Цена памяти

А Люциус дёргает за ниточки.

Он отряхивает свою мантию быстрым, нетерпеливым движением, передёргивает плечами, а после говорит холодным, жёстким тоном:

— Нам сказано привести пленных, и мы сделаем это, Драко. Я забираю девчонку, а ты возьми рыжего.

***

Боль, которая мучила Гермиону на протяжении долгих недель, рассеивается.

Ощущение такое, будто она обрела потерянный кусочек себя. Будто наконец обнаружила деталь, которая идеально подходит, чтобы заделать дыру в её сердце.

Гермиона чувствует себя легко. Свободно. Словно спали все оковы в голове.

Она улыбается.

Приложив руку к груди, Гермиона чувствует ускоренное биение сердца, зная, что в этот раз оно вызвано облегчением и радостью, а не страхом, и улыбается.

Она помнит.

Мерлин, она…

— Грейнджер? — окликает её Драко.

Его голос возвращает её в реальность.

Вздрогнув, Гермиона фокусирует зрение. Встревоженный Малфой вглядывается в её лицо; его глаза полны беспокойства и робкой надежды. Они светлые и яркие, какими она никогда не видела их.

Осознание накрывает её, и в груди всё сжимается. Улыбка быстро сходит с лица.

Они всё ещё здесь: в тёмной, грязной камере, в которой Драко просидел весь последний год из-за одного слова.

Империо.

Слово, которое полностью изменило историю Драко.

Гермиона вспоминает заголовок Пророка, после которого она и решилась прийти в Азкабан. «История искупления и раскаяния, обернувшаяся ложью». Но на деле ложью оказалось всё остальное: обвинения, домыслы, жалобы, опасения, а Драко Малфой пытался следовать по пути добра.

И всё равно оказался здесь.

Быстро окинув камеру взглядом, Гермиона рассеянно говорит:

— Люциус тогда говорил про выбор. Но тебе он его не оставил.

Драко опускает голову.

Отсутствие выбора вечно преследовало его.

Чужие воззрения и поступки определяли его жизнь; он гордился своей родословной, но она же сделала его заложником. Он потерял свои права, контроль, волю и даже свободомыслие.

И заплатил сполна.

Непростительные заклинания требуют невосполнимой цены за их использование. Вот какой была цена трёх непростительных в случае Драко — её память, его свобода, жизнь Рона.

— Почему он сделал это?

Гермиона считает удары сердца, ожидая его ответ. Наконец Драко тяжело сглатывает и, прочистив горло, говорит:

— Не знаю наверняка, но я много размышлял об этом. Думаю, это был его способ защитить меня.

Гермиона поражённо смотрит на него.

— Защитить?

Он пожимает плечами; напряжение прослеживается и в этом жесте, и в его позе, и во взгляде.

— Мне кажется, что даже после уничтожения портрета он не мог поверить в проигрыш Волдеморта. Он слишком многое поставил на кон — и если бы он начал сомневаться, то потерял бы всё.

— Но он и так потерял всё, — тихо возражает Гермиона.

— Я говорил тебе когда-то, Грейнджер, — он подбирает слова, — отец обрёл веру и следовал ей до конца. И я предполагаю, что он искренне думал, что спасает меня.

Голос Драко вдруг звучит несколько обозлённо; Гермиона на миг хмурится, но быстро осознаёт, чем обусловлена перемена в его настроении.

Люциус Малфой погиб в той битве, и последнее, что получит Драко от своего отца, — заклинание, пущенное прямо в лицо.

Контроль.

И фразу — ту самую, что Гермиона хорошо запомнила.

«Он всё ещё мой сын».

Драко не может оправдывать Люциуса, не может защищать его поступки и слова. Его отношение к отцу полно противоречий, но всё же он может надеяться и верить, что их родственная связь до последнего была сильна.

Гермиона раз и навсегда понимает: она никогда не сможет лишить Драко этого.

Один раз он уже встал между ними и выбрал её вместо отца, но она не имеет права ждать от него большего.

— Он не стал раскрывать тебя перед Лордом и создал видимость, что ты поддерживаешь всё происходящее, — участливо произносит Гермиона.

Он кивает.

— Он ошибся, но он…

— Пытался.

Они встречаются взглядами; пламя в глазах Драко отчасти затухает. Он вздыхает тихо, но глубоко, и плечи наконец расслабляются.

— И я пытался, Грейнджер. Я пытался бороться… Я понимал, что не должен этого делать, я знал, что обязан сопротивляться, я… — он срывается на полуслове; горечь в его голосе ошпаривает. — Я старался.

— Я знаю.

Гермиона помнит, как он делал попытку отступить и опустить палочку, и теперь она понимает, что означали его взгляды: на Люциуса, на неё, в пустоту…

— Ты ведь надеялся, что Гарри остановит тебя? — вдруг озаряет её.

Поджав губы, он быстро кивает и морщится, прежде чем вздохнуть и ответить:

— Когда я перенёс нас в поместье, мы не сумели сразу обнаружить Лорда. Поттер чувствовал, что он близко, и отправился искать его сам, пока я должен был… должен был забрать вас. Такой был план.

— А Орден ждал твоего сигнала?

Он бросает на неё вкрадчивый взгляд, и челюсть подёргивается, а ноздри раздуваются.

— Они ждали — и получили его. — Его глаза останавливаются где-то в районе её щеки, будто Драко не в силах смотреть прямо на неё. — Ты была права. Я знал, что они появятся с минуты на минуту, и я пытался тянуть время, чтобы… чтобы кто-то остановил меня.

— Драко, — мягко говорит она, — я не ви…

— Не надо, Грейнджер. Не надо, — он поспешно прерывает её и вздрагивает всем телом. Кажется, ему невыносима сама мысль, что она попытается приободрить его. Драко покачивает головой, а после говорит изменившимся, более равнодушным тоном: — Поттер прибежал на крики. Не знаю, когда именно он оказался в зале, но то ли он не успел, то ли просто не думал, что всё так выйдет. Он сбросил свою мантию и…

— Я помню, — перебивает Гермиона. — Дальше я помню. Завязался бой, но у меня не было палочки, и я не могла сражаться, поэтому попыталась сбежать.

Горе омрачает черты лица Драко, когда он вновь тягостно вздыхает и опускает взгляд в стол.

— Я отвлёкся буквально на несколько мгновений, но потерял тебя из вида. Ты бросилась прочь.

— Каким-то образом я помнила планы поместья, но…

— Не помнила ничего другого и была чертовски ранена.

Каждое его слово тяжёлое, грустное. Волнение захлестывает Гермиону, когда она думает о том, что всё это он копил в себе на протяжении столь долгого времени. Он нёс в себе правду — в которую не поверила бы ни единая живая душа.