Чародей
Шрифт:
— Тю, скажена! Мотай и дале сопли на кулак! Тьфу!
Плюнув со смаком, Текля энергично зашагала в гору, я поплелась следом. Зайти в школу не было ни желания, ни сил, до вечера провалялась на кровати, глядя в потолок. Так и не заснула. Забежала Катя, чтобы успокоить: Петр Ильич знает, почему я сделала прогул, и не сердится.
Расторговавшись, Текля зашла проведать маму. Я лежала в спаленке и слышала каждое слово их разговора. Юрию в конце концов удалось завоевать непреклонное сердце моей мамы, но убить в ней уверенность, что наш союз не приведет к добру, он не смог. По ее мнению, он все равно рано или поздно даст деру, прилипнув к очередной смазливой юбке, и убиваться за ним можно только по глупой доверчивости, от которой они с Теклей и пытались меня избавить. Если его насильно не удержать, он больше здесь не появится. Шутка сказать, два года жить врозь! Такой орел! Да там его сразу приберут к рукам… Как мухи налипнут… Не могу сказать, случайно или преднамеренно, но Текля припозднилась и осталась у нас ночевать. Вдвоем с мамой они приготовили сытный ужин, напекли пирожков с капустой, чай "со слоном" и шоколадными конфетами, принесенными Теклей в подарок. У детей украла. Я к ним не притронулась. За столом не задержалась, захватив с собой несколько пирожков, удалилась в спаленку. Гостья с мамой долго чаевничали, ведя очень интересный для обеих разговор. Первую скрипку играла Текля, мама только поддакивала.
Вера заставила Ивана на себе жениться, хотя он на дух ее не переносил… Вера добилась, что вся Иванова родня признала ее и дочку… Вера…Вера… Вера… Он там будет с девками крутить, а я здесь ночи не спать с ребенком да на
Слушать такое — непереносимая пытка, не закрывать же рот гостье. Теклю прогнала бы запросто, несмотря на ночь, но ведь и мама с нею уйдет…
— Да чего вы раскудахтались! Никуда он не удирает! Благодаря вашим молитвам, Оксана Потаповна, у нас было два выхода: Сары-Таш и Подгорное или Ак-Булак и институт. Я выбрала Ак-Булак и институт. Я выбрала! Я убедила Юрия, что другого выхода у нас нет… Спасибо добрым людям, что отвели от меня Сары-Таш, куда ваша компания старалась меня заточить… И пришла ты к нам не с добрым сердцем… Захотелось посмотреть, как я буду локти кусать да слезами заливаться, опозоренная и брошенная… Локтей не кусаю, вот слезами заливаюсь и буду заливаться, тоскуя по нему… А Веркиного счастья мне не надо, и бегать по бабкам не буду… Вот где позор и стыд! Уж лучше одной жить, чем удавкой привязывать к себе мужика! Юрий — настоящий семьянин, образцовый муж и отец… Мама в этом убедилась… А что, прощаясь, на руках носил! Так он каждый день на руках меня носит, и стихи читает, и песни поет, и зацеловывает до одури… Ты не случайно Верку мне в пример ставишь… В свое время ты тоже, как Верка, Тарасу горло прихватила и света лишила… Вон куда завезла, чтоб не сбежал… А он взял и сбежал! И колдуны тебе не помогли… Так что нечего меня поучать, на себя сначала посмотри… Это хорошо, что ты подсмотрела, как мы прощались… Небось, локти кусала от зависти… Тарас ненавидел тебя, как Иван Верку, никогда не пел для тебя и на руках не носил… Не было у тебя такого, и теперь уже не будет! Подыхай от зависти! Так что не торжествуй! Я должна торжествовать, что Юрий именно меня назвал своей женой, женой по любви, а не по удавке! Он мужик исключительный. Всем взял: и мужской статью, и головой, и делами, и голосом… Конечно, налетят на него, как осы на мед…. Обещал выдержать… Выдержит — вернется — стану счастливейшей женой на свете… Не выдержит — силком тащить не буду! Я не Верка… Одного ребенка подниму сама. Тебе Тарас ни копейки не присылал, ты одна, без специальности, без образования, двух дочек подняла… Ты не пропала. Советская власть не дала тебе с дочками брошенкой мыкаться по свету… И я не пропаду! Работа есть, квартира, свет, вода, топка — все бесплатно, а что зарплата копеечная, так она у всех такая, кто не ворует…. И мама со мной, помощница и хозяйка. Мне не надо томиться по очередям. В магазин и на базар она ходит… Родится малыш, будет с бабушкой, пока я в школе… Втроем дождемся Юрия… Я научу сына гордиться отцом, как я им горжусь… Я очень счастлива, а вы меня хороните…
— От дурна! От дурна! — поражалась Текля моей глупости. — Советска власть мени допомогла и тоби допоможе! Та не нужны мы Советской власти! Ты ще скажи, что твоей дытыне батько ны треба, бо вин доживе до коммунизму! От дурна!
