Чабор

Спутницы весело засмеялись, безстыдно косясь на Ортая.

«Тьфу ты..» — мысленно сплюнул тот, а вслух сказал:

— Негоже, девицы, речь вести, о чём не ведаете. Что там с князьями — дело ваше, а меня не трогайте, …у меня всё как у людей.

— Как же нам знать, коли сторонишься ты баб?

Снова обе залились весёлым смехом, умышленно сбавляя шаг. Впереди тропинки разбегались, и волхв мог уйти в сторону, а отпускать его им ой как не хотелось.

Ортай отчаянно вздохнул, выпустив в промёрзший воздух большое облако пара:

— Сторонюсь, девчата, потому как за вас же и боюсь. Я ж волхв, эдак наколдую, что всей Слободой будете от своих мужиков ко мне бегать.

— Брешешь, — почему-то обиделась первая, — ты же не Берецкий колдун. Волхв худого не сделает.

— Да-а-а, — сказала серьёзно та, что шла последней, и остановилась. — Но берецкий, видать, птица поважней, раз сам Владимир к нему на постриг ездил…

— Цыц ты, Дарья! — цыкнула первая и быстро зашагала прочь. — Наговоришь на свою голову. В болтливом рту и зубы не держатся, и язык прочь!

Дарья молча поспешила за ней вслед. Молодая, красивая, статная, по всему видать — на выданье. Да и не такая скромница, чтоб от взгляда красней свеклы становиться.

— Эх! — вздохнул про себя волхв. — Всё же не зря меня дед лупил. Что в молодости, что теперь. Девки, как пчёлы на мёд, летят. И хорошо, что лупил, и к брату своему, Хору, на «бражные» болота отправил тоже правильно. Дед Хор тоже с «берёзовой кашкой» воспитывал, и тоже за дело…

Ортай свернул от девиц к своему дому и припустил чуть ли не бегом. Мороз его вконец одолел.

— На кудыкину гору! — услышал он вдруг голос Берега.

Тот пробирался по колено в снегу, в обход встретившихся на пути девчат, давая им дорогу. Обе хохотушки, что-то коротко и не в такт прокричав в ответ на его строгие наказы и красноречивые жесты, скорёхонько зашагали под гору. Берег пригрозил им вслед и отправился к дому волхва.

— Здорово, Ортай! — гаркнул он так же громко, как только что кричал молодицам.

— И тебе поклон, — ответил дрягвич. — Ты ко мне или мимоходом?

— К тебе. Куда ж тут мимоходом? Дальше только лес.

— Ну, идём скорей, а то пальцы от мороза уже дули крутят…

Пока в тёплой горнице медленно растворялось ворвавшееся за вошедшими морозное облако, хозяин жилища выплясывал посреди светлицы, будто перепивший браги сват. Берег медленно снял тулуп и бросил его на лавку.

— Ну, вот что ты за человек? — развёл он руками. — Я ведь тебе и рукавицы, и шапку, и сапоги на меху подарил, волчьи. Век мороз не проймёт! И тулуп, вон, новый. Висит, пылится…

— Не ругайся, ваша милость, — продолжая приплясывать, кряхтел волхв. — Берегу до лучшего случая. Дело-то в чём? Кланяются мне люди, когда в твоём-то иду, за тебя признают. Не люблю я, когда так кланяются. Негоже внукам Богов тулупу приказчика кланяться.

— Ух ты! — возмутился Берег. — Не любит он. Вот скажи ты мне, кому ж это ещё из волхвов от Полесья до самых литвов кланяются? Тебе, брат, не угодишь…

— Они же не мне, Берег, кланяются — твоему тулупу…, — прижимаясь ладонями к тёплым бокам печи и морщась от наступающей боли, сказал волхв. — Ты за что на девок-то орал? С ними, брат, аккуратно надо, а то ведь в бобылях оставят.

— Ты меня не учи, — вздохнул княжеский гридень, — сам вон тоже пока неженатый, хоть и советуешь речи перед ними стелить, будто скатерть. Понятно… волхву-то на кой жена?

— Не жена, Берег, супруга. Не везёт мне с ними…

— Ух ты? — откровенно удивился гость. — Как же так? Разве волхву можно иметь жену?

— Не жену, говорю, супругу, — Ортай оторвался, наконец, от печи и стал раздеваться. — Почему нет? — продолжил он. — Ежели полюбится кто. Бог и волхвов, и людей из одной глины лепил. Любить и рожать здоровых и красивых детей — богоугодное дело. Было бы чем кормить да где жить. Ты, к слову сказать, сам-то обедал иль как?

— Да, поел, благодарствую. Как приехал из Берецкого леса, князя проводил и домой. Напихался с морозу так, что чуть из-за стола выбрался.

— Всё же уломал он тебя, — с сожалением вздохнул волхв.

— Уломал? — с укоризной спросил Берег. — Будто ты не знаешь…? Князь сказал — не гусь прогоготал. Я ведь тоже человек княжий. Всемила-то сюда теперь даже Красный не загонит. Ведь рассказал тот про колдуновы слова о том, что я должен князя привести. Вот чёрт лысый, не умолчал. Всё юлит, лишь бы самому сюда не ехать. И Псора при себе оставил, дела-де у них важные…

— Брось причитать, — успокоил гостя Ортай. — Говори по чести, стриг тебя изувер? Всё одно ведь прознаю сие.

— Нет, не дошло до того, — Берег по детской привычке осенил свой лик перуницей, — как на духу говорю, ей богу! Я ещё в пути дёргаться начал, мол, боюсь колдуна того — страсть. Благо, Всемил сказал, что мне только дано дорогу указать, а вести-то, получается, и не обязательно. Вот я их до опушки и довёл, а дальше с коня — шась, упал в снег, на колени перед Владимиром стал и кричу, как полоумный, дескать, не пойду в лес, хоть режь меня.

Тот, было, плетью замахнулся, но пожалел. Встань, говорит, не срами память отца своего коленопреклонением пустым. А я сразу в ответ: гляди, мол, князь, каково мне туда идти, коль уж на такое пошёл. Чёрта ночного так не боюсь, как Берецкого старика.

— А далее?

— А далее я тропу им показал и обратно дождался. После, с ночевкой у Зелвичей, сюда. Обмёрзли малость. Коней поморозили. Тут, в Слободе, князь отобедал наскоро и дальше поехал, а я сразу к тебе… поел только.

— Стриг Берецкий Володимира?

— Стриг, чёртова кукла. У Зелвичей я сам видел, острижен князь, а люди его — нет.

— Не чертыхайся. Часто поминать его стал, нехорошо это…

Волхв перевёл дух, разом стряхнув тяжёлые мысли. — А меж тем земля слухом полнится. Вон и девки, что воду несли, про постриг княжий болтали.

— Девки…? — отмахнулся Берег. — То сёстры мои. Целый день языками чесали бы, дай только волю. За княжьим теремом приглядывают — прибрать, принести… А когда князь обедал, видно, заметили. Бабский глаз, он… эх, какой глаз! Чего надо — не зрит, чего не надо — и в подполе от него не спрячешь.