Цепи его души

— Эрик, остановись, — прошептала я еле слышно. — Тебе вовсе необязательно…

— Обязательно, — произнес он. — Мне нужно сказать тебе то, о чем я так долго молчал. О том, что ты заслуживаешь гораздо большего, но ты рядом со мной. О том, что ты самая прекрасная и самая светлая девушка в мире, которая почему-то выбрала меня. О том, что даже если бы я мог о тебе мечтать, я бы никогда не придумал тебя более светлой и удивительной, чем ты есть. Просто потому, что никогда не верил в то, что такое возможно.

Раздался женский вздох, и я растерянно осознала, что он принадлежит не мне.

— Я не смогу исправить того, что сделал, но я могу сделать наше будущее таким, как ты пожелаешь. Таким, каким ты его заслуживаешь. Если ты позволишь мне это. Если захочешь со мной быть.

Прежде чем я успела что-то ответить, он обошел скульптуру, не размыкая наших рук. Свободной достал из кармана пальто коробочку, раскрыл, и у меня потемнело перед глазами. Должно быть, от сияния камня на обручальном кольце: солнца сейчас не было, но раскрывшемуся изумрудными лепестками цветку он был совершенно не нужен. Грани камня впитали свет снега, впитывали свет отовсюду, отражая его: на миг даже показалось, что вокруг стало ярче.

— Становись моей женой, Шарлотта, — произнес Эрик, глядя мне в глаза.

И я поняла, что меня не держат ноги.

Нет, ноги меня не держали весьма натурально: голова закружилась, и я бы просто села на лед, если бы он меня не подхватил.

— Я выйду за тебя, Эрик, — сказала громко.

Гораздо громче, чем могла себе позволить по этикету.

Просто голос сорвался, наверное, но даже мой голос утонул в овациях, донесшихся отовсюду. Не сразу поняла, что эти овации — в наш адрес. И уж тем более не сразу поняла, почему руку обожгло холодом, а когда поняла, замерла.

Вот так, лицом к лицу.

Улыбка в его глазах для меня была гораздо ярче, чем блеск камня, поэтому я едва взглянула на кольцо, которое он надел мне на палец. От поцелуя, на холоде зимы опалившего костяшки жаром, по телу прошла дрожь. Не ледяная, в его руках моей ладошке холодно не было, а дикая, горячая, как пламя в камине. Возможно, именно поэтому сейчас я чувствовала себя как маленькая печка. Щеки горели, уши тоже, и подозреваю, не только от прикосновения руки к руке.

Мне казалось, что сейчас я открою глаза и проснусь, но сон все не заканчивался.

Он длился, длился и длился, я смотрела на Эрика, не в силах пошевелиться. Нас поздравляли совершенно незнакомые люди, и эти незнакомые люди подходили к нам, чтобы коснуться моего запястья или пожать руку моему мужчине.

Моему мужчине…

В моем мире такого просто не могло быть, равно как не могло быть уверенных, сильных объятий, из которых (несмотря на множество собравшихся вокруг) мне не хотелось высвобождаться.

Смущения не было, было только тепло.

А еще звонкий голос Хлои, ворвавшийся в наше странное совсем не уединение:

— Мисс Руа, поздравляю!

Именно он заставил меня вытряхнуть себя из оцепенения и повернуться к девочке. Дарен тоже стоял рядом с родителями, серьезный, собранный, просто маленькая копия отца.

— Спасибо, Хлоя, — прошептала, чувствуя идущее от сердца тепло.

— Поздравляю, — улыбнулась Луиза.

— Поздравляю, — сухим эхом отозвался ее супруг. — Я пришлю вам приглашение, Орман. Подумайте, время еще есть.

Эрик только едва уловимо приподнял бровь, и я, понимая, что что-то не так, поспешила попрощаться.

— Что-то случилось? — спросила, стоило нам отойти от ледяной пары.

Теперь она пользовалась еще большим спросом, чем раньше.

— Ничего особенного. Де Мортен пригласил меня на Зимний бал, я отказался.

— Почему? — заглянула ему в глаза. — Мне бы очень хотелось пойти.

Какое-то время Эрик молчал, но потом все-таки произнес:

— Он хочет использовать тебя как приманку. Как приманку для поимки агольдэра, Шарлотта.

Эрик

Шарлотта широко распахнула глаза. Он видел, как удивление в них сменяется недоверием, а после и вовсе — отчаянием. Каким-то глухим и грустным отчаянием.

— Зачем? — негромко спросила она, пряча взгляд.

Эрик мягко сжал ее пальцы, не останавливаясь. Уводя все дальше от шума и суетного веселья ярмарки к кромке леса, где в ожидании застыли мобили и экипажи. Изначально он не собирался ничего ей говорить, но сейчас, когда она сказала: «Мне бы очень хотелось пойти», промолчать просто не смог. Де Мортен упирал на то, что все безопасно, и что там будет Тереза, но никакие аргументы не могли убедить его в том, чтобы поставить Шарлотту под удар. Даже если этого удара не случится, даже если вокруг действительно будут расставлены магические ловушки невероятной силы.

— Почему бы вам не проделать то же самой со своей женой? — поинтересовался он.

Де Мортен ушел от ответа в излюбленном стиле политика:

— Не забывайтесь. Вы сейчас говорите о герцогине Мортенхэймской.

«А вы о герцогине де ла Мер», — подумал Эрик.

Разумеется, он не мог этого сказать, потому что от титула отказался сам. Он столько раз от него отказывался, что уже сбился со счета. Но если чтобы ее защитить, ему потребуется принять этот проклятый титул, он его примет. Примет все, только чтобы никто не смел посягать на его девочку. В том, что де Мортен не отступится, он был уверен. Прочел это в глазах герцога, поэтому и сказал то, что сказал:

— А вы о моей будущей жене.

— Давно вы успели сделать ей предложение, Орман?

— Давно вы в курсе моей жизни, де Мортен?

В глубоко посаженных глазах мелькнуло раздражение. Раздражение, так напоминавшее ему Терезу, и снова Эрик удивился тому, что эти воспоминания больше не имеют над ним власти. Это была удивительная свобода от отчаянной, полубезумной любви-наваждения, столько лет державшей его на привязи.

— Ваша… подруга была приглашена к нам к обеду. Я не заметил у нее на пальце кольца.

— Ваша наблюдательность не знает границ, де Мортен, — Эрик усмехнулся. — Я собираюсь сделать ей предложение сегодня. Здесь. И вы при желании станете этому свидетелем.

Брат Терезы раздул ноздри, но с ответом не нашелся. Или предпочел оставить его при себе, что в сложившейся ситуации было верным решением.

Сейчас, глядя на погрустневшую Шарлотту, Эрик был уже не настолько уверен в том, что решение сказать ей правду было верным. Но правда заключалась в том, что он больше не хотел от нее ничего скрывать. Не хотел использовать отговорки, недомолвки и пустые слова, чтобы защитить ее от чего бы то ни было. Потому что защитить ее он способен сам. Ото всего. Ото всех.