Ценный подарок (сборник)

— Увы, надо идти на банкет, все ждут. Идем с нами, Анисим.

— Спасибо, не могу.

— Понимаю, ты по-прежнему верный муж. Впрочем, тебе повезло. Нелли — это клад. Поцелуй ее и завтра позвони мне. «Европейская», двадцать пять. Мы должны увидеться все втроем.

Они попрощались. Игорь взял под руку жену и быстро пошел через улицу. Все сопровождавшие поспешили за ним. Толпа у служебного входа скоро рассеялась. Анисим еще долго смотрел на освещенные окна гостиницы.

Домой он вернулся поздно.

— Пойдем, Анися, я накормлю тебя ужином, — сказала Нелли.

— Спасибо, не хочется.

Волнуясь, подыскивая слова и не находя нужных, Анисим рассказывал обо всем, что он слышал и пережил на концерте.

— Знаешь, Нелюша, особенно потрясающим был Первый концерт Шостаковича, в нем звучало такое трагическое одиночество.

— Игорь всегда был одинок.

Анисим удивился этим словам, но ничего не спросил, продолжая говорить дальше об истории с хризантемами, о том, что Игорь звал его на банкет и что они встретятся втроем. Ему еще много было нужно сказать Нелли, но, заметив, что она рассеянно слушает, он спросил:

— Прости, кажется, ты устала?

Помедлив немного, Нелли сказала:

— Как выглядит Игорь?

— Он такой же красивый, только седой.

— Седой, — глухо повторила Нелли.

— Знаешь, с ним была его жена, иностранка.

— Иностранка, она красивая?

— Нелюша, я в этом мало понимаю. Пожалуй, красивая.

— Игорь всегда любил красивых. Иди спать, Анися, завтра у тебя концерт.

— А ты?

— Я еще посижу. Мне нужно закончить квартальный отчет.

Знаменитая рыба

Был воскресный летний день. Жена находилась на даче, а Петр Иванович Жаворонков сидел дома и бился над квартальным отчетом.

«Пройдет час-другой, и я закончу все», — размышлял он, как вдруг раздался резкий звонок.

Жаворонков пошел в переднюю и, забыв наставление жены спрашивать: «Кто там?» — открыл дверь.

На пороге стояли двое молодых мужчин в высоких болотных сапогах, непромокаемых куртках и фуражках-«капитанках». Один из них был маленький, широкогрудый, другой высокий, узкоплечий. Маленький держал в руках кожаную сумку.

— Извините, — сказал Жаворонков, — вы, кажется, ошиблись адресом.

— Мы! — засмеялся широкогрудый. — Это не по нашим правилам. Сапер ошибается один раз.

Жаворонков не понял, какое отношение имеют эти молодцы к саперам, а они, не обращая на него внимания, уверенно протопали на кухню.

— Хозяйка дома? — мрачно спросил узкоплечий.

— Нет, — как-то виновато сказал Жаворонков, — на даче.

— Жалко, — покачал головой маленький, — толковая она баба.

— Сообразючая, — прибавил длинный.

Жаворонкову не очень понравилось, что какие-то посторонние типы называют его жену «бабой», но ведь она действительно была толковая и сообразительная.

— Ладно, раз уж такой разносол — придется с вами контачить. Кинь сюда, Мишка! — скомандовал длинный маленькому, и тот передал ему большую кожаную суму.

— Что у вас там? — заинтересовался Петр Иванович.

— Рыбка знаменитая.

— Знаменитая?

— А вот, глядите, — вытряхнул длинный в раковину три рыбины. Все они были широкотелые, с маленькими красными глазками, большой круглой чешуей.

— Судак? — неуверенно спросил Жаворонков, который не мог отличить даже морского окуня от леща.

Маленький рыбак захохотал, показав крупные желтые зубы.

— Судак?.. Судак с таким зверем рядом — что котенок с тигром. Сазан это, рыба сладкая. Ее можно с кашей запекать и так жарить. Хозяйка ваша довольна будет. Подарок к столу.

«В самом деле, — подумал Жаворонков, — обрадую жену», — и подошел к раковине, где лежали три рыбины.

— Все брать будете? — спросил длинный. — Советую. Больше таких не сыщете. Это как по «Спортлото» угадать.

— Нет, — сказал Жаворонков, — пожалуй, вот этого, — показал он на самого крупного сазана.

— Ишь ты, хозяин, — засмеялся маленький, — у тебя глаз — ватерпас, лучшую рыбку угадал. Ну, бери!

Странно, как только Жаворонков взглянул попристальней на эту рыбу, она показалась ему на кого-то похожей. Он посмотрел еще раз и вздрогнул. Никакого сомнения: сазан был похож на главного бухгалтера Ивана Христофоровича. У кого еще было такое широкое тело, толстый живот и такие же красные глазки?

Если бы Жаворонков не знал, что Христофорыч жив-здоров, если бы он верил в переселение душ, он подумал бы, что душа Христофорыча переселилась в толстое сазанье тело.

В эту минуту толстый большой сазан тяжело задышал, стал подпрыгивать в раковине и бить хвостом по ее краям, совсем так, как подпрыгивал на стуле Христофорыч и бил руками по столу, когда был рассержен.

В испуге Жаворонков отскочил в сторону.

— Чего испугались? — засмеялся маленький рыбак, и длинный захохотал ему вслед:

— Известное дело, они дергаются, пока дышат. Да вы не бойтесь. Можете стукнуть его молоточком по голове.

— Нет, нет, — отчаянно замахал руками Жаворонков.

Ему показалось чудовищным собственной рукой убить живое существо, да еще так похожее на Ивана Христофоровича.

— Как хотите, он сам дойдет, а можно ему соли под жабры, — сказал длинный рыбак. — Взвешивать, что ли?

И, вынув из кармана куртки безмен, он зацепил крючком за жабру сазана, высоко подняв его в воздухе.

— Три кила четыреста, — сказал длинный рыбак.

— Двести, — поправил его Петр Иванович, хорошо умевший считать.

— Ну ладно, пусть будет двести, — согласился длинный рыбак. — Глаз у вас косит, а спорить не хочу. Выкладайте десять рублей.

Жаворонков заплатил не споря. Молодцы-ребята ушли, оставив после себя грязные следы на паркете.

Жаворонков вернулся в кухню и постоял у раковины. Сазан вел себя мирно. Должно быть, он успокоился, и Петр Иванович мог заняться квартальным отчетом.