– Аллах, до чего она дошла со своей ревностью! – крикнул Асхаб.

Он выбежал в другую комнату и вернулся оттуда с пистолетом.

– Я больше не могу! – крикнул он и, пока Раджаб опомнился, поднес пистолет к виску и выстрелил.

Сравнима зависть с ревностным серпом, Что не тупеет в рвении слепом, А с толком на безжалостном покосе Срезает в поле лучшие колосья.

Я с детства боялась…

Ни из одной лощины горнойЦветы так буйно не росли,Как на кладбищенской, надгробной,Последней на земле земли.И бабушка просила строго,Моей касаясь головы:Цветов кладбищенских не трогай,Не рви кладбищенской травы.Не причиняй умершим боли,Им будет больно, если тыСрывать начнешь на этом полеИз них растущие цветы.Фазу Алиева

«Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть».

М. Боэций

С самого детства я слышала разговоры о смерти. Вечером бабушки собирались друг у друга со своим рукоделием. Одни делали кисти на платках, другие вязали, третьи латали дырки на рубашках и штанишках своих внуков; зачастую работа сопровождалась тихим пением – они пели турки (религиозные песни). Самой любимой у них была песня о смерти дочери пророка Патимат; невозможно было не плакать, когда я слушала завещание умирающей своему мужу. Я и сейчас многие эти турки помню наизусть и, когда мне очень тяжело и я остаюсь одна, пою их и плачу. Такой же трогательной и трагической была турки о взятии Мекки…

Потом женщины переходили к всевозможным рассказам. Чаще всего говорили о страхе перед смертью. Моя бабушка, тяжело вздыхая, подняв глаза к небу, говорила:

– Алхамдулилла, от смерти никуда не денешься; момент отделения души от тела завершает нашу земную жизнь. Аллах, направляй нас, своих верных рабов, по тому пути, что указывает Коран.

– Аминь, Аминь, Аминь! – поддерживали женщины.

– Мои дорогие сестры по вере, каждое мгновение надо думать, что мы смертны. Самое главное – доброе, нежное отношение к родителям. Не зря говорят, что рай под ногами матери и отца. Уважение и забота о старых и больных. Не зариться на чужое, довольствоваться тем, что Аллах дает! – просила моя бабушка.

– Говорят, Патимат, что садака (милостыня) не только отводит беды от живых, и на том свете она помогает перейти Сиратский мост, – сказала Мухрижат, перебивая бабушку.

– Садака – это то, что нас спасает. Мой отец, дай Аллах ему райский уголок, в то время до хуригата (революции), когда у нас в горах были табуны, на полях отары, каждый год заказывал 100 пар нижнего белья из бязи, один раз одевал, потом отдавал бедному. Говорил, что в судный день оно превращается в облако, которое укрывает от жаркого солнца того, кто делился с ближним. Еще он говорил, что, даже если один раз покормить голодного человека, это добро при переходе Сиратского моста облегчает ему тяжелый путь, – рассказывала бабушка.

– А моя бабушка говорила, что Аллах, желая спасти своего раба, спрашивает его:

– Молился?

– Не всегда.

– Садака давал?

– Я был жадный.

– Кому-либо ядовитым словом ранил сердце?

– Случалось.

– Хоть один раз сироту обрадовал хорошим словом, гладил его по голове, обнимал?

– Да, сирот я всегда жалел и даже какие-то подарки делал.

– Многие твои грехи смываются этим поступком.

– Вот так ценится Аллахом доброе отношение к сиротам! Сама росла сиротой, самой же пришлось и сирот растить! – вздохнула бабушка. – Алхамдулилла, алхамдулилла, Аллах помоги их вырастить достойными и вывести в люди!