Цена светлой крови

Внезапно его размышления были прерваны - у дверей раздался шорох, кто-то вошел, звонко застучали каблучки, на лицо Джумина упала тень, столик под его ладонями дрогнул. Он поднял глаза, рассерженный такой бесцеремонностью, и замер с раскрытым ртом - напротив пего сидела женщина. Золотистая кожа, темные длинные волосы, зрачки с изумрудной радужкой, брови как взмах птичьих крыл... Та самая незнакомка! Та, которую он видел в Ханне, у погребального костра!

– Как...
– Джумии собирался спросить, как зовут очаровательную тари и чем он может ей помочь, но горло у него перехватило. Он поперхнулся и закашлялся; женщина ждала, улыбалась и разглядывала его. Не просто разглядывала - смотрела так, словно он был для нее дороже всех сокровищ мира. Словно ей удалось обрести нечто такое, что искалось долгие годы - возможно, века или целую вечность. Ее взгляд окончательно смутил Джумина.

– Твое лицо не изменилось, - вдруг молвила незнакомка на арсоланском.
– Стало лишь немного мягче... Годы по-прежнему не властны над тобой.

Голос у нее был звонкий, и Джумии мог поклясться, что слышал его не раз и не два. Вот только где, когда и при каких обстоятельствах? Он хотел узнать ее имя, но машина его опередила:

– Твой заказ, достойная хозяйка? Прохладительное, березовый сок, вино иберское, нефатское, агалийское, напитки из меда и ягод. Что пожелает госпожа?

Джумин, ощутив, как разрядилось напряжение, засмеялся и махнул рукой в сторону колонны с огоньками.

– Умный! Знает, что предлагать мужчине и что - женщине!
– Почти бессознательно он тоже говорил на арсоланском.
– Итак, что пожелает госпожа?

– Ничего, - отмахнулась таинственная собеседница Джумина и добавила, снова улыбнувшись: - Ты смеешься как прежде, мой дорогой. Во имя Шестерых, Джен! Я узнала бы тебя с закрытыми глазами!

– Да будет с тобой их милость, - ответил он, как полагалось по обычаю эйпонской старины.
– Меня зовут не Джен, а Джумин. Для друзей просто Джу. Могу я услышать имя прекрасной тари?

Ее улыбка погасла.

– Значит, правда, что ты ничего не помнишь... правда, что ты все забыл... даже меня, твою Айчени, твою чакчан... Не помнишь, как явился ко мне в Цолан под видом наставника Баратцу-Има... не помнишь, о чем мы тогда говорили... и как ты меня похитил из цоланского дворца...

– В последние шесть лет я точно никого не похищал, - произнес Джумин, чувствуя, как приливает кровь к вискам.
– Раньше... да, раньше я непременно бы похитил такую прелестную женщину. Но это невозможно, тари, ты слишком молода. Что до наставника Баратцу-Има, то с ним я никогда не встречался.

Он дал бы ей лет двадцать восемь, самое большее - тридцать. Жизнь ее прошла, пока он спал. Нельзя отправиться в Цолан во сне, да еще кого-то там похитить!

Незнакомка, назвавшаяся Айчени, тряхнула головой, темные пряди рассыпались по плечам.

– Баратцу-Им давно уже в Великой Пустоте, да будут боги к нему благосклонны! А мы с тобой здесь, Джен! И наше прошлое, твое и мое, не исчезло!
– Ее веки опустились, скрывая блеск изумрудных глаз.
– Вспомни, милый, как ты рассказывал мне о кораблях, о своих драммарах... «Тофал» и «Сирим» с синими парусами... «Арсолана» с золотыми... «Одиссар» с пурпурными... и еще «Кейтаб», чьи паруса были оттенка бирюзы... Пять птиц, прилетевших из-за моря... нe открывая глаз, она тихо запела:

Я, О’Каймор, тидам О’Слады, владыки Ро’Кавары,

Господин надела Чыо-Та, водитель кораблей,

Я, О’Каймор, достигший берегов Лизира На драммаре своем «Од’тофал кон’та го»,

Что значит - Алая рыба, летящая над волнами,

Я, О’Каймор, кейтабец, говорю вам...

