Цена светлой крови

Однако какой-то тайный инстинкт подсказывал Джумину, что от кресла стоит избавиться. Повинуясь ему, он расстегнул ремни, с силой оттолкнулся ногами и раскинул руки. Почему-то он знал, что лететь с высоты нужно именно так: набегающий поток воздуха бьет в лицо и грудь, вышибает слезы, рвет одежду, но замедляет-падение. Крохотная частица его памяти будто ожила и теперь руководила им как молчаливый, но верный наставник, требуя, чтобы он сделал несколько ритмичных вздохов, забыл о зиявшей внизу пропасти и... уснул?.. Нет, вызвал другое состояние, не сон, но подобие сна, смутно знакомый тране, сулящий надежду. Какую? Он почти отказывался верить, но то была надежда на спасение.

С высоты трехсот локтей падать недолго, пять или шесть вздохов, но - странное дело!
– его полет продолжался. Кресло, обогнавшее Джумина, с плеском погрузилось в воду, а он все еще держался в воздухе и, кажется, не падал, а летел. Это чудо на миг заворожило его; он начал думать о причине столь удивительного явления, но это оказалось ошибкой - транс прервался.

Падение, однако, было мягким. Теплые волны приняли Джумина в свои объятия, соленая влага плеснула в лицо, он закашлялся и поднял голову. Большой корабль спускался к нему, озаренный огнями и сиянием прожекторов; очевидно, эта машина, подобно винтокрылу, могла зависнуть в воздухе. Часть обшивки сдвинулась, открыв светлый широкий проем - там стояли люди и смотрели на Джумина. Луч прожектора упал на воду, заставив ее серебриться.

– Вот он! Мы его нашли!
– выкрикнул кто-то из тайонельцев.
– Бихара не соврал, сбросил его в океан!

– Отправить бихарскую тварь к Коатлю. Свидетели нам не нужны, - раздался повелительный голос. Потом: - Он жив?

– Шевелится, батаб. Похоже, живой.

– Заберите его и обработайте. И кончайте с этим бихара!

В вышине, под облаками, вспыхнул огненный шар и рассыпался фонтаном пылающих обломков. Дейхолка будет горевать, а плясунья из Шанхо - вряд ли, подумал Джумин. Следующая его мысль была о древней книге, что осталась вместе с сумкой на борту «Митраэля». Но маленький корабль и все живое и неживое, что было в нем, уже исчезло из этого мира, обратилось в прах и кануло в темные воды.

Воздушное судно, не выпуская Джумина из света прожекторов, спустилось к самым волнам - так, что они облизывали плоское днище машины. Несколько рук протянулось к Джумину. Кто-то сказал:

– Вылезай из водички, тар. Или хочешь плыть до Инкалы? Далековато будет, клянусь клыками Брата Волка!

Тайонельцы расхохотались. Джумин почувствовал, как его поднимают наверх, расстегивают мокрую одежду, вытирают чем-то сухим и пушистым. Потом в его обнаженное плечо впилась игла, он вздрогнул и потерял сознание.

Глава 5

Где-то в Ледяных Землях. Южный Куат и другие места.

Камера была небольшой, восемь шагов в длину, пять в ширину. Находились в ней топчан и табурет из сосновой доски; стены - тоже из неохватных сосновых бревен. Окон не имелось, и над массивной, окованной железом дверью день и ночь горела лампа. Слева от двери в полу зияла дыра - отхожее место, откуда несло дурным запахом; справа темнел задник обмазанной глиной печи. Пол и потолок - грубо оструганные половинки бревен, толщиной почти не уступавшие стенам. Кормили неважно - соленой рыбой, ячменными лепешками и ячменной же похлебкой на тюленьем жире, зато топили хорошо, и Джумин не мерз. Еще ему дали одеяло из потертых оленьих шкур - оно заменяло все постельные принадлежности.

Топчан, табурет... Хочешь, лежи, Хочешь, сиди... Еще можно ходить из угла в угол, а вот подпрыгнуть нельзя - потолок слишком низкий. Словом обмолвиться не с кем - еда подавалась через оконце в двери, приносили ее туванну, а их языка да Джумин. Выяснилось, что немногое: были у него привычка к власти, учтивость и доброжелательность. Ничего удивительного - ведь считалось, что происходит он из семьи богатой и знатной и наверняка получил прекрасное воспитание.

Сейчас, сидя в тесной камере, под ярким светом лампы, Джумин вспомнил о том разговоре и признал, что Кадиани прав. Разум не управлял его делом, но он определенно знал, как следует дышать - ровно, ритмично, размеренно, и куда смотреть - лучше всего на лампу, представляя ее не объемным предметом, а сияющей крохотной точкой. Поначалу это просто завораживало; он погружался в странное состояние самогипноза, не ощущал ничего и ничего не видел, кроме застилавшей взор черной пелены. Но после двадцатой или тридцатой попытки - должно быть, к вечеру третьего дня, - темный занавес раздался, явив сначала смутные, потом отчетливые картины, будто Джумин смотрел удивительный фильм на огромном, окружавшем его со всех сторон экране. Управлять своими видениями он не мог, но в этом не было нужды; они разворачивались непрерывной чередой, и каждая сцена, каждое лицо были потрясением.

