Ценный подарок (сборник)

Некоторое время он работал увлеченно, как вдруг заметил, что в одном месте у него вместо слова «салазки» написано «сазан», в другом вместо «сказано» — «сазанно».

— Что за чушь такая! — подумал Жаворонков и, оставив отчет, пошел в кухню.

Сазан лежал в раковине. Нет, не лежал, а трепыхался и бил хвостом.

«Что же делать? — подумал Жаворонков. — Стукнуть его молоточком, как советовал длинный рыбак? Нет, ни за что!»

Подумав немного, Жаворонков насыпал в ладонь горсть соли и осторожно приблизился к трепещущему сазану. Чуть приподняв ему жабры, он насыпал туда соли.

Невольно почувствовав себя убийцей, Петр Иванович минуту-другую скорбно смотрел на сазана. Ему казалось, что рыба уснула. Осторожно ступая на цыпочках, Жаворонков вернулся в комнату, сел за стол и, тяжело вздохнув, принялся снова за квартальный отчет. Работа шла трудно, цифры прыгали, их заслоняло широкое тело сазана. И все-таки, взяв себя в руки, он работал. Однако это продолжалось недолго. Спустя полчаса он пошел в кухню.

В раковине прыгал и бил хвостом сазан.

— Ах ты, негодяй! — воскликнул Жаворонков, но в голосе его не было гнева.

«Нет, ты, должно быть, бессмертен, — подумал Жаворонков. — Но что же делать? Вызвать жену. Она найдет выход. Может быть, оставить сазана живым? Заведем аквариум сазанов? Нет, без жены мне этого не решить. Поеду на дачу».

Вернувшись в комнату, Петр Иванович грустным взглядом посмотрел на квартальный отчет, аккуратно завязал папки, направился в кухню, взял две старые газеты, завернул в них сазана и вышел из дома.

Доставивший Жаворонкову так много хлопот сазан на улице вел себя прилично. Петр Иванович прижимал его локтем к боку, и он не двигался.

Но едва Жаворонков с сазаном сел в трамвай, как потерял бдительность, перестав прижимать сазана к боку, и тот выскользнул из газет, полетел по вагону, как птица, вернее, как те летающие рыбы, о которых Жаворонкову только приходилось читать в учебниках зоологии.

Описав небольшой полукруг в воздухе, сазан плюхнулся на колени старушке, мирно дремавшей на своем законном старушечьем месте.

— Господи помилуй, господи помилуй! — затряслась старушка и сбросила на пол подопечного Жаворонкова, а он, неизвестно как, сумел пролететь дальше и уселся на плечо мальчика в космонавтском шлеме, ехавшего вместе с мамой. Мама испугалась еще больше, чем почтенная старушка, а мальчик, засмеявшись, хотел задержать неожиданного пришельца, но тот продолжал свое путешествие.

Под улюлюканье пассажиров Жаворонков бросился вперед, схватил знаменитую рыбу и на первой же остановке выскочил из трамвая.

— Ну, как тебе не стыдно?! Как тебе не совестно! — упрекал он сазана так, словно тот был мыслящим существом.

Плотно зажатый локтем, сазан снова вел себя респектабельно, но Петр Иванович все же не рисковал пользоваться городским общественным транспортом.

В поезде Жаворонков ехал в тамбуре, а в Светогорске шел пешком.

«В конце концов, до нашей дачи каких-нибудь два километра, — размышлял он, — полезно подышать свежим воздухом».

Темнело. Жаворонков был близорук и, должно быть, поэтому не заметил толстое корневище. Он споткнулся, упал и ударился лбом о камень. Сазан выскочил у него из рук и начал перекатываться по мягкой хвое. Наверное, он чувствовал близость озера.

— Стой! Стой! — кричал Жаворонков, ковыляя за ним, потому что повредил не только голову, но и правую ногу.

Неизвестно, чем бы кончилась погоня, если бы вдруг Жаворонков не услышал за своей спиной низкий гудок.

Повернувшись, он увидел мотоцикл с коляской. На месте водителя сидел парень в каске и весь в коже.

— Помогите! — еле выдохнул Жаворонков.

— Что случилось? — спросил кожаный парень, опускаясь на землю.

— Видите, уходит, — показал Жаворонков на сазана, переваливающегося с боку на бок.

— Сазан! — зажглись, как фары, глаза у мотоциклиста. — Сейчас мы его…

Сделав два шага, он догнал проворную рыбу.

— Смотрите, все еще дышит! — воскликнул Жаворонков.

Подумаешь, дело! — усмехнулся молодой человек и резко ударил тяжелой перчаткой по голове сазана. — Тюк!.. И все готово!

Теперь сазан был тих и недвижим.

На сердце у Жаворонкова стало вдруг пусто и холодно.

— Зачем вы?.. Как вы могли?! — дрожащим голосом закричал он.

— Как — зачем? — переспросил парень в каске и начальническим голосом произнес: — Откуда он у вас?

Жаворонков рассердился:

— Извините, это уж мое дело.

— Ваше?.. С браконьерами имеете дело? А ну, давайте в коляску! Поедете в рыбинспекцию. Там узнаете, что почем.

На дачу Жаворонков пришел поздно вечером с пустыми руками. Жена ужаснулась, увидев его разбитый лоб и поцарапанную ногу.

Рассказав любящей супруге обо всем, что случилось, Петр Иванович тяжело вздохнул:

— Знаешь, я так хотел обрадовать тебя подарком — знаменитой рыбой…

— Милый, — улыбнулась жена, — не огорчайся, я совсем не люблю сазанов, моя любимая рыба — бильдюга.

Утром, придя на работу, Жаворонков встретил главного бухгалтера Ивана Христофоровича. У него было широкое тело, толстый живот и маленькие красные глазки.

— Здравствуйте, Иван Христофорович, — сказал Жаворонков так приветливо и ласково, как не говорил с главбухом никогда.

На этом еще не кончилась история с Жаворонковым. Неделю спустя Петр Иванович перестал есть рыбу. Он отказывался не только от хека, бильдюги, мерлузы, но даже от дефицитных окуней, лещей и судаков, которые раздобывала его сообразительная жена.

— Что с тобой, Петя? — волновалась супруга. — В рыбе фосфор, он необходим для мозговой деятельности.

— Нет, не хочу и не буду, — решительно возражал Жаворонков.

Сослуживцы Петра Ивановича по-разному толковали его поведение. Одни говорили, что это — странное заболевание, еще не раскрытое передовой медициной, другие объясняли его переутомлением высшей нервной системы, вызванным квартальным отчетом.

Как-то к Жаворонкову подошел Гоша Ветчинкин, молодой человек, длинный и тощий, с изжеванным лицом. Все знали, что он давно следует учению йогов.

— Простите, Петр Иваныч, — робко сказал Гоша. — Вы, говорят, бросили рыбу употреблять, может, скоро от мяса откажетесь, и тогда с нами будете, с йогами…

— Мясо? — переспросил Жаворонков, глядя на едва стоящего на ногах Гошу. — С вами?.. Нет уж, я сам с собой, а ты… йог с тобой, Гоша.