Цена светлой крови

– Брат, ни ты, ни отец не говорили со мной о прошлом. Отец объяснял мне, что лекаря из Нефати этого не советовали, чтобы не возникло ложных воспоминаний. По их мнению я должен все вспомнить сам. Но, как было сказано, прошли годы и

ничего... Я думаю, какой-нибудь намек не повредил бы...
– Опустив глаза, Джумин уставился в пол.
– Скажи, в моем прошлом таится что-то постыдное? Такое, о чем ты не желаешь мне сказать?

Никлес всплеснул руками.

– Видят боги, нет! Почему ты так решил?

– Потому, что чувствую твои сомнения. А это на тебя не похоже.

Брат с невеселым видом покачал головой.

– Сомнения, да... Нелегко сказать близкому человеку то, что должен, что обещал отцу... А ты мне близок, Джу! Много раз я приходил к тебе, смотрел на тебя и думал: вот сейчас он очнется, встанет, заговорит и расскажет нечто чудесное... Мы возьмемся за руки, и я покажу ему наше жилище, и парк, и барса с Небесных Гор в зверинце, и розовых лизирских журавлей... А затем мы выберем самую большую и лучшую яхту из тех, что есть у отца, поднимем парус цветов Сеннама и поплывем на Дальний материк... или, возможно, на остров Ама-То... Трудно поверить, Джумин, но в детстве я был таким романтиком! И я был очень одинок. Мать рано умерла, отец вечно занят... Ты стал моим другом, Джу, моим единетвенным другом!

Брови Джумина поползли вверх. Никлесу стукнуло сорок, и в ето волосах уже мелькала седина, а лоб прорезали первые морщины. Романтика, парус цветов Сеннама, барс и розовые журавли остались в прошлом, в очень далеком прошлом!

– Ты приходил ко мне... приходил в детстве?
– с изумлением вымолвил он.
– Прости, брат, но это невозможно! Ты ведь старше меня!

– Если считать прошедшие годы, я не старше тебя, и ты мне не брат, - тихо пробормотал Никлес. И добавил: - А Катри Джума - да войдет он в чертоги богов по мосту из радуги!
– не твой отец. Что, впрочем, не мешало нам тебя любить.

Джумин внезапно успокоился. Что-то такое ожидалось, и хотя он не мог утверждать, что воспринял новости равнодушно, однако волнения не испытал: Совсем другие чувства обуревали его - благодарность к Никлесу и Катри, любопытство и жадный интерес. Он был готов услышать любые откровения и поверить всему, что скажет Никлес.

Тот поинтересовался:

– Что ты помнишь, Джу? Вернее, что рассказывал тебе отец?

Меня нашли в порту, у яхтенных причалов, в полном беспамятстве. Никто не знает, что со мной случилось - целители толковали о внезапном стрессе, затмении разума и сонной болезни... Около года я пролежал в летаргии - здесь, во дворце, на внутривенном питании. Отец...
– Джумин запнулся, - твой отец говорил, что за мной наблюдали лучшие лекари. Им удалось вывести меня из комы, но я ничего не помнил.

– Правды в этом немного.
– Никлес покачал головой, плеснул вина в бокал Джумина.
– Пей! Тебе необходимо подкрепиться. От того, что я должен рассказать, можно сойти с ума.

Но Джумин к вину не прикоснулся.

Я слушаю. Сказано в Книге Повседневного: боги говорят с юношей устами вождя, отца и старшего брата... Я уже не юноша, но ты попрежнему мой брат, а Катри Джума - отец. В наших отношениях ничего не изменилось, Никлес. И не изменится, о чем бы ты мне не поведал.

– Не изменится, - эхом отозвался Никлес.
– Но поведаю я воистину странное, Джу, если не сказать больше. Ты спросил, как я мог приходить к тебе ребенком, в шесть лет, и мальчишкой в двенадцать? Мог, братец, мог! Потому что не год ты провел в этом дворце, не год ты проспал, а почти три с половиной десятилетия!
– Джумин сделал жест изумления, но Никлес, наконец решившись, заговорил быстро, без пауз: - Ты лежал на постели в той же комнате, где очнулся, и дед Ги, а потом отец, в самом деле приглашали к тебе лучших целителей, но им не удавалось пробудить тебя. Тебе не вводили питательный раствор, ты в нем не нуждался... дважды в месяц слуги обмывали тебя, еще стригли ногти и волосы... волосы росли, но медленно... Слуги наши не болтливы, а целителен выписывали издалека, так что Хапай остался в неведении. Помню, когда мне стукнуло тринадцать, отец, отчаявшись, обратился в один эйпонский храм - кажется, в Глас Грома. Они прислали лекаря-майясца, настоящего мудреца, и он, поглядев на тебя, промолвил: пусть спит. Его душа в смятении. Когда минует должный срок, он проснется... Так оно и случилось, Джу, так и случилось!