— Отец ребенку всегда нужен… И у моего сына есть умный, талантливый и очень добрый отец… И жили бы мы счастливо, но вашему кодлу не понравилось "но пасаран!", и вы в отмеску разрушили нашу семью… Женат? Был женат. Лида сама сказала, что их семьи давно уже нет, поэтому и не бегала никуда с жалобами и заявлений не писала…. Напиши она заявление, вы не то сотворили бы над нами! За это я ей благодарна… Ничего! Свет не без добрых людей… Не пропадем и, Бог даст, до коммунизма доживем…
— От дурна! Ны буде ниякого коммунизму! Це все брехня! Хоть царь, хоть нема царя, хоть социализм, хоть коммунизм, кажный живе, як зумие причепыться… Прычепывся — хватай, шо ухватыв, то и твое…Ты директором була, образована, а у хати у тебе нема ничого! Одны ремки! Срамота! А у мене и на полу ковры и ваза шоколаду на столи…
— Спасибо за урок, научили дуру уму-разуму, показали, как нужно жить! Только напрасно старались! Я жила и буду жить по своим правилам, а не так, как вы мне укажете…. Но в партию, где такие, как ты, Оксана Потаповна, я ни ногой, хотя в победу коммунизма верю, как мама верит в Бога…. Хвастаешься — и на полу ковры! А откуда они у тебя, осмелюсь спросить? Откуда свалились шоколадные конфеты килограммами! Купила? У детей украла! Всю зарплату до копейки высылаешь Ганне в институт, посылки ей набиваешь и сахаром, и конфетами, и масло топленое, и консервы…. И все это ты отбираешь у сирот, чтоб твоим дочкам жилось и сытно и сладко! Что, не так? Так! Ты держишь в голоде обездоленных детишек, чтоб самой дома топтать ковры и давиться шоколадом. Вся ваша воровская шайка живет за счет грабежа беззащитных детишек! Для тебя моя жизнь — срамота, ты гордишься предо мной, какая ты умная, ловкая, как хорошо умеешь устраиваться и жрать от брюха колбасу и разные сыры! Добиваешься, чтобы я тебе позавидовала и начала уважать! Не дождешься! Для меня ты хуже фашиста, была б моя воля, расстреляла бы всю вашу банду, чтоб освободить детишек из вашего фашистского лагеря! Ты бессердечная, бесстыжая, жестокая и жадная лярва! И чтоб я завидовала тебе и старалась подражать! Да пропади ты пропадом! Ты ненавидишь коммунизм, потому что там места таким, как ты, не будет! А в партию ты пролезла, чтоб прикрыть ею свое воровство… По- твоему, коммунизм никогда не построят… Это выдумка, сказка, обман, придуманный для таких дураков, как я…Подожди, дай досказать! Коммунизм будет, иначе людям незачем было появляться на земле! Там хозяевами будут люди чистые, правдивые, добрые, открытые и справедливые…. И все будут трудиться от души, находя в труде радость и счастье, труде для всех, а не ради собственного благоденствия…Это не сказка! Это будет непременно! Только я не доживу до этого светлого времени, слишком много подлецов прилепилось к этой святой идее. Это они испоганили, испохабили ее…. Я сказала, не мешай! А теперь о Юрии… Добрые люди помешали вашей шайке нас раздавить, но разлучить нас вам удалось… И кто его знает, что еще вы предпримете, чтобы нас непременно уничтожить, но собаку запустить между нами, вам никогда не удастся! Что бы ни случилось, я благодарю судьбу, что она дала мне Юрия и что у нас с ним будет сын… Заруби это на носу и впредь не суй его в мои дела!
— Ха, знайшла чим выставляться! Коммунизм победит, а в партию ни ногой! Да кто тебя примет в партию! Обосралась со своею любовью до макушки и, туда же, гордится этим! Нетерплячка напала, к женатому причепылась, як репьяк, и ще туточки выставляется! Тьфу! Одумайся, Тытяна! Будеш отак повожать кобелив, наклычеш горя! Надыбае якийсь лыдащо, байбак, захомутае, запряже и буде погонять! Воны таких дур за людей не считають! Охолонь! Одумайся! Мать свою пожалей… Усего лышилася: уважения, работы, хозяйства… Подумай, як дали будете жить с малым дитем… Байстрюком!
— У моего сына есть отец! Он никогда от нас не откажется… Сама видела, как мы ему дороги, поэтому не каркай!
— Дороги! Стрыбанув с кручи, тай побиг без оглядки!