Он видел форт или маленькую крепость меж холмов: земляные валы, частокол, слева и справа - заросли колючего кактуса, внутри - бараки, утоптанная площадка и колодец. На валах - воины в старинных доспехах, с самострелами, мечами и двузубыми копьями; перед крепостью - вражеский лагерь: шатры, повозки, шесты с вампами и тысячи всадников на огромных косматых быках, все вооруженные, готовые к атаке. Их было гораздо больше, чем защитников форта, но почему-то Джумину казалось, что цитадель им не взять, и что за линию холмов враг не сделает ни шага. Там, за холмами, лежала родная земля - он это понимал, хотя не помнил ни имени родины, ни названия крепости, ни людей, ее защищавших.

Фирата, всплыло внезапное воспоминание, крепость Фирата на границе тасситской степи. Эти всадники - тасситы, и они хотят прорваться к Отцу Вод, к правобережным одиссарским поселениям... к полям, фруктовым рощам, стадам скота и беззащитным людям... Но не пройдут, полягут у крепостных валов под копьями и стрелами защитников. С ними, с этими защитниками - вождь, сын сагамора, и эта битва, первое его сражение, будет выиграна.

Вождь... Он не мог разглядеть его в толпе воинов, перед ним мелькали другие лица: мрачная физиономия сеннамита, одиссарский сотник с огромным кривым мечом, стрелки с арбалетами, рослые копьеносцы в кожаных панцирях... Видение крепости вдруг поблекло, отступило на задний план, и Джумин застыл на половине вздоха: теперь перед ним была женщина.

Нет, скорее юная девушка, решил он, глядя на нее с восхищением и чувством нахлынувшей радости. Она явилась нагой; волосы ее были черными и блестящими, шея -- стройнее пальмы, груди - прекраснее чаш из розовых раковин, глаза подобны темным агатам. Она взирала на Джумппа с такой любовью, что сердце его замерло; все еще оставаясь в трансе, он улыбнулся девушке, увидел, как она улыбается в ответ, п понял: это не Айчени. Похожа, но не Айченн... Кто же тогда?..

Ее губы чуть заметно шевельнулись. Она что-то шептала, но слов ее Джумин не слышал и не понимал, даже не зная, на каком языке она говорит - на одиссарском?.. тайонельском?.. арсоланском?.. Он любовался юной красавицей, ощущая, как к радости капля за каплей примешивается горечь: от событий в Фирате и от этой девушки Джумина отделяли многие столетия, и значит, она давно ушла по лунному мосту в чертог богов. Но Чени жива!
– подумал он, все еще оставаясь в трансе и ожидая новых чудес. Чени жива, и, возможно, она из того же рода, что эта чаровница, и в ней течет та же кровь - ведь они так похожи!

Мысль о Чени словно заставила видения двинуться вперед - девушка и крепость за ее спиной исчезли, вместо них раскинулся океан, п в его лазурных водах Джумин увидел пять кораблей под разноцветными парусами. Потом картины замелькали стремительно, с нарастающей быстротой: бухта с черепами и скелетами шо-камов, лизирская саванна и поселок чернокожих дикарей, извилистые фиорды Иберы, рыжеволосые воины на вороных лошадях, строительство города - кажется, Лондаха (Джумин узнал его по приметным мостам через Тейм), битва па ступенях храма - опять сражались одиссарцы и тасситы, а в гавани, за широкой площадью, пылал трехмачтовый драммар. Осыпались пеплом его паруса, рушились стройные мачты, горела палуба из розового дуба, умирали мореходы, но еще гремели метатели, били ядрами в атакующий флот, не пускали в гавань чужие галеры.. Где и когда случился этот бой было неведомо Джумииу, но он вдруг преисполнился гордости и торжества, будто сам рубил тасситов у храмовых ворот, пронзал их копьем или стоял на горящей палубе у раскаленных бронзовых метателей. Все на свете имеет свою цену, как сказано в Священных Книгах; за плащ из шерсти платят серебром, за полные житницы - потом, за любовь - любовью, за мудрость - страданием, за жизнь - смертью... Что-то великое свершалось в тот день в битве у храма, и за жизнь платили как положено - честной смертью.

Досмотреть, чем кончи лось сражен не, Джум пну не пришлось - лязгнули засовы, стукнула дверь, и он вышел из транса. В камере шелестели голоса:

– Он сидит так весь вечер и всю ночь, господин...

– Не взял похлебку...

– Нe ел и не пил...

– Господин не должен гневаться, что его позвали...

– Может, он болен, может, умирает...

– Мы не знаем, что делать... Господин запретил с ним говорить...

– Господин сказал: звать, если будет странное...

– Господин не сердится на своих слуг?..