Джумин машинально отхлебнул вина и сказал, усмехнувшись:

– Выходит, я и правда старше тебя, Никлес. Проспать три с лишним десятилетия... Великие боги! Ну и шутки происходят в этом мире!
– Он задумался, глядя, как переливается вино в бокале, потом пробормотал: - Розовое из Одиссара... кажется, я его любил в прошлой жизни... Впрочем, не уверен. Скажи, брат, меня действительно нашли в ханайском порту? Кто? При каких обстоятельствах?

– Порт - выдумки. На всякий случай, для объяснений слугам и целителям.
– Никлес встал и, сделав несколько шагов, остановился перед портретом Ги.
– Тебя привез дед. Он ездил в Хинг, в княжество Джайна, где теперь наш юго-восточный филиал. Ездил по делам, а привез тебя. В закрытом ящике из сандала. Ты так благоухал! Это по словам отца. Я тогда еще не родился.

– И что же я делал в Хинге?

– То же, что здесь - спал.
– Впервые за этот вечер Никлес улыбнулся.
– Дед рассказывал отцу, а отец - мне, когда я повзрослел, что у джайнитов ты устроился с удобствами. Лежал в храме, и тебя считали святым или, возможно, богом. Да, богом! Самим Арсоланом!

– Почему?

– Хмм... Ну, ты красивый мужчина, братец, и походишь на эйпонца. Джайниты суеверны. Представь, что они могли подумать? Спящий не стареет, почти не дышит, и ему не нужны еда и питье... К тому же собой хорош... Несомненно, бог!

– И что же, они отдали меня без всякого сопротивления?

– Как бы не так! Дед хотел тебя забрать, но жрецы возмутились. Дед, похоже, уже собирался перебраться в Бихару, нанять там сотни три головорезов и отбить тебя вооруженной рукой... Но вмешался местный князь - сотрудничество с нашим Домом сулило ему большие выгоды. Князь урезонил жрецов, и ты поехал в Ханай в качестве подарка.

– В сандаловом сундуке, - уточнил Джумин с усмешкой.

Именно так. Где еще держать уснувшего бога? Разумеется, в ящике из драгоценного дерева. Хинг богат серебром и золотом, но они, в отличие от сандала, не благоухают так сладко.

– Джайниты говорили Ги, как я очутился в их святилище?

– Вряд ли.
– Никлес пожал плечами.
– Жрецы, возможно, знали, но отношения с ними накалились... сам понимаешь, приехал какой-то чужеземец и похитил их спящего Арсолана...

Осталось выяснить, зачем он это сделал, - задумчиво произнес Джумин.
– Я имею в виду Ги. Не думаю, что он счел меня божеством.

– Об этом мне ничего не известно, брат. Помню только, что отец поминал о каком-то долге... И еще сказал однажды, что есть тайны, которые лучше предать забвению. Мол, героическая эпоха закончилась, и теперь миру нужны не герои, а работники - ученые, строители, пилоты, умельцы, что готовят программы для мелгов и машин Ута.

– Кто же я такой?
– спросил Джумин, придя в замешательство.
– Как и где прошла моя первая жизнь? Кем я был?

– Героем, если верить отцу, или самим Арсоланом.
– Никлес снова улыбнулся.
– Наш Банкирский Дом зовется издревле «Великий Арсолан». Предположим, дед, увидев тебя, решил, что ты подойдешь нам в качестве символа. Или же, как говорил отец, им двигало чувство долга и вера: несомненно, глава «Великого Арсолана» обязан вырвать солнечное божество из лап невежественных джайнитов.

– Версии не хуже прочих, - заметил Джумин.
– Ты уверен, Никлес, что рассказал мне все?

Да, как было обещано отцу. Я исполнил его волю.

Наступила тишина. Джумин глядел на портрет старого Ги, и чудилось ему, что тот взирает на свое джайнитское приобретение слегка насмешливо: что, герой, я тебя озадачил? попробуй сам доискаться истины!., не все же тебе корпеть над тайнами долгожителей!.. Вспомнив об этом и о старинной рукописи, присланной Никлесом, Джумин очнулся от своих раздумий и сказал: