Цена памяти

Тёмные синяки под глазами пугающе выделяются на фоне её бледного лица. Грейнджер нервно заламывает руки, подступает к Драко на шаг, но всё же не приближается до конца.

Он хмурится, пока она продолжает рассыпаться в извинениях.

Мерлин, всё это время она была без сознания?

Это не шутки. Он знал — он говорил! — что вспоминать нужно осторожнее, что её разум может просто не выдержать, если вдруг распахнутся все закрытые дверцы и воспоминания разом хлынут в голову.

Когда она упала в обморок, он проклинал себя. Из-за того, что сорвался, сам довёл её до этого состояния и даже не мог помочь. После всё завертелось: её забрали и переправили в Мунго, а его сочли особо опасным и упекли в изолятор.

Все эти дни Драко медленно, но верно склонялся к мысли о том, что она больше не вернётся.

И вот она перед ним. Очнулась после того, как её разум взорвался, наполнившись событиями прошлого.

В этот момент Драко резко осознаёт: это значит, что она вспомнила. Многое, если не всё. Она ведь должна была вспомнить, не могла же просто так потерять сознание от его слов?

Он внимательно смотрит на неё, пытаясь различить в её взгляде хоть какой-то намёк на те подарки, которые в этот раз положила её память.

Либо же вместо подарков его ждало очередное разочарование?

— Я отведу вас в камеру, — раздаётся сухой голос надзирателя.

Гермиона кивает ему и наконец замолкает, но Драко ловит её быстрый пронзительный взгляд. Она смущается своего выпада и ждёт его реакции.

Она точно что-то вспомнила.

Ох, Мерлин.

***

Драко, не в силах сдержать себя, жадно пьёт воду, которую она наколдовала. Жажда и голод мучают, доставляют почти физическую боль, но он не хочет показать ей, насколько жалок, насколько сломлен этой тюрьмой и теми пытками, которые она на самом деле таит.

Он пытается выпрямить уставшую спину, то и дело поводя плечами, и отбрасывает отросшие волосы с лица. Драко знает, что выглядит не очень впечатляюще, но хочет убедить её, что он в порядке.

Впрочем, Грейнджер смотрит внимательно, не отводя глаз, будто изучая каждое его движение, и он понимает, что сколько бы ни старался — никакая деталь не избежит её дотошного взгляда.

Она молчит.

В щедром свете камеры Драко наконец полностью изучает её и ужасается увиденному зрелищу, настолько измотанной и истощенной она кажется.

Он ругает себя.

Драко виноват: он сорвался и рассказал ей слишком много.

Видеть, как постепенно Грейнджер вспоминает, словно заново проходя их путь, было столь же любопытно, сколь и болезненно. В первые встречи Драко использовал весь свой запас терпения и иногда даже чувствовал облегчение оттого, что не приходится распутывать сразу весь клубок событий, которые они пережили.

К тому же он боролся с паникой от мысли, что она может передумать приходить, может решить перелистнуть страницу и не вспоминать о нём. От этих мыслей порой было неловко, потому что та Гермиона Грейнджер, которую он знал, никогда не остановилась бы на полпути. Но Драко слишком сложно было верить в хорошее.

Когда же он понял, что Грейнджер вспомнила поцелуй, его сначала даже позабавила её реакция: смущение, неловкость, отрицание. Но оставшись после той встречи наедине с собой, Драко почувствовал острую волну гнева и отчаяния оттого, что эти воспоминания всё ещё не значили для неё столько же, сколько для него самого.

Было так мучительно смотреть, как она топчется, постепенно отжимая лишь жалкие крохи у собственного сознания. Он хотел, чтобы она вспоминала быстрее, и одновременно боролся с собой, чтобы не передавить и не вызвать прорыв сознания.

Но всё-таки не сдержался.

И теперь, если он прав, она должна была вспомнить хоть что-то ещё. В этот раз у неё не получится скрыть от него.

Но Грейнджер всё ещё молчит.

Драко вдруг ловит себя на том, что желает задать дерзкий, нахальный вопрос. Ему хочется выяснить, что она вспомнила, и выбить её из колеи, потому что Грейнджер выглядит слишком спокойной, слишком собранной и отстранённой.

За её серьезным выражением лица он почти не видит вечного огня, и это… бесит. Драко, стискивая пальцы, сжимает стакан.

— Мы ведь спали вместе? — вдруг спрашивает Грейнджер, разрывая тишину, словно махом ножа.

Драко, еле сдерживая себя, пытается не поперхнуться, и, тяжело откашливаясь, вновь подносит стакан с водой ко рту. Он медленно пьёт, стараясь собраться с мыслями и страшась поднять взгляд. В конце концов он берёт себя в руки.

Это Грейнджер, которую он знает. Он должен верить в неё.

Но только вот что всё-таки ждёт его?

Подарок или разочарование?

***

Его волосы спутаны, а тюремная роба слегка влажная, и выглядит он снова так болезненно, что Гермиона жалеет, что не прихватила каких-нибудь зелий. В камере прохладно, и, хоть Гермиона мгновенно наложила согревающие чары, она всё равно ощущает мурашки, волнами бегающие по спине и бёдрам. Гермиона ёжится и только после понимает, что виноват не холод, а Малфой напротив, который заставляет нервничать.

Ей тяжело смотреть на него, но вместе с тем она не способна отвести взгляд.

По крайней мере, не сейчас.

Гермиона видит, что вопрос сбивает его с толку, и он долго молчит, прежде чем ответить. Она не знает, как нашла в себе силы задать этот вопрос. Просто теперь кажется глупым скрывать от него, что она вспомнила.

У них, кажется, были какие-то отношения. И Гермионе необходимо понять их природу.

— Мы много чего делали вместе, — наконец бормочет Малфой, а после поднимает голову и впивается в неё пронзительным взглядом. — Мы спали, целовались, обнимались, занимались сексом, разговаривали и… — он замолкает на полуслове.

— …Ругались, — дрожащим голосом перебивает Гермиона, и уголки губ Малфоя дёргаются, будто он сдерживает улыбку.

— Да, мы всегда много ругались, Грейнджер.

Теснота охватывает её горло, спирая дыхание.

— Я не могу поверить, что забыла это всё, — бормочет она и вдруг чувствует резкую боль, пробившую затылок.

Гермиона сжимает пальцами переносицу, прикрывая глаза, и втягивает воздух, рвано вздыхая.

Малфой замечает, как она поменялась в лице, и тревожным голосом спрашивает:

— Тебе больно?

— Голова… Голова раскалывается, — Гермиона морщится и отводит волосы с лица, слегка массируя виски. — Целители предупреждали, что так будет, и уговаривали меня остаться, — она замолкает на пару мгновений, стараясь собраться с мыслями, и затем снова смотрит на Малфоя: — Я вспомнила. Все те отрывки, которые казались снами, фантазиями, игрой воображения, — всё это было на самом деле, ведь так?

Малфой неопределённо пожимает плечами:

— Получается, что так.

Он смотрит так, словно без остановки сканирует её взглядом, и от этого в животе Гермионы образуется тугой узел.