Цена памяти
Шрифт:
Гермиона чувствует, как язык прилипает к нёбу, она не в силах ответить, лишь заворожённо смотрит на Малфоя, который удивляет подобными словами. Он глядит на неё в ответ, а затем неожиданно поднимается с места и взмахивает палочкой, собирая бумаги ровной стопкой, которую размещает на столе.
— И что они сражались в этой чёртовой войне, чтобы обеспечить ему счастливое будущее. Этого уже немало, ты так не думаешь? — Гермиона неуверенно кивает, но Малфой уже не смотрит на неё и, кажется, не ждёт ответа. Он прикусывает щёку и вдруг добавляет: — А смерть… Смерть — это не так плохо,
Он отстранённо смотрит в сторону, задерживая остекленевший взгляд на какой-то точке в противоположном углу комнаты. Пальцы крепко сжимают палочку.
— Драко, что произошло двадцать четвёртого июня? — осмелившись, тихо спрашивает она.
Вздрогнув, он снова разворачивается к ней и, поджав губы, задумчиво глядит на Гермиону несколько мгновений.
— Пожары были прикрытием настоящих преступлений, — просто произносит он.
Гермиона кивает, смотря на него снизу вверх.
Она так и думала. Это было очевидно.
— Я был в Норидже, — он медленно выговаривает название города, и Гермиона вспоминает список с именами членов отряда, который Малфой передал ей тогда. — И могу только догадываться, что было в других местах, но…
Это было ужасно.
Всё, что он говорит, все детали, которые описывает, сводятся только к одному — это был кошмар наяву, устроенный по приказу одного сумасшедшего.
Гермиона слушает его с возрастающими страхом и отвращением.
Малфой рассказывает, сколько видел смертей в тот день. Сколько истерзанных тел. Сколько сломанных судеб и разбитых сердец.
На середине его сбивчивого монолога она поднимается на ноги, не выдержав ощущения, как от напряжения разжимается тугая пружина внутри. Гермиона взбудоражена, и потеющие ладони мелко трясутся, пока она слушает и представляет каждый образ, который описывает Малфой.
Пожиратели пытали людей до потери разума и до смерти — непонятно, что хуже.
Они применяли такие проклятия, о которых Малфой раньше никогда не слышал и, о, Мерлин, надеялся, что больше не услышит.
Они убивали детей на глазах родителей, а после меняли им память, оставляя над израненными телами, чтобы те никогда не помнили, что с ними случилось.
Малфой говорит и говорит, выливая всё накопившееся и не заботясь о том, как это звучит, но не упоминает о своей роли, не уточняет, какие заклинания произносил сам, за чьи смерти несёт бремя ответственности и вины. И лишь его полубезумный взгляд и воспоминания о прошлом срыве останавливают Гермиону от вопросов.
Она просто слушает.
Впитывает каждое его слово, зная, что больше никогда не сможет позабыть.
Драко заканчивает неожиданно: просто обрывает себя на полуслове и с минуту смотрит в стену, хмурясь, будто не понимает, о чём говорил всё это время. И кому. И зачем.
Его лоб прорезает привычная глубокая морщина, и Гермиона заворожённо смотрит на неё, не в силах вынырнуть из его рассказов и отбросить услышанное. И только когда Малфой резким движением мотает головой и наконец встречается с ней взглядом, Гермиона вздрагивает и крепко сжимает губы, собирая остатки выдержки.
Он глядит на неё и, Гермиона уверена, легко читает всё по лицу. Его
ноздри слегка расширяются, и напрягается челюсть.— Я не должен был тебе рассказывать.
Гермиона сглатывает.
Он, наверное, прав.
— Нет! Я… — голос звучит хрипло, и она прочищает горло. — Это правильно, что ты рассказал. Я должна была знать. Я хотела знать. — Она сжимает руки в кулаки и несколько раз моргает, чувствуя, как слёзы вновь подступают к глазам.
Он приподнимает брови и склоняет голову к плечу, наблюдая за ней, и во взгляде проносится сразу столько всего, что она не успевает ни за что зацепиться.
Напряжение в животе и в груди становится почти невыносимым, а попытки выровнять дыхание кажутся нелепыми.
Гермиона снова моргает.
А затем Малфой шагает к ней, берёт за запястье и, притянув к себе, неуклюже обнимает.
Гермиона замирает, подавив всхлип.
Он… тёплый.
И уже знакомый.
Гермиона глубоко втягивает воздух, пропитанный запахом Малфоя, и её накрывает странное чувство спокойствия, которое, наверное, она не должна ощущать рядом с ним. Чувство, будто он может защитить её от угроз войны, когда Гермиона всего лишь в коконе его рук, прижимается лбом к его груди, стискивает пальцами его мантию.
Её рациональная часть понимает, что это ничего не значит.
И ничего ей не даст.
Но в этот момент Гермиона действительно ощущает себя чуть лучше, поэтому, собрав последние остатки храбрости, спрашивает:
— Можно я сегодня останусь здесь? — она смотрит на него, нелепо закинув голову; Малфой слишком высокий по сравнению с ней. Встретив его взгляд, Гермиона добавляет: — С тобой.
Ей кажется, что это правда лучший вариант, который у неё есть. Она не готова вернуться на Гриммо и не может представить себе ни одного спокойного убежища.
Печаль и отчаяние, охватившие Орден, заполнили всё пространство, пробрались в каждый угол.
И сегодня она не в состоянии бороться с этими чувствами.
К тому же её помощь не нужна: колдомедики справлялись, когда она уходила, а обсуждение следующих операций явно откладываются до того момента, пока Орден залижет раны. Тем более, как правильно заметил Малфой, они выиграли себе время.
Гермиона подозревает, что это ощущение безопасности рядом с ним мнимое, но всё же в это мгновение хочет отдаться ему и хоть ненадолго забыть о происходящем вокруг.
Когда Малфой глядит на неё в ответ, раздумывая над вопросом, в его взгляде Гермиона замечает какое-то непривычное тепло. Он мягче, чем она привыкла, как и все черты лица.
Она ждёт ответа.
Гермиона не уверена, что он согласится.
Но Малфой кивает.
***
Вопреки её ожиданиям, когда они оказываются в постели, он даже не пытается дотронуться до неё.
Они лежат на разных сторонах кровати, делят одно чересчур большое одеяло, и Гермиона ощущает лишь холод и пустоту. В воздухе между ними слишком много тоски, злости и недосказанности, и эта смесь совсем не напоминает эмоции, которые способствуют расслаблению. Темнота сгущается вокруг, давит и заставляет задуматься о том, что эта идея остаться там вместе с ним была ошибкой.