— Пошла ты! — бросила я в сердцах и отправилась спать. Утром Катя почему-то не зашла за мной, в школе тоже несколько сторонилась…. В чем дело? Оказалось, вчера в мое отсутствие с Катей провели воспитательную беседу заглянувшие к ней в класс учительницы, близкие подруги Зои Аркадьевны, жены Петра Ильича. Из Катиного рассказа я поняла, что мои акции в коллективе котируются ниже нулевой отметки. Я сказала Кате, что в моих отношениях с Юрием Николаевичем ничего постыдного нет. Она сама видела, что он достоин самой искренней любви и самого глубокого уважения. Эта свара вокруг моего имени огорчает, конечно, но проглотить меня стервозному бабью не удастся, а Кате, наверно, будет спокойнее, если она отойдет от меня или даже совсем
перестанет знаться. Подружка моя всхлипнула и отвернулась, прошептав, что не давала повода так плохо думать о ней. У нее есть парень, тракторист Гоша из их поселка, служит на флоте, и она была бы рада, если б после женитьбы в заботах о семье он хоть чем-то напоминал Юрия Николаевича.— Не гоните меня, Татьяна Павловна! — сказала Катя, вытирая слезы. — И меня они не проглотят, а без вас я не знала бы, как подступиться к работе…
— Спасибо, Екатерина Владимировна! Плюнем на них и продолжим нашу подготовку…
Успокоившись, мы обсудили, что следует еще сделать, чтобы первого сентября прийти к детям во всеоружии. Нам известно, какие знания получат дети на первом уроке, на втором и всех последующих, знаем, что должны знать наши питомцы к концу первого класса, но мы не представляем, способны ли они это усвоить….. Программа и учебники написаны вообще для детей данного возраста, а учить нам придется конкретных мальчиков с разным уровнем развития, с разными способностями и разным отношением к учебе. Опыт показал, что первый класс в школе — всему голова. Нужно так построить работу, чтобы дети учились с радостью, чувствуя удовольствие от приобретения знаний. Материал каждого урока ребенок должен усвоить на таком уровне, чтобы следующая порция знаний не вызывала бы у него затруднений. И так от урока к уроку, как петелька за петелькой при вязании цепочки. Пропустишь, не провяжешь петельку, вся цепочка распустится. И такую прочную цепочку знаний нужно создать в каждой головке, а их по списку аж тридцать шесть. В прежней родной школе больше семнадцати учеников в классе не было. А тут тридцать шесть, да еще малышей — первоклашек! С детдомовскими детьми было легче. Учительница будущих первоклашек шла в группу и помогала воспитательнице во всех делах, знакомясь с каждым ребенком в привычной для него среде. Ходила с ними на прогулки, играла, читала им сказки, беседовала о прочитанном, проводила занятия по ознакомлению с буквами алфавита и цифрами первого десятка. Идя на первый урок первого сентября, она знал, на что способен каждый из учеников ее небольшого класса в десять — двенадцать человек. Дети в начальных классах неплохо у нас учились. Беда начиналась в пятом классе, когда вдруг обнаруживалось, что большинство учеников не умеют самостоятельно работать, не умеют мыслить на том уровне, который предусмотрен программой для пятого класса. Ребята просто не в состоянии усвоить то, что преподносится им на уроке. Что-то схватывается всеми, но осмысленно воспринимается единицами. Чем старше класс, тем шире ножницы между объемом преподносимого материала и объемом реально усвоенного учениками. Неудовлетворенность результатами учебы, бессилие перед все нарастающими трудностями в усвоении новых сведений вызывают отвращение к учебе, нежелание самому чего- то добиться, когда можно списать у соседа, воспользоваться шпаргалкой или какой-нибудь хитростью. Учителя старших классов смирились с этой бедой, и многие из них идут на преступления, сообщая заранее темы сочинений, условия задач, номер билета (одного), ответ по которому нужно вызубрить, чтобы оттарабанить на выпускном экзамене, не имея представления о полном объеме знаний, предусмотренных школьной программой по данному предмету. Ученикам Тамары Максимовны было легче учиться в пятых — седьмых классах, чем ученикам Веры Матвеевны. И нам, учителям старших классов, было интереснее работать с выпускниками Тамары Максимовны, нежели с бывшими питомцами Веры Матвеевны. Умела она притуплять детские головы, приучая к зубрежке и шпаргалкам. У меня холодело под ложечкой при мысли, смогу ли я добиться, чтобы мои мальчики, все тридцать шесть человек, учились с радостью. Не дай Бог, если отвращение к учебе возникнет с первого класса! Пора знакомиться с будущими учениками. Начнем с курдов.
