Ценный подарок (сборник)
Шрифт:
— Ты будешь беречь копии?
— Всегда, — сказала она и хотела поцеловать его, но тут подошли товарищи-корреспонденты.
И они попрощались за руку.
Война развеяла их. Сначала девушка получала много треугольников, написанных одной ей понятным почерком. Потом этих треугольников становилось все меньше и меньше, и наконец они исчезли совсем.
Спустя пятнадцать лет после того, как настал мир, бывший капитан шел по главному проспекту города. Был сухой, солнечный день с легким морозцем поздней осени. Все деревья давно сбросили листья,
— Извините, — сказал он.
— Не узнаете, товарищ капитан? — рассмеялась она знакомым звонким смехом.
Он поднял глаза и увидел ее.
— Это ты? — растерянно сказал он.
— Это ты, — уже не смеялась она.
Они как-то странно смотрели друг на друга. Он видел красивую, начинавшую полнеть женщину. Перед ней был сутуловатый пожилой мужчина, с лицом словно покрытым серым пеплом.
— Посидим, — сказала она, — мы мешаем людям.
Они сели в садике у знаменитого собора, колоннада которого, как руки, охватывает площадь.
Он закурил сигарету, она спросила:
— Ты куришь? Там ты не курил. Странно, — улыбнулась она прежней молодой улыбкой. — Впрочем, в жизни много странного.
Он понял ее.
Знаешь, как-то все нелепо получилось. Я перестал писать тебе, потому что у меня были повреждены обе руки. Я не хотел, чтобы кто-нибудь писал за меня. А потом она спасла мои руки.
— И в благодарность ты женился на ней.
— Да, я не мог иначе.
— Ей нравятся твои рассказы?
— Нет, она предпочитает детективы.
— У вас есть дети?
— Нет. Сначала она защищала кандидатскую, потом докторскую.
— Знаешь, — сказала она, — я долго искала твою фамилию в книгах и журналах.
Он горько улыбнулся.
— Редактор был прав, Максим Горький из меня не получился. Заведую отделом городского хозяйства в газете. А ты замужем? — неожиданно спросил он.
— Конечно. Муж у меня таксист, у нас двое детей, мальчик и девочка. А я работаю мастером на кондитерской фабрике.
Он все время хотел задать какой-то вопрос и не решался. Наконец он спросил:
— У тебя сохранились копии?
— Я долго хранила их, потом он нашел их и все изорвал.
— Как дико!
— Конечно, я давно рассказала ему о нас с тобой. Он все понял, но рассказов он простить не мог никак.
— Ну и что же, — жестко улыбнулся он. — Они заслуживали этого, дрянь порядочная!
— А мне казалось, что ты можешь стать настоящим писателем.
— Ты счастлива? — спросил он.
Она ненадолго задумалась и сказала:
— Помнишь, у тебя в одном рассказе есть фраза: «Настоящее счастье бывает только раз, остальное просто жизнь».
— Нет, не помню, — сказал он, хотя помнил рассказ «Солнечное сплетение», и тоненькую девушку в армейской форме, и дребезжащую пишущую машинку. Он помнил все это, хотел забыть и не мог.
Больше им говорить было не о чем.
Они попрощались за руку. Она ушла на кондитерскую фабрику, он в газету, в отдел городского хозяйства.Цветы
Прижимая к себе скрипку, как автомат, с которым он не расставался почти четыре года, стоя в выцветшей военной гимнастерке со следами погон, Анисим Дробинцев чувствовал себя одиноким в большом холодном зале, хотя рядом с ним толпились такие же мальчишки, только все они — в гражданской одежде.
Анисим ждал и боялся, когда раскроется белая с золотом дверь и чужой голос вызовет его. Он знал, что провалится на экзамене, хотя до войны он был неплохим учеником в музыкальной школе. На фронте, в ансамбле, он исполнял далеко не классические произведения и, конечно же, растратил свою небольшую технику.
— Дрожишь, — услышал он у себя за спиной, повернулся и увидел высокого черноволосого мальчика с закрученными, как пружинки, волосами.
— Чего? — посмотрел на него Анисим.
Тот, окинув беглым взглядом приземистую сильную фигуру Анисима, сказал:
— Тоже на струнный? А тебе с твоей комплекцией лучше бы в духовики.
Анисим хотел отойти в сторону, но черноволосый, приветливо улыбаясь, удержал его:
— Ну, ты не обижайся, есть у меня дурацкая манера лезть в чужие дела. Как тебя зовут?
— Аниська, — неожиданно для себя выговорил Анисим имя, которым его называли в армейском ансамбле как младшего.
— Аниська! Похоже на ириску. А меня — Игорь, зови просто Горя. Ты, значит, на фронте был? — с завистью спросил Игорь, глядя на медаль «За оборону Ленинграда». — Я бы тоже пошел, но у меня другое… Хорошо, не будем об этом. Поступим в консерваторию, станем друзьями. Ты, я вижу, настоящий парень.
— Надо еще, чтобы взяли.
— Возьмут! Кого же им брать? Жить будем вместе в общежитии. Может быть, у тебя собственная площадь?
— Нет, временная прописка.
— Я на птичьих правах у тетки.
Белая с золотым дверь отворилась, длинная плоская старуха по-птичьи прокричала:
— Брагин!
И он легко и весело пошел навстречу своей судьбе.
Анисим побаивался за своего нового друга. Слишком он был уверен в себе, начальство не любит таких. Не прошло и десяти минут, как Игорь счастливый, с гордо поднятой головой появился в зале.
— Ну? — спросил Анисим.
— Виктория!
Анисима вызвали последним. Его держали долго.
Когда Анисим вышел, Игорь кинулся к нему и, тряся его за плечи, спрашивал:
— Говори! Ну же говори, дубина?
— Сказали «идите».
— Салют! Если говорят «спасибо» — твое дело плохо, а если «идите» — можешь спать спокойно.
Так началась их студенческая жизнь.
Скоро они уже знали все друг о друге. Игорь в детстве жил с родителями на Васильевском. Отец профессор географии, и дед был профессором, и прадед тоже. Можно подумать, что все они родились профессорами. Мама, что скажешь про нее, — красивая женщина.