Чарльз из чайничка

«Чтобы освежиться и привести мысли в порядок», — сказал он сам себе, и из его сумки послышался звон фарфора.

Он поправил матерчатую лямку на плече, ощущая даже через пальто теплую поверхность заварника, и двинулся по знакомым улицам в сторону порта. Его поезд до Варшавы в самом деле отходил уже сегодня, но позднее. А пока что Эрику нужно было подумать.

Знакомые улицы встретили его привычным шумом бытовой суеты. Сигналили машины, на углу торговой площади голосила тетка-зазывала, предлагая купить чай и горячую выпечку, какая-то ребятня устроила игры, рискуя вывалиться на проезжую часть. Эрик осматривал некогда знакомые здания и не узнавал их. Вывески продуктовых магазинов и кафе давно сменились, обветшалые в годы войны дома были теперь отремонтированы, глядя на улицы обновленными фасадами. Там, где раньше был пустырь, вырос парк со скамейками и фонтаном. Эта прогулка должна была всколыхнуть в душе Эрика воспоминания, как у любого нормального человека. Но именно сегодня, он был так далек от слова «нормально», как никогда раньше.

Первое, что Эрик выяснил, так это то, что Чарльз никаким образом не может уничтожить всех нацистов за раз или вывернуть Клауса Шмидта наизнанку одним щелчком пальцев.

— Фу! Это омерзительно! Прекрати об этом думать, меня сейчас вырвет! — стул Чарльза пропал, и он ходил призрачными ногами по полу квартиры туда-сюда, драматично держась за лоб и взъерошивая аккуратно зачесанную челку.

В голове Эрика не укладывалось, что живший более тысячи лет джинн никогда никого не убивал.

— Убийство не в моей компетенции. Для этого есть ифриты, и я бы не советовал тебе встречаться с ними. Они поклоняются гулям — это женщины-джинны, питающиеся мертвечиной, чтоб ты знал. И как раз для них чаще всего и уничтожают единично или массово. Ими сложно управлять, и я не думаю, что кто-либо из них дожил до нынешних дней.

— Я ни за что не поверю, что никто из хозяев чайника не имел желания кого-нибудь убить, — Эрик скрестил руки на груди, недовольно поджимая губы.

А как все могло бы быть просто! Чарльз переносит Шмидта прямо сюда (этого он тоже, оказывается, сделать не мог) и выворачивает его кишки наружу, пока Эрик наслаждается представлением. Ужас в глазах проклятого нацистского ублюдка согревал душу Леншерра лучше любого виски. Жаль, что, в отличие от виски, он был лишь воображаемым…

— Конечно, они желали. Я не говорил, что не могу поспособствовать твоим целям, мистер Кровожадная Акула, — джинн развернулся на каблуках и медленно подплыл по воздуху к новому хозяину его чайника. Он одернул свитер, зачесал растрепавшиеся волосы назад пятерней и, заложив руки обратно за спину, с лицом лектора поведал: — Существует три желания, которые марида-джинны не могут выполнить никоим образом: убить, влюбить или воскресить.

— Кто придумал эти правила? Древние арабы?

Ясно же, что это какая-то надумка сверху, а вовсе не фактическое ограничение способностей Чарльза. Не то, чтобы Эрику так уж нужна была помощь Чарльза в убийстве Шмидта. Он убьет его с помощью волшебства или нет, и это было решено много лет назад, еще в тот день, когда злополучная монета в пять рейхсмарок прилипла к его ладони.

— Есть некоторые запреты, которые не стоит нарушать ни при каких условиях, — покачал головой джинн. Он был серьезен. — Последствия могут быть непредсказуемыми. В общем, — он снова замельтешил перед слушателем туда-сюда, забубнив явно заученный давно текст: — Марида-джинны исполняют любые пожелания хозяев своего сосуда, кроме трех названных. Однако, у каждого джинна есть предел его возможностей, зависящий от силы того, кто владеет его чайником. Каждый джинн обязан подчиняться воле хозяина и появляться по первому его требованию. Джинн не имеет права причинять намеренный вред своему хозяину. Каждый хозяин в обмен на желания обязан кормить своего джинна, в зависимости от его вида, и никогда не… — Чарльз поморщился, запнувшись, а Эрик вдруг его перебил.