Это сказание мне знакомо, - выдавил Джумин, стиснув кулаки. Ему мнилось, что сейчас он вспомнит что-то важное, что-то случившееся с ним в далеком прошлом - хотя могла ли его первая жизнь начаться во времена, когда эйпонцы плыли на восток, к неведомым континентам? Даже мысль об этом мнилась нелепостью! Но, может, он был певцом? Певцом, исполнявшим старинные баллады?

– Там, в Цолане, ты сказал мне слова, которые я помню до сих пор.
– промолвила Айчени, оборвав песню.
– Ты сказал, что каждый из нас - женщина ли, мужчина - делает свой выбор: любовь или что-то вместо любви. Слава, власть, почести, богатство и остальное, что тоже человеку дорого, что приносит ему радость... Временами эти символы успеха сочетаются с любовью, по и тогда нужно выбрать главное и знать: отрину все ради любви или расстанусь с нею, ибо другое дороже... Так ты говорил, мой сахем! И мы оба знали, что дороже нашей любви нет ничего! Мог ли ты забыть об этом? Даже когда я...

Внезапно она смолкла и повернулась к двери. Там стояли трое мужчин в отороченных перьями накидках. Один постарше, два помоложе, но все рослые, мускулистые, меднолицые, с длинными прямыми волосами, черными как крыло ворона... Тайонельцы, подумал Джумин. Старший показался ему знакомым - у этого на ремне висел топорик, и смотрел он на Джумина так же холодно и мрачно, как несколько дней назад, у погребального костра. Батаб из Северной Федерации с парой подчиненных... Что им тут надо?

– Господа желают крепкие напитки?
– Машина Ута не дремала, но ее вопросы не отличались разнообразием.
– Рекомендую кровь дракона и смесь «Пять Пирамид». Что пожела...

– Заткнись, черепашье яйцо!
– рявкнул тайонелец помоложе. Другой ухмыльнулся, разглядывая Айчени.

– Уходи, Джен. Скорей уходи отсюда!
– сказала она напряженным голосом. Ее лицо вдруг изменилось, сделавшись таким же холодным, как у тайонельского батаба.

– Женщина уйдет, а ты останешься, - негромко, но властно произнес мужчина с топором.
– Ты меня понял, милостивый тар? Сиди и не двигайся.

Он приблизился к Джумину, а два его спутника заняли позиции слева и справа у стен. Под накидками у них виднелись короткие стволы и рукояти лучеметов. Джумин знал, что это такое, но гордость его была выше страха и осторожности. Он начал подниматься.

– Я сказал, сидеть!
– Окрик батаба хлестнул его точно кнутом.
– Сиди, тар, если не хочешь неприятностей. Клянусь печенью Отца Медведя, мы не причиним тебе зла.

– Неприятности будут у вас, клянусь в том клыками Брата Волка!
– передразнила его Айчени на тайонельском. Она была похожа на разъяренную тигрицу, но когда повернулась к Джумину, ее взгляд смягчился.
– Уходи, дорогой, и продолжай свой путь. Я тебя найду. Только разберусь с тремя вонючими шакалами.

– Я не могу тебя оставить, - произнес Джумин.
– Сетанна повелевает защищать женщину.

– Не в этих обстоятельствах. Поверь, ничего плохого со мной не случится.

Он уже стоял, и Айчени подтолкнула его к выходу. Батаб, протянув мускулистую руку, попытался остановить Джумина, но охнул и сложился вдвое, получив сильный удар в подбрюшье. Тайонельцы у стен схватились за оружие, но в следующий миг в одного полетел стол, а в другого - кресло.

– Иди! Всю жизнь ты защищал меня, а сейчас сам нуждаешься в защите! Иди, милый!

Она выкрикнула это так повелительно, что Джумин, подхватив сумку, выскочил в зал и бросился к выходу, за которым в предрассветном сумраке маячили силуэты винтокрылов и наземных экипажей. Но тут его шаги замедлились; все же он, мужчина, не мог оставить ее в такой момент! Да еще с вояками из Федерации, что были, конечно, не из последних бойцов!