Вернулся из отпуска Ахмат Шакирович, завуч школы, математик, татарин. Подошли к несу с сообщением, что завтра с утра пойдем знакомиться с первоклассниками в курдский хутор, расположенный выше шахты "Пионерская". Он спросил, были ли мы там когда- нибудь. Нет, конечно, не были. Вдвоем идти не посоветовал, нужно прихватить кого-либо из мужчин. Позвал завхоза и приставил к нам в провожатые. Павел Гаврилович, завхоз и учитель физкультуры, вооружился железным стержнем. За полторы сотни метров до курдских домишек нас встретила свора огромных собак, с яростью набросившаяся на непрошеных гостей. Спаслись с помощью металлического дрына. Сбежались ребятишки, сносно говорящие по-русски. Мы объяснили цель нашего визита: хотим познакомиться с мальчиками — первоклассниками и их родителями. Нас отвели в тень от дикой яблони, принесли табуретку вместо стола и скамейку, на которую мы сели. По — русски родители говорят немного получше, а дети совсем плохо. Счет некоторым знаком, о буквах не имеют представления. Поздновато мы хватились, дети к школе совсем не готовы. Как можно проще мы объяснили родителям, что ребятишки не смогут успешно учиться, если не подготовить их к школе. Завтра ждем их к девяти часам на школьном дворе. Там мы их встретим и отведем в класс. Петр Ильич одобрил наше начинание. С одиннадцатого августа мы занимались с курдскими мальчиками по три получасовых урока в день. Со звонком и переменами. Счет, звуки и буквы, развитие речи в играх и при рассматривании картин и предметов, рисование и пение. Сходили в детские сады (их в поселке два), посидели там на занятиях и поговорили с мальчиками. Появилась некоторая ясность, кого будем учить. Время заполнилось до предела. Утром уроки с курдами, после обеда подготовка к завтрашним занятиям и продолжение анализа учебников и программ в сопоставлении с тем, что мы узнали о своих учениках. Курдские малыши играли с азартом, хвалились успехами в семьях, и число наших учеников каждый день увеличивалось. Стали приходить второклассники и даже третьеклассники. Мы их использовали как своих помощников. Спасибо Тамаре Максимовне, крепко мне помогла своим опытом работы в курдских классах. Ахмед Шакирович освободил нас от всех работ по школе. Петр Ильич зашел на перемене, поговорил с детьми и похвалил их за старание. Что-то восторженное рассказали дети своим родителям, потому что из их хутора спустилась делегация стариков с просьбой к Петру Ильичу, чтобы всех курдских детей собрать вместе и назначить нас с Катей их учительницами. Петр Ильич им отказал, объяснив, почему это невозможно. Старики ушли очень огорченные, а наш авторитет в глазах завуча и директора очень возрос. А их лице мы приобрели своих сторонников и защитников. Многочисленная бабья часть коллектива продолжала шипеть и жалить.
Пришли мы с Катей как- то на обед и застали маму в слезах. Вышла мама утром за водой, а вслед за нею я с книжками направилась в школу. Группка учительниц остановилась возле колонки.
— Подождем, — сказала одна из них, — пусть эта пройдет, а то подумают, что и мы такие же. Не наблядовалась там, так сюда хахаля привезла, и тут с ним гуляет по горам под ручку….И глаза не повылазили у бесстыжей. С курдами занимается, чтобы выставиться…
Говорили громко, чтобы мама слышала. Отличница, а потом и сама директор школы, куда сам секретарь райкома не считал зазорным заезжать на беседу, я превратилась благодаря Юрию в бесстыжую шлюху в глазах каких-то пигалиц, свысока чирикающих о женском достоинстве. Не думала мама, что и здесь придется переживать такой позор.
Первое письмо Юрий послал с вокзала, и через каждые день- два я находила в почтовом ящике очередную запечатанную в конверт весточку от любимого. Письма дышали любовью, нежностью и заботой о сыне. Каждое из них завершалось четверостишием о лебедушке, по которой он скучает неимоверно, о птенчике, рождения которого он очень ждет. Юрий писал, что устроился неплохо, помогает готовиться к зачету по немецкому языку двум студентам киргизам со второго курса физмата, бывает у них дома, живут хорошо, отцы — работники республиканского масштаба и его основательно подкармливают. Подопечные помогли ему перебраться из студенческого общежития в аспирантское, в комнату на двоих. Один аспирант постоянно живет у своей любовницы, второй уехал в научную командировку. Юрий несколько месяцев будет жить один. На собрании всех студентов первого и второго курсов института он читал, как Левитан, резолюцию и проводил голосование по ее одобрению. Он вышел в начальники — староста первого курса иняза. Звучит не очень, а возни лишней много. Не стал отказываться, чтобы не ронять себя. Был концерт, он пел и читал стихи, памятуя мой наказ не прятаться под столом, а выходить на авансцену. Аплодировали по-дурному долго. Я тоже писала ему часто, подробно рассказывая о каждом дне, но ни слова об змеином шипении. Пусть шипят. Отвечать тем же не в моем характере.