— Кормить? Ты же бестелесный, — Леншерр растерянно осматривал духа перед ним, и, чтобы точно убедиться в этом, он попытался положить ладонь ему на грудь. Та прошла сквозь свитер, «увязнув» в теле Чарльза.

Ощущений не было никаких, кроме зрительных. И хотя глазами Эрик видел, как вокруг его кисти смыкались слабо клубящиеся волны пара, его ладонь не почувствовала ничего. Ни тепла или холода, ни ощущения влаги или какой-либо субстанции. Чарльз что-то пробубнил себе под нос, склонив голову и наблюдая за рукой Эрика в своей бестелесной груди.

— Что? — занятый ощупыванием джинна, Леншерр не сразу понял, что ему что-то ответили. Он поднес ладонь к лицу, не обнаружив на ней никаких признаков контакта с чем-либо магическим.

— Я говорю: ты должен заваривать для меня чай! В моем чайнике. Я питаюсь водой, — лицо Чарльза снова вернуло себе беспечное мальчишеское выражение, и лекторская серьезность пропала вместе с морщинкой между бровями. Он облизнулся, скользнув взглядом по квартире, но не обнаружив ничего интересного, снова обратился к Эрику: — И еще я люблю печенье.

— Все равно не понимаю, как ты будешь есть. Я даже не могу тебя коснуться!

Эрик потянулся к джинну, чтобы сунуть руку ему в живот и еще раз удостовериться в своих словах, но Чарльз отлетел подальше.

— Ну, хватит, эй! Тебя не учили, что тыкать в других людей неприлично, даже если они джинны. А ты у меня еще и в груди покопался, — для пущего эффекта Чарльз поморщился и потер грудину, словно прикосновения Эрика могли принести боль.

Чушь какая-то. Если Эрик ничего не ощущал, значит, и Чарльз тоже. Скорее всего, просто притворялся.

— Ладно.

Леншерр опустился на кровать и переплел пальцы на коленях. Чарльз кое-что мог и много чего не мог. Но даже этой мелочи было достаточно, чтобы облегчить выполнение некоторых задач на пути поимки Шмидта. Металлокинез был большим подспорьем, но магия — это ведь еще лучше. И что там Чарльз сказал про силы хозяина? Если сам Эрик не маг, выходит, за силу сойдет металлокинез? И радиус действия оного, конечно, был не слишком велик. Эрик мог перемещать большие и мелкие предметы на расстоянии нескольких метров от себя. Да и то, если хорошенько разозлится. С мелочью получалось проще, а вот с чем-то вроде машины, стоящей на другом конце переулка, уже было сложнее. Интересно, если бы он был человеком, что джинн вообще мог бы делать?

Время перевалило за обеденное, и тусклые солнечные лучи переместились с ковра на комод. Эрика ждал нотариус, могила Руты, ужин в каком-нибудь кафетерии и железнодорожный вокзал. Надо было засунуть джинна обратно в чайник и выдвигаться.

Прежде, чем он озвучил свои мысли и вопросы по поводу того, что Чарльзу пора назад, прямо перед носом Эрика оказался пергамент и черное перо.

— Это еще что?

— Наш контракт, конечно.

Когда Леншерр смог сфокусировать взгляд на написанном, оказалось, что пергамент испещрен древнеарабскими символами.

— И как я должен подписать то, чего даже не могу прочесть? Я похож на того, кто знает арабский язык?

— Ой, не тот!

Чарльз вдруг задымился, превращаясь в бесформенное облако, и втянулся через носик в чайник. Контракт и перо исчезли с тихим хлопком. Изнутри заварника послышался шорох бумаги: джинн явно копался в свитках, подбирая нужный. Что-то упало, и Эрик, взяв чайник в руки, поднес его пузатый бок к уху, прислушиваясь. Голос Чарльза бубнил, отдаваясь эхом от стенок его обители, но слов было не разобрать. Зато отчетливо слышался звон цепи и грохот падающих предметов. Создавалось ощущение, что Эрик слышит отдаленный шум в соседней квартире, а вовсе не копошение духа в миниатюрной тюрьме.