Цена ошибки
Шрифт:
Крыса безмятежно осмотрелась, ничуть не смущаясь большим обществом — явно к нему привыкла, — и уселась, торопливо-нервно моргая и энергично вынюхивая воздух музея.
— Это Аля, — пояснил отцу Антон совершенно серьезно и нарочито без малейшей улыбки. — В смысле Аля — та, которая стоит, а не та, которая на плече. На плече — крыска Бориска.
— Понятно, — кивнул Игорь.
Чурбачок смеялся. Голая Спинка приветливо помахала крыске Бориске рукой.
Игорь вдруг вспомнил, что у мышей вены, в которые колют при опытах, находятся под хвостами. Поэтому, прежде чем делать опыты, мышам в лаборатории обычно парят хвостики.
Экскурсанты стали рассматривать известняковые отложения рыб.
— По данным эволюции, этим отложениям — миллионы лет, — задумчиво сказал рыжебородый. — Но вот представьте себе… Умирает рыба в реке. Долго она пролежит на дне?
— Часа через два и костей не останется! — выкрикнул чурбачок.
Бородач невозмутимо кивнул:
— Верно. А тут, в давние времена… Почему эти рыбы умерли, но их никто не съел? Почему их не тронуло разложение? Почему они остались отпечатками в камне? Да не одна — вон их сколько… Как будто все сразу погибли и никто к ним, мертвым, почему-то даже не прикоснулся.
— Миф о потопе! — радостно закричал Антон. — А-бал-деть можно! Неужели и вправду был?!
— Есть его научное определение: теория катастрофизма, — спокойно ответил экскурсовод и подвел всех к скелетам динозавров.
Небольших таких — всего каких-нибудь метра два в среднем.
Катастрофизм… Хороший термин. Именно такое случилось с профессором. Только он не искал никаких определений. И вообще ничего и никого не искал…
— Бывал я на раскопках. И ручаюсь, что эти кости нашли на территории России, — сказал бородач. — Некоторые не сохранились, их восстановили по формам, оставшимся в полостях геологических пластов. Именно в таких позах стояли эти скелеты под землей. Вам не кажется это странным? Почему ящеры умерли стоя, едва присев? Все на четырех ногах стоят довольно твердо.
— А-бал-деть можно! Словно их чем-то затопило и моментально убило? — докончил напрашивающуюся мысль Антон.
— Вот! — кивнул бородач. — И вероятно, как раз мгновенно обрушившимися известковыми полужидкими потоками, которые затем спеклись под большим давлением. Ну, к этому мы еще вернемся…
Затем стали смотреть схемы. Эволюция китов.
Голая Спинка ласково погладила крыску. Та алчно косилась красным глазом на улиток. Слопать может, подумал профессор.
Экскурсовод устало потер глаза.
— Здесь вы видите все ветви эволюции — от простейших до млекопитающих. Тупиковые ветви вроде папоротника обозначены отдельно. Хорошо известные науке линии развития обозначены жирной чертой, а гипотетические, додуманные согласно теории эволюции, но пока не подтвержденные — пунктиром. Это делалось эволюционистами согласно их теории, — еще раз подчеркнул бородач. — А теперь мысленно отбросим пунктир, оставим только четкие линии. Представьте себе…
Все смотрели на эти «генеалогические древа». Впечатляло. Эффект сработал. Исчезли все связи между одним большим видом и другим — они все пунктирны! Остались лишь четкие разделенные виды: млекопитающие, рыбы, птицы, земноводные, пресмыкающиеся…
Игорь усмехнулся. О-ля-ля…
— А-бал-деть можно, — пробормотал Антон.
— Поняли? — улыбнулся рыжебородый. — Мне сразу вспоминаются слова из Библии: «по роду своему». О том,
что создал Бог все виды животных и стали они существовать — по роду своему.Он саркастически поведал, как некий ученый наблюдал за белым медведем в холодном океане. Мишка плавал с постоянно широко раскрытой пастью и ловил этой пастью рыбу. И стал ученый всерьез подумывать о теории происхождения кита как вида. Плавающий млекопитающий медведь эволюционировал своей пастью, постепенно превращающейся в цедилку для ловли рыбы.
Все вновь засмеялись. Эффект определенный…
Девушка с улитками улыбалась Антону. Девушка с крысой — чурбачку. Парни девичьи улыбки игнорировали. Дурачки…
Раньше мы настолько верили вдолбленной нам теории эволюции, что даже не задумывались о чем-то альтернативном, размышлял Игорь. А теперь, взглянув на дело иначе, выслушав оппонентов, начинаем соображать: разве теория о превращении одних видов в другие не более абсурдна, чем теория гармоничного изначально происхождения всех видов?
Он вспоминал. Хотя, конечно, как пионер, Игорь прочно усвоил теорию эволюции в свое время, но… Был один момент. Он вспыхнул и погас под влиянием тогдашней идеологии. Игорь свою мысль тогда никому не выдал, но она у него появилась. Сама собой. Когда-то, лет в десять — одиннадцать, он прочитал книгу для детей об эволюции. И отчетливо подумал: «А вообще, на какой фиг рыбе на берег понадобилось вылезать?! Что ей там делать-то, этой рыбе? В воде надоело?»
Вот так, просто, цинично в своей примитивности подумалось…
Игорь усмехнулся. Наверное, проглаголила истина устами младенца. Ведь простейший прямолинейный вопрос и — логично возникающий… И что интересно, ни один эволюционист на него так же исчерпывающе прямолинейно и просто не ответит. Будет в ответ долго рассуждать, твердить о разных версиях и линиях, талдычить о своем — нудно, тягомотно и неопределенно… А ведь это тоже показатель — невозможность ответить запросто…
Стала наваливаться непонятная грусть. Почему и отчего? Замечательный музей, интересная лекция, немало нового и такой материал для раздумий… Симпатичный экскурсовод, умный, ироничный, своеобразный, смело доказывающий свою точку зрения… Что же такое?
Все хорошо, но ему тоскливо.
Ах да… Ве-роч-ка… Три слога и вся жизнь… Почему он тогда сделал то, что сделал? Почему выбрал то, что выбрал? По чьим правилам он играл? По своим ли?… Не обманывал ли он тогда сам себя?… С самого начала…
Свадьба прошла печально и сдержанно, оттого особенно торжественно.
Жизни не получилось. В конце концов Игорь не выдержал скандалов жены, уехал на дачу к Гошке, где росли летом эти чудесные здоровые папоротники, и жил там больше года. А вот мать… Или сама Майя нашла со свекровью общий язык?
Хотя, по мнению Игоря, этот общий язык выглядел весьма необычно.
Галина Викторовна, согласно своему излюбленному старинному правилу, начинала каждый день с жалоб:
— Как мне плохо… Как ужасно я себя чувствую…
Она избрала болезни смыслом жизни, сделала их своей специальностью. Зимой она страдала от холода, летом — от жары, осенью — от дождей, весной — от ветров и сырости. Утром она мучилась от плохо проведенной ночи, днем — от шума за окнами, вечером — от рано наступившей темноты. Завтраки всегда оказывались несвежими, обеды — переваренными, ужины — чересчур сытными. Готовила домработница.