Цена памяти

С седьмым вопросом Малфой не выдерживает.

— Грейнджер, у тебя в руках все свитки, и, хоть ты и опоздала, у меня не было времени их изучить, — огрызается он. — Отнеси их в Орден и разбирайтесь сами. Я всё равно знаю не больше, чем написано там.

Гермиона стискивает листы в руках, искоса смотрит на него и снова опускает взгляд.

— Ладно! — она приглушённо вскрикивает и тут же берёт себя в руки: — Ладно… — голос срывается так же, как и мысли, которые несутся неровным строем. — Мне просто нужно… Нужно посмотреть их. Сейчас. Изучить.

Малфой смотрит на неё так, будто подозревает травму головы, но ничего не говорит, лишь откидывается на подушки, на мгновение раздражённо сжав челюсти.

Гермиона просматривает списки имён и думает, сколько из этих человек уже погибли, а сколько ещё живы. Кто из них убийцы, а кто — лишь жертвы обстоятельств.

Она изучает складские записи и представляет, сколько можно сварить лечебных зелий, а сколько ядов с помощью перечисленных ингредиентов.

Она разглядывает планы операций, размышляя о том, получится ли у Ордена их предотвратить и сколько её друзей поляжет ради этого.

Она думает о сражениях, о проклятиях, о ранениях и в первую очередь — о смерти. О том, как она приходит чаще всего неожиданно, лишает света и надрывает что-то в душе каждого, кто сталкивается с ней хоть мельком.

Гермиона думает о потерях и разочарованиях.

Всё внутри разрывается от печали и тоски. Они разгоняют кровь и въедаются в нутро, вызывая напряжение в мышцах. Они стягивают органы и заставляют сердце биться так, будто весь организм на грани припадка.

Гермиона думает о боли.

Спустя минут двадцать, когда она уже даже не трудится водить глазами по строчкам, полностью погружённая в свои мысли, Малфой прерывает тишину:

— Грейнджер, ты можешь выучить эти списки наизусть, но это не поможет.

Вздрогнув, она поднимает на него лицо.

Ей кажется, что Малфой должен снова злиться, он ведь почти всегда таков, но на этот раз его взгляд спокойный.

— Я просто…

— Ты не торопишься уходить, — замечает он.

Она кивает и вновь опускает голову, разглядывая свои руки. Он прав. Гермиона молчит с минуту и наконец почему-то признаётся:

— Я не хочу идти туда. — Малфой издаёт какой-то странный неразборчивый звук, и Гермиона мельком снова смотрит на него, но как обычно не особо понимает что-либо по его выражению лица. Он будто ждёт продолжения, внимательно наблюдая за ней. — Там столько смертей сегодня.

Гермиона чувствует, как глаза начинает печь от подступающих слёз. Она прерывисто вздыхает и часто моргает, стараясь не заплакать.

Она сегодня слишком много терпит боль и физическую, и душевную. И чувство вины, которое затапливает, мешая нормально дышать и соображать.

Вины за то, что она здесь.

Будто бы, на самом деле, её место там, среди них.

Вместо них.

Грудь сдавливает тяжестью, и вдруг становится невыносимо сложно держать это всё в себе. Бумаги выпадают из рук, и Гермиона вяло тянется следом, но тут же останавливает себя, замерев на месте.

— Ты говорил, что это опасная миссия, но мы всё равно пошли на это, — глухо говорит она, смотря, как листы разлетаются по полу. — Но всё оказалось хуже, чем мы ожидали. Они все… Они все умерли.

Она сжимает губы, но всхлип всё равно вырывается из груди. Гермиона откидывается на спинку, запрокинув голову, и жмурится, медленно выдыхая через нос.

— Грейнджер, люди будут умирать и во время самых простых операций, — его голос проникает в сознание, заглушая мысли и прерывая череду ярких образов. Гермиона приоткрывает рот, хватая воздух, и искоса смотрит на него. — Вы знали риски и приняли решение исходя из них. И как результат подорвали уверенность Волдеморта и выиграли себе время.

— И потеряли стольких людей!

— Это война.

— Я знаю… Я знаю! — Гермиона выпрямляется и взмахивает рукой. — Но я уже говорила тебе, что не могу просто перестать грустить, не могу перестать думать о всех, кто умирает и…

— Тебе надо просто…

— Не говори, что мне надо и не надо! — восклицает она и мотает головой. Её губы снова начинают дрожать, а перед глазами возникают изломанные силуэты. — Я просто не могу иначе. Я закрываю глаза и… Они там. Все они: Сэвидж, Ли Джордан, Парвати… — перечисляет она список имён, который кажется таким длинным. — …и Люпин, и Тонкс… — голос всё-таки срывается.

Гермиона как наяву видит их, лежащих на полу бок о бок и даже в посмертии будто держащихся за руки.

Она сдаётся и, ссутулившись, прижимает ладони к глазам так сильно, словно давление способно не дать слезам прорваться. Рваный вздох разрывает тишину. Гермиона чувствует, как с удвоенной скоростью бьётся сердце и едва залеченное ребро отзывается болью на каждый удар.

Малфой молчит.

— И Тедди ведь никогда не будет помнить своих родителей… — глухо протягивает Гермиона, из последних сил сдерживая рыдания.

Она кожей чувствует въедливый взгляд Малфоя и до деталей может вообразить выражение его лица. Он долго смотрит на неё, пока она старается справиться с собой, и вдруг раздражённо щёлкает языком:

— Это непродуктивно, Грейнджер.

Её передёргивает, и до мозга не сразу доходит смысл услышанного.

— Что? — ошалело спрашивает она, отняв руки от лица.

Его прищур ровно такой, как Гермиона представляла. Челюсть напряжённо сжата, и на лбу рядом со шрамом набухает вена.

— Думать об этом. Грустить. Тосковать.

Она несколько раз глупо моргает, не отводя от него взгляда, и пытается осознать, правильно ли поняла его слова.

— Но это мои чувства, Малфой, я не могу просто отдалиться от них, потому что они… — от возмущения у неё вновь не хватает воздуха, и Гермиона судорожно вздыхает, — непродуктивны.

— Я не предлагаю тебе отрубить свои чувства, Грейнджер, тем более не думаю, что ты способна на это.

Она вспыхивает:

— Да что ты знаешь…

— Я предлагаю посмотреть на ситуацию с другой стороны, — жёстко обрубает он, но выражение его лица вдруг смягчается. Взгляд светлеет. Малфой подыскивает слова и говорит: — Ты всё равно не можешь спасти их всех. Но можешь сохранить память о них, — он прикрывает глаза, на лбу прорезается морщина. Кажется, что он много думал об этом, но произнести всё это вслух непросто. — Тедди Люпин будет знать, какими были его родители, что они были смелыми, решительными, благородными и заботливыми. Что они любили его.